Сезон охоты

— Ты не мелочишься, — покачала головой Раиса. — Сразу на начальника участка идти… — У меня к нему свои счёты, — вздохнул Роман. — Так… Но почему-то от твоих действий пострадали другие жандармы, — возразила Раиса. — В том числе и Фёдор, друг моего покойного мужа. — Он попал под разлёт осколков, — невозмутимо ответил Червонец и принялся рассказывать, как в феврале он снова попытался убить Виленского. Он не первый день отслеживал передвижения начальника участка, где его когда-то допрашивал будущий начальник. Нет, Яков не распускал руки на допросах, напротив — он путём долгой задушевной беседы вызвал Червонца на откровенность, что ему не мог простить Роман. Он дал себе слово молчать на допросах, однако жандарм нашёл в нём слабое место. Ещё тогда, на «заре» своей криминальной карьеры, Роман призывал перейти от бесполезной агитации к «более эффективным методам». — Заставить власть слушать нас, — говорил он. — Можно только доставив им проблемы. Каждая стачка, каждое вооружённое выступление — это новый удар по властям, новый урон их престижу! Буржуазия вынуждена будет или идти нам на уступки, или являть своё истинное лицо. И то, и другое нас устраивает полностью: в первом случае народ будет действовать быстрее и решительнее, а во втором — потеряет веру в «богоизбранность» власти, и тоже поймёт, что с этим не только можно, но и нужно что-то делать. Листовки — это баловство. Наше новое слово — террор! Только террор в ответ на произвол буржуазии! Они нас гнули в дугу, хлестали плетьми, теперь в ответ в них полетят пули и гранаты! Так что, бросайте печатную машинку и прекращайте мучить бумагу! К оружию! И, решив не медлить, Роман стал самостоятельно готовить взрывчатку и самострелы. предполагалось позже разжиться и другими видами оружия для осуществления террора. Но на этом он и прогорел…

