Свет за пределами света

посади и меня на цепь, ни слова теперь о кольце, и ни слова теперь о нас, как об одном лице. я верю твоим молитвам, но сомневаюсь в чтеце посади и меня на цепь, я придусь тебе ко двору, я лучше ручных волчат, раньше времени не умру - ядовитая, как анчар. и из груди моей пышет жар, и тебе не спастись от чар, посади же меня на цепь. и пусть продолжится наш кошмар. (с) Но он феанорион, и если я что-то в них и понимаю, так это что они не умеют забывать и смиряться. И если они во что-то вцепляются, то уже не отпустят. (с)

-Мы теряем Итилиэн медленно, но верно, лорд Эктелион. Харадрим все чаще заходят туда большими отрядами. Раньше их набеги были случайными и малочисленными, мы легко справлялись с ними. Но после того, как мы потеряли Харондор, их вторжения стали гораздо чаще. И разрушительнее. Такое ощущение, что эти племена - наконечник огромного пресса, которым нас выдавливают из этих земель , но кто нажимает на рукоятку этого пресса?.. Их скимитары легче и длиннее наших клинков, и в прямом бою мы несем ощутимые потери. Их жрецы перед боем дают воинам специальный напиток , после которого они сражаются как одержимые. Однако в лесах их самое действенное оружие- колесницы- практически бесполезно, поэтому мы сдерживаем их отряды. Пока. Но есть еще одно обстоятельство,- воин понизил голос.- Харад давно не был таким единым и монолитным, каков он сейчас. Главой десяти кланов теперь является Эрхеленна. Как мы знаем, он объединил племена заново, вырезал ближайшую родню и заодно два княжеских рода, которые могли претендовать на власть , землями их наделил верных себе людей, привел к покорности знать и жрецов. Эрхеленна сказал, что ему помогал солнечный бог. А харадрим падки на чудеса… Но в последнее время с ним , говорят, творятся странные вещи. Ползут неясные слухи о какой-то тени за его троном… Обычно харадрим сражаются ,как бешеные, и в плен не сдаются. Но одного их воина нам удалось захватить. Он умер, раскусив какое-то снадобье темного цвета, и перед смертью успел нас проклясть и пообещать, что тень за троном их вождя принесет смерть и нам тоже. Я не в первый раз слышу про эту тень, и слухи эти мне не нравятся. Эктелион кивнул: -Спасибо, Эрухиль. И последнее. Наместник протянул руку, и воин с поклоном передал ему небольшой предмет, обернутый в тряпицу. Эктелион пару секунд задержал его в руках, а потом почти уронил на стол, как ничего не значащую вещь, что заставило Дэнетора внимательнее на него взглянуть. Сверток был плотно упакован в выцветшую зеленую ткань и глухо стукнулся о полированную поверхность. -Тень за троном,- задумчиво повторил Эктелион, когда все, кроме Дэнетора , покинули кабинет.- Солнечный бог, а где солнце, там и тени… Я предполагал что-то подобное. Если я прав, то союз Харада с этой тенью очень неравен- и не несет нам ничего, кроме новых бед. Хотел бы я знать наверняка, что это за напасть. -Возможно, это просто выдумка Эрхеленны,- отозвался Дэнетор.- Такая же, как его копье, которым он проводит ритуал овладения землей, которую захватывает. Или очередной бог или демон, пришедший на помощь ему как потомку их Солнечной девы… Но проверить эти слухи было бы правильным решением. -Ты слышал об этом культе?- в голосе наместника слышалось удивление. -В хранилищах есть две переведенные на вестрон рукописи харадрим- Рассказы о чудесном и Повести у светильника*. Довольно занимательное чтение. -Не думал, что ты настолько интересуешься Харадом. -Не больше, чем Умбаром, отец. Своих врагов надо знать как можно лучше. Ты сам меня так учил,- голос Дэнетора ровен и бесцветен. -Хорошо, что ты запоминаешь хоть какие-то мои уроки,- холодно и язвительно откликнулся наместник - и продолжил, уже серьезнее. - Харадрим… В одиночку они в Гондор не приходят. То с умбарцами, то с вастаками, и никогда- одни. Но сейчас они разгуливают по Итилиэну как у себя дома… Участились набеги орков с Бурых равнин , равно как и мордорских орков. Умбар все чаще шлет корабли к нашим побережьям. Еще одна проблема, с которой мы не в силах справиться без помощи Дол-Амрота… Но с этим вопрос уже решен,- острый, колкий взгляд на Дэнетора, который с непроницаемым лицом смотрел в окно. - И Телемнар еще пытался противостоять моему вмешательству в дела его ланна,- продолжил Эктелион, отвернувшись. Холодный размеренный