***
30 июля 13:09
На небе бродили тучи, унылые, как лица скорбящих. Иногда солнце выглядывало и светило на купола, под которыми стоят пятеро ждущих, но ветер был довольно силен, чтобы закрывать облакам пустые участки неба. Но он так и не осмелился снимать темные платки с голов девушек и женщин в этот день. Рома шел вместе с родителями Максима к храму. Разговоров особо не было между ними в этот день, да и никто не нуждался в них. Когда они начали подходить ближе, то сразу увидели подругу и друга Топовского, о которых он был наслышан, а также мужчину с женщиной. Скорее всего, это были крестные юнца. Встретившись, некоторые мигом перебросились парой слов друг с другом. После чего они уже решились зайти в храм. Да, все как обычно. Перед входом все перекрестились. Или не все? Рома остановился практически возле входа и поднял взгляд на икону над входом в здание. Парень как будто чего-то боялся, но чужая женщина подошла и шепнула: — Не бойся господа, когда в храм заходишь, бойся, когда смертными грехами покроешься. После этих слов парень как будто переместился в Барнаул. Две тысячи третий. Вербное воскресенье. Маленький мальчик стоит и смотрит со страхом на икону. Картина маслом, не правда ли? А вот Фильченкову захотелось вернуться в беззаботное детство. Когда ты приходишь в храм на праздник, а не на отпевание ушедшего друга. Только в прошлое не вернешься, а настоящее не промотать.***
Простояв минуту в раздумьях, Рома перекрестился и перешел порог церкви, вслед за остальными. А тем временем, уже все, кроме матери и Ромы, поставили свои свечки и встали возле гроба, в котором лежало сероватое тело, на лбу которого уже возлагался так называемый бумажный венчик с надписью: «Святый бессмертный, помилуй нас». Роман с женщиной не помедлили и после того, как последняя свеча была поставлена, священный пропел: — Благословен Бог наш, всегда ныне и присно, и во веки веков… — следом за священником все перекрестились и сразу запели певчие — Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя… Вот и началось отпевание. Девушки и мужчины пели так сладко, что вводили Рому в некий транс. Но, когда тебе надо каждые пять минут перекрещиваться, тут не задремлешь.***
Да уж, мольбы идут уже двадцать с лишним минут, и только сейчас воздух так сильно наполнился паром священной воды, что врач еле удерживался на ногах. Если бы он не вышел на улицу, то скорее всего Фильченков лежал бы без сознания рядом с гробом. Еле выйдя на крыльцо, Рома вдохнул чистый воздух и осмотрелся. На небе уже практически не было туч, верхушки деревьев по близости колыхались. Ветер, увидев Рому и его кудри, сразу заласкал волосы цвета каштана. Иногда даже казалось, что ветерок нашептывал молитвы певчих: — Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего… Через примерно пять минут, сзади подошла мать Максима, а за ней вынесли гроб в машину. Рома с женщиной пошли за всеми остальными, хотя перед этим они перекрестились возле лестницы и тогда уж побрели в салон автомобиля.***
«Жили люди, жили, жили, и не выжили Тянули люди жилы, жилы и не выдержали Жили, не жалели, пели, говорили с Богом Дай пожить немного, дай пожить ещё немного»
***
Через двадцать минут долгой и безмолвной тряски по лесным дорогам к кладбищу, две машины, в которых за рулями сидели отец и крестный Максима. Как бы они не старались не заезжать в ямы, все равно создавалось трясение. Так же как они и ехали, все вышли и гроб поставили возле уже выкопанной ямы. Переднюю крышку приоткрыли, и люди стали по очереди подходить к телу для прощания. Первыми подошли родители мальчишки. Они ничего не говорили, только лишь мать тихо всхлипывая, вытирала слезы платком, после чего продолжала смотреть на умершего. После недолгого «разговора» с Максимом, оба поцеловали юнца в руки, а потом в лоб, где находился