***

Из допросной вышел раскрасневшийся и растрёпанный жандарм. Руки его дрожали от злости, а лицо перекосило так, что хоть карикатуры пиши. Несколько молодых сотрудников втихаря засмеялись. — Опять нашего молчуна допрашивал, — хохотнул рослый плотно сложенный парень, коим являлся Владимир Корнилович Колесников. Сам же жандарм, не обращая внимания на колкость коллег, зашагал прямиком к кабинету начальника участка. — Владимир Антонович, это выше моих сил! — закричал он. — Молчит, хоть убейся! — Так… И что же ты, Женя, оплеуху ему, поди, отвесил? — Ну… Да он же вывел меня просто! Я так больше не могу! — Так, Евгений, — обратился Владимир Антонович к сотруднику нарочито официально. — Знаете ли вы, что за такое самоуправство можно и погон лишиться? Преступник нынче грамотный пошёл, чуть что — жалобу строчат, а кто побогаче — ещё и адвокатов нанимает, да таких, что виноватыми ещё окажемся и мы. Потому попросил бы физическую силу без соответствующей санкции не применять. Держи руки при себе, парень, Рянков — не первый такой. И не последний. — Да господи… Сорвите с меня погоны уже, понизьте в звании, но я не намерен больше мучиться с ним! Да уж, непростая выходит ситуация: Роман Рянков — единственный из всего кружка, вину которого можно ещё доказать. Все участники организации неплохо конспирировались, и проводить наблюдение за всеми было архи тяжело. Спору нет, схватишь их, припугнёшь — наверняка начнут топить друг друга от шока, однако все, кто попал в поле зрения жандаормерии, выглядели людьми закалёнными и явно подготовленными. Замкнутся ещё, вызовут адвокатов, а уж те могут развалить дело за считанные минуты. Рянкова взяли с поличным: он проверял в загородной лесополосе боеготовность самострелов и пробовал взорвать самодельную гранату. Ситуация выходила скользкой: никаких прочих доказательств участия Рянкова в незаконных политических организациях не было. Старожилы даже припоминали его дядю — Михаила Завьялова, которым не хватило лишь пары улик, чтобы предъявить ему обвинение в покушении на убийство высокопоставленного чиновника. Теперь и рянков имеет все шансы выйти сухим из воды. Рянков сперва юлил, говорил, что хочет сделать собственные охотничьи самострелы, а граната якобы предназначалась для кабана — матёрого секача не так просто пулей убить. Допросы вёл Демченко, и всякий раз ему казаось, что ещё чуть-чуть, и Рянков расскажет всё от начала и до конца. Вот тогда-то и получит по заслугам и сполна. Перед ними был уже, фактически, готовый террорист, и допустить, чтобы он отделался мизерным сроком, было нельзя. Допрашивали его странным способом — «мельницей», однако скоро Червонец понял, с кем имеет дело, и вообще замолчал. Лишь изредка посмеивался: — Ай-ай, Ваше Благородие… Что же вы, людей, которые хотят сделать лучше всем нам, в тюрьму прячете? Какие же вы стражи? Какого порядка? И кажется, сегодня он довёл одного из допросчиков до нервного срыва. — Щекотливая ситуация получается, — прохрипел Владимир Антонович. — Срок его ареста скоро истечёт, и тогда мы должны либо отпустить его, либо предъявить, наконец, обвинения. В это время в кабинет зашёл высокий мужчина в отглаженном мундире с короткими тёмными с проседью волосами. Выглядел он, точно восковой — всегда следил за своим внешним видом, а уж с короктой эспаньолкой он походил на городского щёголя. — Предоставьте его мне, — сказал он, едва начальник участка успел поздороваться. — Я, кажется, знаю, куда давить. — Ну, Яков Евгеньевич, вы недаром у нас в числе лучших, — замялся начальник. — попробуйте, может и получится что-то. Он присматривался к Виленскому, как одному из вернейших кандидатов в преемники. Выбирать приходилось хаотично, поскольку заместитель внезапно подал в отставку по каким-то семейным обстоятельствам. Виленский был упрям и хитёр, и это позволяло ему выводить на чистую воду даже самых изворотливых преступников. — Ваш план? — Очень просто: не тревожить его пару дней, — ответил Виленский. — Я кое-какие вещи подготовлю, должно сработать. Вы же раздобудьте дело Аньки, его сестры. Уверен, у них много общего друг с другом. План выглядел рискованным. Да и странно прозвучало предложение — просто оставить Рянкова в покое. Пусть себе сидит в камере несколько дней. помучается неизвестностью, а там глядишь — какие-то изменения и наступят в нём. Может даже и расколется. Не сразу, но постепенно можно его додавить. Если знать, куда. Яков готовился к допросу, как к экзамену. Целый день он листал протоколы допроса Рянковой, её дневник, приобщённый к делу и пыталсяя составить личностный образ её брата. Родители говорили, что Роман любил свою сестру, она о нём заботилась, когда тот был мал, и сс годами их дружба крепла. Кажется, он хуже всех перенёс известие о том, что Аня отравилась, убила себя на допросе. Не раз его видели на кладбище. Он подолгу ходил у могилы сестры и разговаривал с её памятником. — Твоя смерть не будет напрасной, — приговаривал он. — Другие непременно встанут, мы закончим твоё дело, сестрица! И всё же, Яков суетился — один неправильно поставленный вопрос мог всё разрушить. Рянков тогда уйдёт в глухую оборону и предъявить ему будет нечего, кроме как экспериментов с порохом. потому он встрепенулся, получив заветный сигнал. — Рянков засуетился, — услышал он голос начальника караульной смены. — Ведите его ко мне в кабинет! — воодушевлённо воскликнул Виленский. Наступал час икс — скоро перед ним окажется уже без пяти минут разоблачённый террорист, и только от него, Виленского, зависит, когда Роман даст настоящие показания, сполна изобличающие его.