голос ровно звучал под сводами зала. - Через Лебеннин шли целые караваны с черным дымом и хаэмом, почти не прячась. По его словам, это торговля! Выгода. Пеларгир был не крепостью, а рынком, где продается и покупается все- даже люди. Там не брезговали даже работорговлей, половина населения говорила на ханаттине, забыв вестрон... Конечно, после того как мы прижали купцов и пару старых родов, популярности Столице это не прибавило. А чего они хотели? Прикрываться нами от Умбара, одновременно набивая свои карманы? Чего стоила только торговля жемчугом из Харадвайна и умбарской пурпурной краской! Только последний глупец мог решить, что это сойдет ему с рук. Теперь Телемнар злится , пытается найти подход к Аранхэлу и Ангелимиру. Что ж, пусть пытается. Князь подумает десять раз, прежде чем даст свой ответ, а у Аранхэла, думаю, хватит ума не обращать внимания на его речи… Дэнетор молча слушал. Отец не носил венцов , но если бы у него был венец, то в нем горел бы алмаз. Мертвый, ослепительно сияющий острыми гранями камень – такой же, как и он сам. В детстве он считал Эктелиона воином света, последним из нуменорцев, недостижимым и прекрасным, и во всем хотел походить на него. Одним из первых детских воспоминаний был его голос - и он сам как огромная сияющая фигура, возвышающаяся надо всем миром. И еще один голос, нежный и мягкий, полузабытое призрачное тепло. Рядом с ним голос отца тоже теплел , становился негромким, терял режущие грани. Иногда в воспоминаниях эти два голоса сливались в один, и с течением времени он все больше начинал походить на его собственный. Со временем очарование образа отца стерлось и поблекло, теплу и привязанности не было места рядом с наместником. Но он и не требовал привязанности, подчинения и послушания ему было вполне достаточно. -Но к этому мы еще вернемся. Я хочу услышать, что ты думаешь о пленнике. Говорил ли он в пути. Как себя вел. Что делал. Не упуская ни одной мелочи. - Эктелион обернулся и посмотрел на сына в упор, этот тяжелый нацеленный, как стрела, взгляд давил, пронизывал насквозь. Как тогда, в кабинете, когда Дэнетор впервые столкнулся с отцовским гневом, направленным на него самого. Эктелион закрывает дверь и оборачивается к ждущему его у стола сыну. -Отец… Ни говоря ни слова, наместник подходит к нему и ,коротко размахиваясь, дает ему сильную пощечину . Сила удара такова, что Дэнетор отлетает к массивному столу у окна , и падает ,больно ударившись об его угол. -Ты понимаешь, что делаешь? – шипит Эктелион ртом, перекошенным от бешенства. – Ты вообще отвечаешь за свои действия? Почему я должен говорить с тобой о таких вещах? Поднимайся и рассказывай все, как есть. Немедленно. Дэнетор встает, опуская глаза , потому- что отцу не понравится то, что он там увидит. Слова выходят такими глупыми, что ему стыдно их произносить. -Я просто хотел ее успокоить после того, как ты… как она понесла наказание. -Успокоить? Можешь утешать в постели сколько угодно шлюх, я слова тебе не скажу. Разве при дворе такой уж маленький выбор?- наместник раздраженно отворачивается. Первая вспышка гнева миновала, и теперь он брезгливо холоден.- Или не нашлось больше никого по твоему вкусу? Впрочем, я ничего не хочу знать ни о твоих вкусах в этом вопросе, ни о том, каким способом ты их удовлетворяешь. Я запрещаю тебе приближаться к сестре. Ты все понял? -Да, отец Эктелион хочет добавить еще что-то, но передумывает и просто смотрит на Дэнетора так пронзительно и гневно, что тот опускает голову, молчаливо признавая свою вину. Дэнетор прекрасно понимал, что Итилиэн значит для Гондора. Почти четверть территории, десятая часть населения, из которых многие- отличные солдаты, отлаженная система торговых путей, лес для кораблей, плодородная почва. Земля, тонкой полосой отделяющая их от Изгарных гор. Понимал и то, что Итилиэн уже потерян , несмотря на то, что был покинут жителями совсем недавно, а патрули регулярно выбивали из него отряды орков и харадрим, охраняя Андуинские Броды. Ночь выползала из-под отрогов Эфель-Дуат так же уверенно, как река в половодье заливает весенние поля, и тень этой ночи ложилась на цветущие земли. Итилиэн он видел не впервые, но впервые был тут стражем, с оружием и на службе. Все, что он поначалу запомнил- это бесконечное зеленое лесное море , влажная жара и одуряющая, изматывающая