бумажный венец с иконами. Родители отошли, после подошла его подруга. Как узнал Роман, ее звали Аней. По ее лицу было видно, что она не отошла от новости, что ее недавний друг мертв. Ведь только недавно они гуляли с вечера до утра, потом встречали рассвет, ходили по всевозможным местам Уфы, а потом все заново, но сейчас… Сейчас девушка стоит на кладбище и смотрит на бездушное тело и тихо шепчет, как ей было радостно и хорошо рядом с ним, как в какие-то моменты он помогал выкарабкиваться из школьной рутины в настоящий мир. Поцеловав его также в руки и венок, девушка отошла и подошел Артем — друг Максима. Он пытался сдерживаться, но слезы предательски стекали по щекам. Вытирая черным рукавом толстовки хрустальные капельки, паренек прикоснулся потрескавшимися губами к иконе венца и подошел к родным и подруге Топовского. Сразу подошла очередь Ромы. Тот уже стоял возле гроба и смотрел на умершее лицо Максима. «Господи, почему так рано ты ушел? Ведь не только ты ко мне приехал, но ты начинал жить взрослой жизнью. Я понимаю, это я виноват… Эта агрессия перешла к тебе в виде ненависти и теперь тебя нет со мной, твоими родителями, друзьями…» — Прости меня — негромко сказал Рома и из глаз полились большие и соленые слезы У Ромы застрял комок в горле и поэтому он ничего не смог сказать, но даже здоровые мысли не приходили в голову. Он поцеловал в лоб Максима, посмотрел на серое тело, отодвинул челку и быстро пошел к другим. Парень отвернул голову, упираясь ей в свое же плечо, чтобы слезы больше не появлялись от увиденного.***
«Осторожные зрители молча кутались в шубы, И какая-то женщина с искаженным лицом Целовала покойника в посиневшие губы И швырнула в священника обручальным кольцом.»
***
После того, как Рома отошел от гроба и крестные попрощались с Максимом, копачи закрыли крышку, пропустили две веревки под гробом и через минуты две, короб с умершим телом находился в глубокой яме. Когда копачи опустили на дно гроб, отошли и пропустили присутствующих, чтобы те бросили горстку к могиле. Это считается, как провожание умершего в его последний путь. Так все и сделали. После, рабочие начали закапывать яму. Вот уже и лаковую крышку не видно, а через несколько мгновений земля стала одного уровня. Копачи вставили памятник и начали выкладывать цветы, которые брали у пришедших. Рома спокойно отдал букет из алых роз рабочему, но все-таки задержка в его действиях была. В мозге опять залетали мысли, что это из-за его болезни Максим под землей, если бы не всплеск эмоций, они бы шли по торговому центру, что бы выпить по фрешу и снова посмотреть друг другу в глаза, наслаждаясь этими моментами. Но этого уже не будет.***
Вот и похороны прошли, оставались только поминки. Рома бы не хотел оставаться в круге грустных лиц, в доме Максима, потому что поминки проходили бы в квартире и вообще он и тогда понимал, что если здесь остаться, а не пойти побродить по городу и дождаться поезда, то это может привести к чему то плохому. Но не прийти на поминки это неуважение к умершему, поэтому парень опять ехал в машине.***
Проехавшись по столице современной музыки, Рома и близкие Максима вскоре приехали к домам, которые стояли, как солдаты, и казалось, скоро зашагают маршем. А вообще, дом выглядел, как все панельные здания из девяностых. Внутри подъезда также ничего не изменяло традициям: голубо-зеленые стены, бетонные ступени с покрашенными, но все равно облезшими перилами. Лифт как назло сломался сегодня, поэтому все подниматься на третий этаж пешком. Но наверное это даже хорошо, не пришлось ехать всмятку в маленькой и грязной коробке, где еле светит лампочка, а кнопки скрипят при нажатии.***
«Закидали их елками, замесили их грязью И пошли по домам, под шумок толковать, Что пора положить бы конец безобразию, Что и так уже скоро мы начнем голодать.»
