Ночные кошмары

      — Бать, я надеюсь, меня и моих ребят вы не подозреваете? — Бизон понимал, что нельзя кого-то «не подозревать», иначе рискуешь остаться лишь со своей «добротой душевной» да другом-кротом в придачу. Тем не менее мысль о том, что Смерчи могут быть причастны к сливу информации, к убийству свидетеля, не укладывалась в голове. На кого-то из аналитического думать тоже не хотелось, но, положа руку на сердце, было бы легче, чтоб это был кто-то из них.       — Ты же сам всё понимаешь, — отмахнулся Булатов, — ребята…       С каждым из них он уже сросся, с каждым сроднился. Может, с Умой и Мурой в меньшей степени, но и они уже казались неотъемлемой частью семьи. А парни… Когда-то зеленая молодежь в их отряде, желторотое пополнение, которое они вырастили. Да, Серега не очень-то напоминал птенца, но под влиянием Васи оказался с тем на одной волне. Иван удивлялся, как два этих совершенно разных человека так быстро нашли общий язык. Безалаберный Кот и серьезный Физик. И даже когда в группе оказалась Мурашова, хоть и попетушились, а дружбу не растеряли, не перессорились. Не получалось думать на Женю, боявшуюся выстрелить в человека; на Серегу, заступившегося тогда за незнакомого ему мужика на рынке; на Васю, готового ради дела и «кнопку самоуничтожения» пустить в ход; на Лесю, так быстро ставшую им родной. Не могли люди, дневавшие и ночевавшие у палат товарищей, предать. Этих самых товарищей.       Ну, а Бизона и Багиру и вовсе не причислял. Знал, что больнее всего — когда бьет кто-то, на кого никогда не подумаешь. Не только больнее, но еще и точнее — ведь он знает твои слабые места. Знает, куда ударить побольнее. Но не получалось. Это как усомниться в том, что сейчас зима. Что его позывной — «Батя». И знал, что точно так же сейчас думают и Кошкина, и Тарасов. Они чувствовали друг друга. Научились этому. Понимали друг друга. И эту связь нельзя было понять и уловить. Она принадлежала только им. В них он был уверен больше, чем в самом себе. Скорее он поверит, что это он застрелил Коровина, чем в то, что это сделала Рита. Они втроем были уже неразрывны. Пришиты друг к другу. А смотря на молодежь, нет-нет да видели в них себя молодых. Рисковые, горячие, не утратившие то чистое и лучшее, что в них заложено.       — Меня одно волнует: почему крот не сжег показания Коровина? Даже за неимением самого Коровина они имеют силу. Ну не поверю я, что кто-то их просто не нашел. Хотя, может, и так, — Батя как-то криво усмехнулся.       Бизон всем своим видом дал понять, что ответа на этот вопрос он тоже не имеет, но получить бы не против. Каждый раз, когда в деле фигурировал крот, становилось тошно и противно. Будто змею на груди пригрели. Змее доверяли и смотрели в ее глаза как в человеческие. А там — только счетчики для денег.       — Еще и у ребят вчера выходной как назло! Были бы на другом конце страны! Черт!       Боря поднял глаза на контр-адмирала. Повторил про себя его слова. Да нет, не может Батя сомневаться в них. А если и сомневается, то только по долгу службы. Тарасов надеялся. Он всё прекрасно понимал. И понимал, как это мерзко — думать на своих. Но даже упоминание этого заставило что-то внутри Бизона вздрогнуть. Он сам впервые подумал о том, что у кого-то из них рыльце в пушку. И, черт, как же это противно!       — Тебе не кажется, что кто-то мог специально этим воспользоваться? Подставить Смерч? Бать, они, — хотел было добавить «мы», но смолчал: не до шуток и выяснения отношений, кто в ком сомневается, — не дураки, никто из них, а кто-то хочет сделать так, чтоб мы подумали на них. Ну слишком всё гладко!       — Убийство по-диверсантски… Убийца находится в этом здании… М-да, — обреченно вздохнул Булатов. — Еще Пригов с утра рвет и мечет. Крота ему подавай!       — Нет, Бать, ты как хочешь, а я ребятам верю. Не стали бы они, — будто ставя точку в этом разговоре, неторопливо, словно сомневаясь, договорил Бизон.