бесконечность переходов. Они шагали в молчании, обмениваясь знаками, раздвигая тяжелые от дождя ветви нескончаемых деревьев, час за часом, день за днем. Воины рядом с ним скользили ,как тени, привычно огибая упавшие , поросшие мхом, стволы, гранитные валуны, перепрыгивали мелкие ручейки и вброд переходили речки поглубже. Рядом с ним шагал Марвелег, высокий молчаливый воин со шрамом на щеке. На коротких дневных стоянках он помогал Дэнетору управляться с костром и приготовлением обеда, а вечером ставил с ним вместе палатку. Ночевали они под одним пологом. Первая серьезная стычка с харадрим произошла у Южного тракта, недалеко от Андуинских бродов. Никто не ждал встретить их почти у границ южного Итилиэна, так далеко в бывшие еще недавно гондорскими земли воины пустыни не заходили. Шамшеры и ятаганы не устояли против мечей, но несколько воинов они тогда потеряли. И чем дальше они уходили под полог сумрачных лесов , тем явственнее там ощущалось незримое присутствие чужой недоброй воли. Пленника, о котором говорил отец, они захватили почти в самом начале их рейда. Они вышли к месту стоянки харадрим как раз перед началом жертвоприношения. Поляна, на которой расположился отряд из трех десятков воинов, видимо, была предназначена для ритуального убийства. Жрец, одетый в темно-алое, с замысловатой прической на голове в виде змеи, уже успел сделать надрез поперек груди привязанному к столбу человеку, собрать кровь в небольшую плошку и вылить ее себе на голову и лицо. Тягучие темные струйки побежали у него по плечам и одежде, впитавшей их как губка. Пленник морщился, но молчал. Его рубаха и верхний кафтан были расстегнуты, и кровь заливала темную кожу. Дэнетор знал этот обычай. Когда племени требовалось испросить удачи у Солнечной богини, к ней посылали самого лучшего и искусного воина. Одежда привязанного к столбу пленника принадлежала Солнечному роду, старшему из всех родов Ханатты, татуировка на груди в виде солнца это подтверждала. Правда, она была изменена совсем недавно : в традиционном круге провели вертикальную черту, отчего солнечный знак стал похожим на зрачок. И к какому же богу они отправляют посланника на этот раз, подумал Дэнетор. Жрец что-то выкрикнул глухим гортанным голосом, и воины, сидевшие вокруг, откликнулись ему нестройным хором, подались вперед, глядя на жреца, снова повернувшегося к пленнику- и тут Алдарион подал сигнал к атаке . Бой был коротким и кровавым. Красные одежды противника ярким пятном выделялись на зелени. Предводитель харадрим, совсем еще юный, не намного старше Дэнетора,- наверняка сын какого-нибудь знатного арунна , яростно сверкая глазами, бился в первых рядах. В горячке боя их вынесло друг к другу и Дэнетор пропустил удар. Легкая сабля мальчишки со свистом вспорола воздух, царапнув на излете его щеку , оставив за собой длинную алую полосу. Стремительный и гибкий, как змея, харадрим оскалился и приготовился нападать. Злость на собственную промашку поднялась мутной волной, и Дэнетор изо всех сил обрушил несколько ударов на легкий черный щит, разбив его в щепки. Мальчишка что-то яростно крикнул, сверкая темными глазами - и упал. Меч Дэнетора вошел ему под ключицу, пронзив горло. Дэнетор посмотрел на развороченную плоть, из которой толчками выплескивалась темная, почти черная кровь, отбросил меч, и его вырвало в траву. Через несколько минут он перевел дыхание и огляделся. Бой заканчивался. Красное знамя с черным змеем валялось в траве с переломанным древком, несколько харадрим еще сражались, но участь их была решена. Отряд отделался несколькими ранеными, убитых не было вовсе. В стороне он увидел Эрухиля. Тот наклонился над смуглым, одетым в темно-алую тогу человеком, и явно что-то искал. Судя по его уверенным движениям, он явно знал, что именно. Через несколько секунд воин поднялся и незаметно сунул что-то себе в карман. Дэнетор подобрал меч, вытер его о траву и присоединился к тем, кто стаскивал трупы в неглубокую расселину, затянутую повиликой. Этим вечером перед тем, как поставить палатку, Марвелег сначала осмотрел царапину Дэнетора – не было ли на клинке яда, которым так любят пользоваться харадрим. -Первый убитый как первая женщина, будешь помнить всю жизнь,- добродушно усмехаясь, сказал, глядя на них, Рутион.