Сезон охоты

Прошло немного времени, ситуация с жандармерией стала забываться. Рае перестали сниться кошмары, в которых она снова оказывалась на каторге и женщина просыпалась в холодном поту либо еще в зале суда, либо уже в поезде, а иногда и в бараке. Недавние события отпустили Раису, больше не мучили, но теперь женщина решила предупредить Михаила о том, что за ней установлена слежка и поэтому и ему стоит быть осторожнее. О таком довольно необходимом умении, как «сбрасывать хвост», Рая, без сомнения, знала и раньше. Но женщина никогда не применяла это на практике, поэтому вряд ли смогла бы при необходимости сделать это сейчас. Проверять наличие «хвоста» женщина тоже не умела, поэтому, пойдя в лавку Михаила, Рая не слишком умело проверила, чтобы за ней никто не наблюдал и, не вполне уверенная в своей правоте, вошла вовнутрь. — Добрый день, — поздоровалась Раиса, пока что не начиная ничего говорить — в лавке были лишние посетители. Женщина немного походила взад-вперед, рассматривая товар, и только потом, оставшись наедине с Михаилом, сказала ему: — За мной установлена слежка. Будь осторожнее. Посадят же к чертовой матери. Тебя даже и не жалко, сам, дурак, виноват, если что, будешь, а вот дочь, которую ты в подсудное дело толкаешь… Я же тоже мать, правда, своим детям, знал бы ты, как жалко Катю! — Слушай, хватит уже языком молоть, держи записку, — сказал Михаил. Рая с легкой опаской протянула руку и, быстро развернув записку, прочитала: «Следующая остановка — Варшава». — Варшава… — пролепетала РАиса, пряча бумажку в карман пальто. — Ромка это Кате сунул в руку, когда та на ярмарке была, — пояснил Михаил. — Катька подумала, вор её кошелёк украл, а вот же! Тут и были указаны как раз твои инициалы. Так что, Райка, ты за нас не беспокойся — мы знаем своё дело и легавых чуем за версту. Раиса немного успокоилась и вышла из лавки. Не успела она пройти и нескольких шагов, как её окликнул Колесников. — Раиса Владимировна, что вы здесь делали? — Я… Ну, зашла в лавку, думала, Червонец там, а мне вот… Записку передали, — женщина протянула её жандарму. Тот прочёл и, пожав плечами, сказал: — Что ж, значит, Варшава. Я так думаю, Червонец скажет вам, где его ждать и когда. Делайте всё, что он говорит. — Поняла вас, — ответила Раиса и устремилась домой. Она надеялась хорошенько отдохнуть перед дальней дорогой и передать кому-то из дочерей своих младших детей на попечение, пока она будет в отъезде. — Раиса Владимировна! — воскликнула Стеша, едва хозяйка показалась на пороге. — Вам письмо! «Ну, Ромка, чёрт тебя дери… Что там опять?» Как оказалось, ничего необычного. Он назначал встречу на послезавтра. Здесь значился Варшавский вокзал и было обозначено время: половина третьего дня. — Ладно, Стеша, — сказала Раиса, пряча письмо в карман. — Позаботься о младших, а лучше — передай их Зине. Ты, кажется, хотела домой наведаться? — Да, — удивилась служанка. — А вы… Отпускаете меня? — Конечно. Поезжай к родным, они тебя заждались. — Ах, голубушка, вы меня просто облагодетельствовали! — воскликнула Стеша, на радостях обняв Раису. Та не возразила, а когда немнго успокоилась, ушла паковать чемоданы. Настало время расквитаться с убийцами её мужа и приёмного отца.

***

В последнее время для Владимира Корниловича Колесникова дела складывались не слишком удачно. Быть может, не ползи по участку слухи о его симпатиях к эсерам, он продолжил бы оставаться на хорошем счету. Да, начальник участка был далёк от того, чтобы верить сплетням, однако Яков Евгеньевич Виленский привык думать, что не бывает дыма без огня. Если слухи про Колесниковагуляют по участку, значит не лишены под собой оснований. Как это ни печально, но один из лучших жандармов оказался под подозрением. — Не кажется ли вам, дорогой Владимир Корнилович, что вы заигрались? — спросил однажды Виленский подчинённого, когда тот изложил свой план слежки за мадам Демченко и её спутником, которым теперь и стал Червонец. — Пока это единственный выход, — парировал жандарм. — Нам не взять Червонца нахрапом — это хитрая тварь. Надо принять его игру. — Вот только не надо делать вид, что вы не знаете, о чём я, — повысил голос Виленский. — Я прекрасно помню, как вы разговаривали с арестантами, как мило беседовали с ними, с той же Демченко… А Червонец? Не слишком ли вы мягкотелым стали, дорогой мой Владимир Корнилович? — Я действую строго по ситуации, — оставался непоколебимым Колесников. — Иногда приходится вживаться в образ. Такие методы прекрасно работают. Виленский глубоко задумался. Сказать Колесникову, что он ему не доверяет на той лишь основе, что кто-то пустил слух об одном из лучших жандармов участка, было бы опрометчиво. Но можно ли безоговорочно доверять тому, кто с таким неподдельным интересом слушал монологи арестованных агитаторов, особенно таких, как Червонец? А что было бы с ним, живи Анька Рянкова в его время? А может, он был бы среди тех, кто рукоплескал оправданию Веры Засулич? Наверняка! — Что ж… Будь по-вашему. Но помните: я слежу за вами! Если мои подозрения верны… — Я чист, — перебил начальника Колесников. — И разве я хоть раз давал повод усомниться в своей благонадёжности? Пока не давал. Но можно ли поручиться, что он не подыгрывает террористам? Это хитрые твари и могли запросто заслать в жандармерию своих агентов. Но пока ничего не оставалось, кроме как заверить Владимира Корниловича, что он не сомневается в его искренности и одобрить его план. Другого, более действенного, пока никто не предложил. Всё же как ни крути, а Колесников хорошо изучил манеры Червонца. — Что ж… Смотрите: если Рянков кого-нибудь убьёт, это будет на вашей совести. — Да, потому ответственность за операцию целиком и полностью беру на себя, — ответил Владимир Корнилович и, пожав руку своему начальнику, удалился.