***

      По крайней мере, день прошел на удивление спокойно. Даже тренировок как таковых не было. Только вот проще было бы вымотаться на них, чем думать о том, что кто-то из них может быть причастен к этому мерзкому делу. Всё в нём было мерзким: и сам Коровин, и его убийство, и то, как оно было совершено. Если крот лишь слил информацию о квартире — под подозрением все. Если убил сам — значит, это сделал тот, кто умеет обращаться с холодным оружием. Это уже что-то.       — Кто чем в выходные занимался? — вошедший в комнату отдыха Бизон развеял витавшее вокруг напряжение, но его вопрос заставил воздух вновь наэлектризоваться.       Четыре пары глаз теперь смотрели на него. Понимали, что нельзя кого-то не подозревать. Но как-то не по себе было ото всего этого.       — Да никто вас не подозревает, просто… сами понимаете. Вы с этим Коровиным непосредственно связаны. Вернее, с делом этим, — поправился Боря, — плюс выходной. Короче, скажите мне, что вы все спали до обеда.       — Ну сначала ты сам знаешь, шашлыки, — начал Физик, — а потом… Ну я правда спал до обеда. Приехал с дачи и вырубился просто.       — Я дома весь день была, — Ума пожала плечами. — Фильм смотрела.       Посмотрели на Кота и Муру. Те переглянулись. Хотел уже Бизон сказать, что понял всё, как Вася опередил его: «Да я тоже дома торчал. Женьку довез и всё». Женя от своего лица поведала до ужаса похожую историю.       — Все, как один, спали, отдыхали и фильмы смотрели? — прислонившись к стене, оглядел ребят Тарасов. — Скучно вы живете, молодежь. Ох скучно! — нарочито долго потянул Бизон, пытаясь хоть как-то сбить градус.       Он видел, как неохотно отвечали ребята. И не потому, что были виноваты, а потому, что всё это было слишком гадко. Но все понимали: так нужно. У них и правда нет алиби. У них была возможность. У них нет семей, которые бы подтвердили их безвылазное нахождение дома.       Только сейчас Вася подумал, что сглупил вчера: надо было предложить Жене сходить куда-нибудь, да даже просто прогуляться. И время бы хорошо провел, и алиби бы конкретно обеспечил (если бы не стали подозревать их двоих), и голова бы, может, не болела с утра. Теперь он понимал, что значило то предчувствие у Леси на даче. Вот оно и вылилось. Кто-то из них может оказаться наглым предателем. Ионов мысленно отвесил себе подзатыльник: что за мысли! Они, никто из них, не могут быть к этому причастны! А вот вечер — да, сглупил он. И за это тоже хотел дать себе по лбу.       Боря присел рядом с Олесей и спросил: «Какой фильм хоть смотрела?».

***

      За окном уже стемнело. Да зимой это становилось уже привычным. Темнота утром, темнота вечером, а тот маленький период, когда светит Солнце, они чаще проводят под землей, в самом прямом смысле. Окон нет. Двери есть. Свет — только если от ламп. А если не в КТЦ, то где-нибудь, где не до темноты или света — там от них жизни зависят. Не приходится задумываться о длине дня и ночи. А так хочется иногда подумать о чем-то простом…       Ума с чашкой горячего чая сидела на кухне. Неяркий свет от лампочки, шипение картошки на сковороде. И полное одиночество. А так хотелось иногда просто позвонить родному человеку. Не Смерчам, не Палычу, а по-настоящему родным людям. Маме или папе. Брату или сестре. Она несомненно могла обратиться с любой проблемой к Рите, могла с Васей и Серегой вести себя как со старшими братьями, а с Женей — как с сестрой. Но почему-то иногда хотелось немного другого. Возможно, другого детства. Чтоб и тогда были они — ее братья и сестра. Чтобы в нем были любовь и взаимопонимание, забота и ласка.       Сколько бы она отдала за то, чтобы вновь увидеть свою семью? Да много что. Вернее, всё. А что у нее есть? Погоны сержанта, машина и квартира? Может, и немало, но временами было очень одиноко. Рите было не с руки рассказывать о некоторых местах. И Ума скучала. Очень скучала по родителям. Отца она и вовсе никогда не видела, а образ матери практически стерся из детского подсознания. Лишь мамины руки, так крепко обнимающие ее, Леся помнила очень хорошо.       Скорее всего, на нее навеяло эти мысли посещение дачи. Она редко бывала там. Да и с мамой, как она помнила, они туда почти не ездили. Но каждый раз, войдя в этот дом, Уманова будто прочувствовала, что когда-то здесь была счастлива ее семья. Там были и некоторые вещи, и фотографии. В квартире было не так. Там всё было как бы пропитано всем, что с ними происходило.       А история с кротом абсолютно выбивала из колеи. И то, что кто-то может подумать на них, — особенно. А то, что это и правда может оказаться кто-то из них, — и вовсе не поддавалось описанию. И не было жалко Коровина — рассказ Кота окончательно отбил к нему жалость — его убийство, простое убийство, — это одно. А убийство с целью того, чтоб заработать, подставив своих же, — в корне другое.       Выключила конфорку на плите — аппетита не было абсолютно. Отставила чай в сторону. «Надо было на оба дня на дачу ехать… Не прикопались бы!» — подумала она и подошла к незанавешенному окну. Кружил снег. Такой чистый, воздушный, спокойный… Глядя на него, хотелось взлететь. Под светом фонарей он был особенно виден. Почти такой же шел два дня назад… Он медленно оседал на всем, что только попадалось ему на пути. А Леся зачарованно смотрела и смотрела; голова потихоньку избавлялась от всяческих мыслей. Становилось спокойнее. Наступало какое-то умиротворение. Тишина. Зима. Одиночество…       Разрезавший только что наступившее умиротворение дверной звонок. Олеся вздрогнула от неожиданности. Кто мог прийти к ней? Да еще и вечером? Смерчи бы сообщили о своем намерении. Хотя, наверное, неплохо было бы сейчас увидеть их. Просто сесть на этой же кухне и обсудить сложившуюся ситуацию. Просто посмотреть в их глаза не на работе, а здесь и сейчас и увидеть там лишь одно — чистоту и верность. Они не сомневались друг в друге, но ситуацию им будто сам черт подкинул, чтоб вселить неуверенность.       Вздохнув, Ума пошла открывать дверь.