- А забудешь, зеркало тебе напомнит. - Он ведь совсем мальчишка. Был ,- Дэнетор, криво улыбаясь, дотронулся до щеки. Разрез горел и пульсировал, но не сильно. - Никогда не недооценивай противника,- Марвелег, краем уха прислушивающийся к разговору, выразительно посмотрел на пленника. Тому перевязали рану на груди и накормили, но он был настолько слаб, что решено было его не связывать, оставив свободными руки. Теперь харадрим сидел, привалившись спиной к стволу дерева. Лицо из смуглого стало серым, но глаза из-под набрякших век смотрели остро и злобно. Увидев, что на него смотрят, он отвернулся. Через несколько дней Марвелега сильно ранили в очередной схватке. Теперь Денетор ухаживал за ним на стоянках. Рана загноилась, и стоило большого труда доставить его в Палаты врачевания живым. Дэнетор подумал, что нужно его навестить. -Пленник не был особо разговорчивым, отец. К тому же в отряде никто не знает ханаттин, а всеобщим в Хараде предпочитают не пользоваться. -Я уже послал за переводчиком, завтра допрошу этого arunna лично . Что до его татуировки, она мне знакома,- Эктелион отвернулся. - Наследие Золотого трона Ханатты, солнечная линия наследников… Несколько лет назад каждый род заплатил дань крови нынешнему вождю. Все оставшиеся в живых получили такие татуировки… Допрос может получиться интересным. -Но половина этих родов не претендовали на власть, зачем было лишать себя будущих союзников? -Власть нужна всем,- Эктелион повернулся к нему спиной, смотря через окно вниз, на белые стены ярусов. - Кому не нужна, те либо сломаны, либо врут. Но только мудрые понимают, что властью надо делиться. Не со всеми, лишь с теми, кто этого достоин. Я надеюсь, за этот месяц ты поумнел и извлек урок из произошедшего. Дэнетор молча склонил голову. Уроков за этот месяц он получил достаточно. Эрухиль покинул покои наместника одним из последних. Кинув короткий взгляд на маленький зеленый сверток, оставшийся на столе наместника, он закрыл дверь и вышел в светлый коридор с высокими сводами. День обещал быть жарким. Солнце пронизывало высокие белые арки, в его свете камень стен ослепительно сиял, бросая блики на полы темного мрамора. Он толкнул дверь и зашел в покои. После прохлады коридора воздух комнаты был тяжелым , пропитанным ароматом роз. Непрозрачные занавеси на окнах были открыты, но створки плотно сдвинуты, не пропуская в комнату весенней свежести . Инзильбет сидела в кресле, спиной к оконному витражу, и вышивала. Утреннее солнце раскрашивало ее светлое платье причудливыми разноцветными пятнами . Рядом с ней стоял небольшой столик для рукоделия, инкрустированный перламутром. Там Инзильбет держала разные мелочи : масляную лампу для благовоний , вышивку, которой сейчас и занималась , пару золоченых ножниц в виде птиц с раскрытыми клювами , шкатулку с нитками и букет роз из оранжереи. Их принесли два часа назад и цветы еще не утратили своей свежести в этой духоте. Две служанки в одинаковых платьях разматывали большие разноцветные клубки шерсти, собирая их в аккуратные пасмы, и были, кажется, всецело поглощены своей работой. Эрухиль знал, что при них Инзильбет никогда не начнет разговор о цели его визита. Отложив ткань, размеченную стежками, она улыбнулась, слегка наклонив голову, свысока, милостиво, будто оказывая снисхождение: -Страж границ! Рада видеть Вас. Эрухиль склонился, и она протянула ему руку для поцелуя. Он задержал ее в своей чуть дольше, чем следовало. Если Инзильбет и удивилась, то ничем этого не показала. - Кажется, Вы целый месяц пробыли с моим братом в Итилиэне? Достойно ли он переносил тяготы службы? Я хотела бы послушать об этом. И о харадрим тоже. Вы ведь видели их вблизи? Жуткие варвары, они пугают меня. -Я к Вашим услугам. Что именно хотела бы услышать леди? - Все, что угодно,- Инзильбет равнодушно отвела глаза, вернувшись к вышивке. Белые пальцы так и мелькали, сжимая золоченую иглу. Оба знали цель его визита, но разговоры при слугах Инзильбет не одобряла, Эрухиль это знал, и поэтому послушно опустился в кресло напротив окна, начав рассказ. - Мы для них dasjа , варвары – и таковыми они считают всех, кроме себя. Их боги буйны, непредсказуемы и любят кровавые жертвы. Жрецы опьяняют себя черным дымом, чтобы разговаривать с ними. – Эрухиль мельком взглянул на служанок, те не поднимали головы от пряжи.- Еще они употребляют особый напиток, хаэм. Он ослабляет тело, но обостряет разум. И ощущения. -Как интересно!