***
После захода в квартиру, Роме не переставало казаться, что он попал в девяностые. Квартирка походила на его дом пока он жил в Барнауле с бабушкой. Стены с персиковыми обоями в одной комнате, в голубую полоску в другой, а на кухне и в зале белые с фактурами. Мебель не была хорошей, кроме комнаты Максима, в которую была приоткрыта дверь. Видно было, что родители делали все возможное, чтобы их сыну было комфортно жить. Любопытство, при виде приоткрытой двери в комнату Максима, заиграло в Роме. Уже ненависть к противозаконным действиям бывшего пропала. Теперь его душа вспоминала с улыбкой каждый момент их отношений.***
Прошло меньше пяти минут, а уже гости сидели в гостиной за столом, на котором стояла еда, приготовленная утром до отъезда в храм. Рома не принимался за еду, он осматривал комнату, в которой находился. На стене была репродукция неизвестной картины, на тумбе стояла икона, на полу было много живых цветов, а точнее разновидностей папоротника и растений, похожих на деревца. — Тебе что налить? — спросил Артем, сидевший рядом, тем самым выгнав из витаний в облаках — Что? — после двух секунд ступора, Рома понял, что от него требуется — Можно яблочного сока На это Артем кивнул, и взяв коробку с соком, налил напиток в стакан. После этих действий, отец Максима поднялся с места и начал говорить тост. Рома, конечно, благополучно прослушал его, но не из-за того, что ему было плевать, а потому, что он хотел хотя бы снова не расплакаться в такой атмосфере и не потерять контроль над эмоциями. Как только отец Максима сказал свою речь, то все подняли бокалы и выпили за упокой парня. После Рома встал из-за стола и направился в коридор. Ему хотелось увидеть ту самую комнату, в которой Максим жил все шестнадцать лет. Зайдя в комнату, Роман вдохнул запах и его уголки губ приподнялись. Знакомый одеколон, который уже практически пропал из воздуха, но оставил свои нотки, дал о себе знать. Рома прошел дальше в комнату, к столу на котором стоял компьютер, за которым Максим проводил дни и ночи, но не только для игр, а также для длительных разговоров с возлюбленным. На стене рядом висели фотографии. На них по большей части были Артем с Аней, но между ними как неудивительно, были фотографии Ромы. И это были не те фотки, которые Рома любил выставить в свой инстаграм, а те, которые парень скидывал в переписках с Топовским.***
«В твоей спальне, солнце всегда было чуточку больше чем в Африке Нежности больше, чем в той шоколадке с лиловой коровой»
***
— Рома? — послышался сзади звук. Это была мама Максима. — Может тебе все-таки лучше будет не здесь? Нет, ты не подумай, что мы не рады тебе в нашем доме, просто тебе лучше будет побыть одному, наверное… Рома уже и не заметил, как на его лице появились подсыхающие дорожки от соленых слез, но все равно его губы показывали улыбку, которая передавала все эмоции за раз — Я… Наверное да, мне лучше пойти — тихо сказал Фильченков и начал направляться к двери в коридоре. Возле входной двери, Рома надел обувь и попрощался с близкими Максима. На уме у парня было только то, что нужно все отпустить, но душа говорила другое. Нет, она не говорила, она кричала о всех воспоминаниях, как обезумевшая. Из-за происходящего внутри самого себя, Рома шел по тихим улицам со слезами на глазах, которые, казалось, не остановить.***
15:07 Прошло не так уж и много времени с момента, когда Роман вышел из чужой квартиры, но он уже успел принять решение. А решение состояло в том, что пора валить от всего, что напоминает о прошлом. «Надо впустить в свою жизнь что-то новое, живое» — говорил сам себе Рома, пока собирал вещи, которые успел достать, в рюкзак. Фильченков уже успел купить билеты, пока ехал до своего хостела. Оставалось только приехать к семи в аэропорт и отправляться домой.***
15:49 Фильченков уже сидит в такси и начинает свой путь домой. Но все-таки его что-то терзает в душе. Но это уже не воспоминания. Это желание написать Губанову. Почему? Зачем? Эти вопросы он не долго задавал сам себе, потому что через минуту сообщение улетело в Питер по интернету с таким текстом: Вы 15:51 «Здравствуй, конечно, странно, наверно, получить такую просьбу, но мог бы ты меня встретить в 21.35 в Пулково?» Мысленно, Рома говорил, что это для уверенности, что с ним все будет хорошо, но глубоко в душе он хотел встретить нового друга. Чтобы увидеть его ровную прическу, чуть бледноватую кожу с черными волосами и голубые глаза, которые передавали странные чувства и воспоминания, которых раньше не было. Да и вообще весь сон, который рассказал Губанов, начал переплетаться с реальностью, что казалось Роману странным. Алексей 15:53 «Привет, да конечно смогу» Звук уведомления выбил парня из раздумий. Взглянув на ответ, на лице появилась улыбка. Вы 15:53 «Спасибо»***
«Some mistakes get made That's alright, that's okay You can think that you're in love When you're really just in pain»