- прохладно заметила Инзильбет.- Я бы не отказалась его попробовать. А что с их легендами? У них наверняка есть какие-то легенды. Расскажите какие-нибудь,- она раздраженно дернула нить вышивки, отбросила ее, поднялась и подошла к окну, выходящему в сад, встав спиной к Эрухилю. -Я знаю совсем немного , моя леди.- Эрухиль чуть слышно вздохнул. Она слишком несдержанна. И очень не любит ждать. Возможно, его рассказ ее немного отвлечет.- Мир харадрим полон страхов, демонов и и злобных существ. Демоны умели принимать женский облик, невероятной красоты, и в таком виде соблазняли вождей. У них рождались дети небывалой красоты и мощи, но впоследствии они приносили несчастье всем окружающим и погибали сами. Сама известная их легенда- о герое Даманне, сыне такой демоницы. Он обладал такой силой, что земля прогибалась под его шагами. Его дядя-вождь посылал его бороться с дасья, светлокожими дикарями, надеясь, что он погибнет в схватках с ними. Но Даманна встретил прекрасную принцессу, полюбил ее и она родила ему сына. Пришло время, и он стал равным по силе отцу. Случилось так, что они встретились в бою и Даманна, не признав , убил его. И лишь мертвого, опознал его по талисману на шее, который оставил некогда его матери. В горе он истребил весь светлокожий народ своей жены и покончил с собой. -Какая печальная история,- с улыбкой отозвалась Инзильбет. – И как захватывающе Вы рассказываете. Наконец девушки закончили свою работу и вышли, чтобы промыть шерсть и вывесить ее сушиться. Эрухиль заметил, как тяжело ей дается ожидание. Инзильбет рассеянно слушала его рассказ. Сидя в кресле , она терзала пальцами вышивку и поминутно бросала на служанок резкие злые взгляды . Наконец они закончили работу, собрали мотки пряжи в корзину и вышли. Когда за ними закрылась дверь, Инзильбет нетерпеливо обернулась к сидящему рядом с ней мужчине: -Итак, Эрухиль? Он открыл свою поясную сумку и с поклоном передал ей еще один сверток, в такой же зеленой выцветшей ткани. Глаза Инзильбет нетерпеливо сверкнули, но она сдержала себя и чинно дотронулась до мягкой ткани тонкими длинными пальцами с аккуратными овальными лунками ногтей. -Положите его на стол, я посмотрю позже,- она поправила идеально уложенные волосы, расправила складки платья. – У Вас все? -Не совсем, моя леди,- Эрухиль замялся, осторожно переступил с ноги на ногу.- Если мне позволено будет заметить, добывать дым становится все труднее, это сопряжено с большими рисками… Инзильбет усмехнулась: -Я поняла суть Ваших … трудностей. Но Вы, я полагаю, помогаете в решении этой деликатной проблемы не только мне. Кто еще пользуется Вашими услугами? – Инзильбет понизила голос. - И только ли дым Вы приносите сюда? Я слышала еще о кое-каких… снадобьях, вовсе не столь невинных. -Леди, я не вправе говорить об этом,- Эрухиль смущенно поклонился и, не поднимая головы, продолжил. –Но я хотел бы спросить Вас - с Вашего разрешения, конечно. - И о чем же? Эрухиль опустил голову, сжимая левой рукой рукоять меча. -Леди Инзильбет… Когда я говорил о рисках, то вовсе не имел в виду увеличение вознаграждения за мои услуги. Есть вещи, которые невозможно купить за все золото мира. Преданность, дружба. Любовь…- Эрухиль опустился на колени.- Я не вправе просить о чем-то подобном, но если бы Вы дали мне хотя бы надежду, что когда - нибудь я смогу… Если бы Вы разрешили мне надеяться… Инзильбет смотрела на него с презрительной усмешкой. Что этот офицер о себе возомнил? Думает, она одарит его своей любовью ? Но, с другой стороны, он довольно красив. Она взглянула на него еще раз. Светлые волосы волной спускались на его плечи, открытое честное лицо, мужественные черты, сильная грудь. Взгляд Инзильбет скользнул ниже. Хм… На первый взгляд неплохо... Ну, если уж он так влюблен, то пусть приносит ей это харадское развлечение как подарок. А немного позже можно будет расспросить его о тех вещах, которые обычно не выходят за двери отцовских покоев. Разве не прекрасный обмен? Она секунду подумала , наклонилась и нежно обняла его лицо ладонью : - Эрухиль… Так ты любишь меня? Или просто желаешь? -Моя леди… Могу ли я…- скулы мужчины чуть покраснели. Какой стеснительный, мельком отметила Инзильбет. Она подняла его подбородок, заставив смотреть на себя. -Тогда расскажи мне, - Инзильбет, не отрывая от него взгляда, обвела пальцами контур его губ, - расскажи мне то, о чем ты думаешь ночами , в одиночестве , что лелеешь в себе, чем упиваешься. Расскажи мне об этом. Сейчас. Луна умерла и родилась снова. Месяц закончился, и вместе с ним закончилось время без унижений и ран, которые Мелабриан получала уже несколько лет. За месяц все шрамы успели затянуться, жгущая боль забылась, но невозможно было забыть свое собственное бессилие и унижение. Сколько она помнила, все наказания проходили по одному и тому же сценарию. Она вставала посреди покоев, опустив голову, а отец монотонным, лишенным эмоций голосом рассказывал, в чем ее вина, одновременно выбирая, что в этот раз послужит орудием возмездия. Само наказание было не так страшно, как этот момент. Иногда она сознательно приближала его, лишь бы закончился этот томительный ужас ожидания боли. -Удивляюсь, что у тебя трое детей. Матери , наверное, не очень-то хотелось ложиться с тобой в постель! Эктелион молниеносно поворачивается, гордое прекрасное лицо искажается ненавистью. Он наотмашь бьет ее, и Мелабриан чувствует, как на щеке горит и вспухает след от его ладони. Она падает как подкошенная . Он вздергивает ее наверх, и под его пальцами ткань платья трещит, расползаясь . Наместник сгребает ее волосы и обматывает их вокруг столбика кровати,берет Белый жезл, и с этого момента время начинает идти толчками, в такт взмахам и падениям его руки. - Kalab**. – Он замахивается и наносит первый удар, красный рубец вспухает на коже. – Я не позволю тебе издеваться надо мной. Dawar, - второй рубец поперек первого. Хотя лицо дышит гневом, голос по прежнему спокоен. - Dulgî akhās, - третий ложится ниже. – Я знал, что этим кончится. Ugrudā-lomi,- четверый приходится на предплечье.- Ki- zabathān, - он отбрасывает жезл и протягивает руку. –Целуй. И благодари, что я так милосерден. Мелабриан закусывает губы, чтобы не кричать. Она знает: если показать слабость, побои будут еще жестче. Но целовать руку как какая-нибудь служанка? Она прижимается горящей щекой к кровати и закрывает глаза. -Если ты этого не сделаешь, я продолжу наказание. Тогда она распутывает волосы, выдирая застрявшие в изгибах стволов и веток пряди, встает, поднимает отброшенный жезл и протягивает ему, глядя в холодные зрачки: -Продолжай,- и впервые видит в его глазах что-то вроде уважения. -Твоя непомерная гордыня не доведет тебя до добра ,- ровным голосом говорит он, снова замахивается - и опускает жезл на ее левое плечо. Мелабриан падает как подкошенная, сипло , глубоко , прерывисто дышит. Рука сразу немеет, из прокушенной губы струйкой сочится кровь. Где-то высоко над собой она слышит: -Достаточно на сегодня,- звонкий перекатывающийся стук дерева о дерево и удаляющиеся шаги. Она приподнимается, смотрит ему вслед и знает, что в ее глазах сейчас плещется такая же ненависть, как и в его. Эктелион не давал повода думать о себе как о ком-то, кто мог проявлять к ней хоть какое-то участие. Честолюбивый, надменный, холодный человек, по какому-то недоразумению считавшийся ее отцом. Тем непонятнее было его сегодняшнее поведение. Когда Мелабриан получила приказ явиться к нему в покои сегодня после ужина, то перебрала все поводы, по которым он мог быть ей недоволен. Как ни странно, за последний месяц не нашлось ни одного. Между ними пролегло холодное настороженное молчание, нарушаемое редкими вежливыми, ничего не значащими словами. И теперь она сидела напротив него, гадая, зачем могла ему понадобиться . Отец никогда не разговаривал с ней и не советовался, как с Дэнетором и иногда- с Инзильбет, не благоволил, не делился мыслями, не спрашивал о ее жизни. Она была пустотой , мимо которой скользили его глаза, задерживаясь на двух любимых детях. Но не сегодня. -Вот, выпей вина,- глаза Эктелиона блестят, он говорит непривычно мягко, без своих холодных повелительных интонаций. Мелабриан знает про те бутылки норпейха, которые появлялись в его покоях вечером и исчезали к утру, но ни разу не видела отца таким- напряженным и одновременно странно мягким. Мелабриан пьет, у вина какой-то странный привкус. Сколько она уже здесь сидит? И когда наконец можно будет уйти к себе? -Отец, мне пора. Тогда наместник встает, неторопливо подходит к дверям покоев и с мягким щелчком захлопывает их до упора. -О, нет,- говорит он, поворачиваясь к ней -. Не сегодня, Мелабриан, только не сегодня ,- он подошел к столу и налил себе вина, рубиновая жидкость перелилась через край кубка, плеснув ему на пальцы, но он не обратил на это внимания, взгляд его был устремлен на Мелабриан.- Сегодня ты останешься со мной , - Эктелион усмехается, глядя на нее.- Я вижу, вкус вина показался тебе странным. Хочешь узнать, что ты пила ? В Хараде это называют вином любовников, или напитком для непокорных жен, которые не принимают своих мужей как должно. Он заставляет их смотреть на супружеские обязанности более благосклонно. Думаю, нам пришло время узнать друг друга... поближе. Он поднял кубок и жадно ,в несколько глотков, выпил его до дна, криво улыбнулся, глядя на нее. Из угла рта вниз поползла рубиновая капля. Мелабриан тупо следила за этой алой дорожкой. Как будто ломался некий столп, на котором держался не только ее мир, а все вокруг : Дворец, Город, страна. Все осыпалось, как карточный домик. Мелабриан резко встала- и тут же снова упала в кресло: ноги почти не слушались, зато кожа стала болезненно остро ощущать все , что до нее дотрагивается: жестковатую ткань платья, холод спинки стула, легчайшее дуновение воздуха из открытого окна . Сейчас она чувствовала каждый шов, проходящий с изнанки по ее платью, каждый узелок вышивки на рубашке. Но хуже всего было то, что и плечи наливались такой же томной усталостью, сопротивлялись движению, мягко тянули откинуться назад, на спинку кресла, и закрыть глаза, отдавшись в плен новым ощущениям. Эктелион внимательно наблюдал за ней. Удовлетворенно усмехнувшись, он подошел к ней почти вплотную и оперся руками на ручки ее кресла, нависнув над Мелабриан. -Неужели тебе не надоело это глупое сопротивление? Он смотрел, как она пытается подчинить непослушное тело свое воле, закусив губы - и падает обратно в кресло. Насмешливо сузив глаза, он продолжил: -В наш последний разговор ты возражала против своей помолвки с этим дол-амротцем. Возможно, тебе будет интересно узнать, что я пересмотрел свое решение. Ты можешь не выходить за него, если хочешь. У меня есть еще одна дочь… Где же твоя радость?- его голос стал низким, мягким и вкрадчивым. –Тебе снова не нравится мое решение? -Может, лучше ты снова изобьешь меня? Это как-то привычнее,- произносит Мелабриан и не узнает своего голоса. Он звучит гортанно и глухо, как из бочки. -Зачем же,- Эктелион опускается перед ней на колени , и от него эта мерзость унижения еще противней, чем похоть в его глазах. – Наказание полагается лишь за непокорность, а ты сейчас очень, очень покорна. Не так ли? Он берет своими холодными руками ее руки, переворачивает ладонями вверх, и накрывает ими свое лицо. -Почему ты заставляла себя наказывать?- говорит он из-под ее ладоней. – Почему не делала то , что я приказывал тебе? Чего ты добивалась, чего хотела? Мелабриан пытается отнять руки, тянет их к себе , но вместо этого сама подается вперед -Я просто хотела, чтобы ты любил меня! -Ты хотела , чтобы я тебя любил?- медленно повторяет Эктелион, отводя ее ладони от лица.- Ну так я буду тебя любить. О, как я буду тебя любить. Иди ко мне… девочка моя. Он легко, как куклу, поднимает ее на руки , несет к кровати и садит на ее край. Мелабриан с трудом удерживает равновесие, пытаясь не упасть на спину. Никогда еще Эктелион не пугал ее так, как сейчас. Его ненависть и отвращение были привычны, но от этой мягкости и ласки пробирает дрожь. Он снова опускается на колени , медленно, не торопясь, расправляет складки на ее платье, разглаживает ладонями скользкую ткань. –Не бойся, тебе понравится. Право крови - первейшее из прав, Мелабриан,- его глаза затягивает туманная поволока. Кто-то уже говорил ей про это. Кто же? Неужели Дэнетор? Руки и плечи становятся ватными, она еле может ими пошевелить. В голове какой-то розовый туман, зато каждое прикосновение чужих рук отдается в теле какой-то болезненной сладостью. -Твой брат… Ты позволяла ему делать вот так? Руки Эктелиона ложатся ей на лодыжки и медленно поднимают ткань платья до колен, разводят их в стороны. Рот его приоткрыт, грудь тяжело вздымается. Мелабриан пытается разжать его пальцы, но у нее ничего не выходит. Он смотрит ей в глаза и медленно надрывает край платья. Шелк с влажным треском расходится в стороны. -Ты порвал его! -Я подарю тебе новых, сколько захочешь,- Эктелион дергает ткань в стороны, и тонкий шелк рвется , расползается под его пальцами.Его ладони стальными клещами охватывают ее лодыжки. На контрасте с умоляющими глазами это выглядит страшно. На что она надеется? Он никогда не слушал ее, не будет слушать и сейчас. -Мелабриан, пожалуйста…- как будто ее согласие хоть когда-то ему требовалось. -Отец, не надо… -Эктелион… Скажи- Эктелион,- его пальцы больно сжали кожу -Эктелион,- выдавила она -Да, Мелабриан, да… - его голова вновь опускается к ее коленям. Сейчас Мелабриан не столько страшно, сколько невыносимо стыдно за отца. Вся его гордость и надменность – ложь, и такая же ложь- его чистота и благородство. Он так же слаб, как и остальные, ничем не отличается от прочих. Раздираем теми же желаниями, только умеет лучше их прятать. Вернее, умел – до этого дня. Она почти презирает его сейчас. -Я не сделаю тебе больно, девочка моя… Больше никогда не сделаю больно, - его губы уже так непозволительно высоко, что Мелабриан нет смысла цепляться за обрывки подола - она раскрыта перед ним настолько бесстыдно, что дальше некуда, и почти против воли тоже начинает задыхаться. -Как ты пахнешь,- шепчет он и зарывается лицом между ее ног , дыша часто и глубоко. – Сколько раз я представлял себе это… Дай мне попробовать твой вкус.. Его язык дотрагивается до нее, раздвигает, проникает внутрь. Эктелион стонет. Его рот невозможно горяч, золотое шитье камзола царапает ее колени, каждое прикосновение отдается в теле горячей волной, не мешает даже отвращение. -О, ты и правда еще не знала мужчины,- шепчет он,- я буду первым, первым… Он снимает пояс, расстегивает камзол, трясущимися пальцами справляется с завязками штанов и Мелабриан видит его член. Большой, с крупной головкой, он красив и устрашающ , как и все в отце. Он кажется ей огромным. -Нет, нет! - она сжимается, но Эктелион успокаивает ее, шепча « нет, конечно, нет, не сейчас, девочка моя, не сегодня, не сейчас, просто привыкни», проводит ей рукой между ног, собирая влагу, и распускает ее от самого верха вниз, по всему стволу, обводит пальцем головку, снова стонет. Мелабриан не в силах оторвать глаз от этого порочного зрелища. Он встречается с ней взглядом, усмехается, на секунду являя прежнего, надменного Эктелиона: -Я же говорил, тебе понравится. Ты же все таки моя дочь,- и снова опускает голову ей между ног. Рука его ложится на член и начинает размеренное движение, но он быстро сбивается с ритма. Теперь это рваный, лихорадочный темп, который сотрясает все его тело. Его сильная спина выгибается аркой над ее коленями, Мелабриан видит испарину на светлой коже, слышит тяжелое дыхание, перемежаемое низкими отрывистыми стонами. Она сидит на кровати, сжимая простыни , борясь с поступающим желанием , и ждет, пока закончится это безумие. Эктелион поднимает голову от ее бедер . Его совершенные, четко очерченные губы испачканы она не желает видеть чем . Его собственной слюной , ее похотью. -Все еще не хочешь? Он облизывает губы, и Мелабриан накрывает волна отвращения и возбуждения одновременно. Его губы прекрасны в своей порочности. Точеные, четкого рисунка, изогнутые, словно лук. Она отклоняется назад чуть дальше, и теперь может одновременно видеть его приоткрытый рот и каменно стоящий член, головка прямо под раскрытыми губами. Почти против воли это зрелище заставляет ее почувствовать возбуждение. Влаги его рта так много, что она капает с ее бедер на пол длинными тягучими нитями. Это становится для него последней каплей. -Ооо, Мелабриан, -содрогаясь, выдыхает он, и семя толчками выплескивается на пол, - спасибо, спасибо … - он в изнеможении прислоняется лбом к ее коленям. Она отпихивает его, и Эктелион послушно отстраняется, отваливается, как клещ, насосавшийся крови. Садится у ее ног на пол, тянется в истоме всем своим длинным телом , повторяет с закрытыми глазами: -О, Мелабриан… Она встает и идет к двери, теперь оскверненная не только побоями, и уже захлопывая за собой створки ,слышит последние слова отца, обращенные к самому себе : -Больше никакого норпейха,- и тихий довольный смешок . ___ *- тонкая аллюзия на Записки у изголовья Сэй Сёнагон, возможно, слишком тонкая) Хотя у Сэй другая тематика, просто милые придворные рассказы. **- Падение. Тьма. Темная бездна. Беспросветная ночь. Смирись.(адун.)