Звёзды злодеев

      Особо плотно сотрудничать с Гриссонами, вопреки опасениям Сэма, не пришлось. По крайней мере, не с самого утра. Сразу после завтрака дед послал их с Миной починить внешнюю изгородь у дороги — видать, та блудная свинья поломала.       — Да и чего нам тут всем толочься, только под ногами друг у друга путаться. Сегодня, думаю так, и до покраски может дойти… Так что найдите себе побольше дел, нечего тут краской дышать.       Ну ладно, лишний повод отложить эту чёртову работу по истории, которую они, оказывается, ещё в том году сдуру пообещали Голдбери. Вот же память у этой грымзы…       По прибытии на место Мина заключила, что свинья, видимо, была на колёсах и пьяная — ну не могло животное, даже очень заблудившееся и расстроенное, так раздолбать примерно два метра забора. Хотя, если это какая-нибудь дальняя родственница чувствительной Мэрион, то как знать… Тем более что даже здесь, в относительно приличной его части, много для этого не надо. Сэм брезгливо отшвырнул трухлявую, обильно сыпящую мелкой трухой доску:       — Может, Гриссоны по семейным обстоятельствам и с забором помогут? Ему лет, наверное, чуть меньше, чем деду, только самочувствие куда хуже. И за все годы подлатали только тот участок, где совсем швах был.       Мина махнула рукой:       — Ну их. Понемногу сами можем справиться. Если понемногу в день делать — может, даже до снега успеем. Главное — доски…       — Ну вот я примерно об этом, да. Тебе не кажется, что надо б вертаться на базу за некоторым количеством досок на замену, а? Да хоть что-то недогнившее из вынесенного из аварийных комнат тут больше сканает…       Мина раздражённо дёрнула проволоку, которой была прикручена нижняя поперечина, трухлявый столбик печально осыпался, а за ним и ещё примерно полтора метра обломанных на разную длину досочек.       — Мда, как говорит дед, сила есть — ума не надо.       — Тот же дед говорит — проще пристрелить, чем лечить. Ладно, давай пока всё это дерьмо хотя бы в кучку соберём, и найдём ту точку, от которой хотя бы можно плясать. А то это похоже на попытку поставить заплатку на штаны, которыми и пол-то уже не помоешь…       — На это похожа вся наша жизнь.       В общем, машину цвета морской волны, вырулившую на обычно пустынный в этот час свёрток, они заметили сразу. Машина их — тоже. Из машины вышла смуглая женщина, короткая каштановая грива которой была перехвачена бирюзовым же широким ободком.       — Извините, я, кажется, заблудилась. Не подскажете, как проехать на ферму Марко?       Близнецы переглянулись. За всю историю ещё никто не говорил — Марко, а не О’Рейли, поэтому это определённо должно быть интересно. Мина отбросила молоток.       — А что вы хотели?       — Ну, я хотела бы поговорить со взрослыми Марко.       Ну, это ещё если мы позволим, пробормотал Сэм.       — И как же вы при этом собираетесь допустить, чтоб малыши были на улице одни без присмотра? — зубасто улыбнулась Мина, — может, довезёте нас в своей машине до фермы? А то ведь, чего доброго, мы вам не туда дорогу укажем. Дети ж, что с нас взять…       Женщина посмотрела на неё как-то очень пристально и кивнула.       — Хорошо, я думаю, лучше вас тут никто не поможет.       Да кому тут и помогать больше, пробормотала Мина, кидая инструменты обратно в сумку. У вороны вон спросить, или кто это там летает? Да, нормально так поработали. Ну ничего, забор — он, в общем-то, точно никуда не убежит…       Женщина в дороге была немногословна, ссылаясь на громкий гул мотора — машина непривычная, видишь ли, к волнистым сельским дорогам. Ну ладно, звучит убедительно.       — Думаешь, нацбезка? — шепнула Мина на ухо. Ну, раз разговору гул мешает, то мешает и расслышать, о чём говорят на заднем сиденье, логично? — вроде бы, не похожа… Но мало ли, сколько их там, не похожих.       — Маловероятно, эта братия недостаточно тупа, чтоб отправляться по такому делу в одиночку.       — Гм, ладно. Интригует-интригует. Так-то чего б проще сейчас накинуть ей что-нибудь на горло, потом отогнать машину туда, к перелеску… И пусть доказывают, что она здесь вообще была. В глуши Пенсильвании иногда столько народу пропадает. А так вон — Гриссоны, целая толпа свидетелей.       — Мина, ну нельзя ж убивать людей превентивно, на всякий случай.       — Да, наверное. Но что-то думается, это решило бы множество проблем…       Но Гриссоны, что парадоксально, словно не заметили гостью. Бен, как раз выносивший мешок строительного мусора, спросил, куда ходили и чего вернулись, Гилл тоже что-то крикнул сверху — в сторону смуглой женщины в серо-синем брючном костюме не смотрел при этом никто. Словно её тут нет. Сэм и Мина невольно переглянулись. Для галлюцинации мисс Гарсиа — единственное, что незнакомка соизволила о себе сообщить — весьма прилично вела машину. Да, забор всё более определённо подождёт…       Несмотря на распахнутое окно, за которым было видно, как прохаживается по забору огородика и прицеливается взглядом к горластым воробьям одна из дочерей Ма Муркинс, в кухоньке было довольно жарко — мать уже начинала что-то готовить к обеду. Сегодня, по случаю выходного, ещё и Генри-средний притащил Генри-младшего и Роя, и как ни странно, от них даже немалая помощь есть, так что на свой черничный пирог, в принципе, наработали. Мать, сама уже порядочно подрумянившаяся у духовки, сидела ближе к окну, но поминутно бросала в сторону плиты подозрительный взгляд.       — Меня зовут Нора Гарсиа, и я здесь по важному делу, — гостья кивнула на предложенный чай, однако не притронулась к нему, — связанному с вашими детьми. Судя по вашему взгляду, миссис Марко, вы меня совсем не помните, правда, встречались мы с вами пару раз и очень бегло, когда вы были ещё мисс О’Рейли.       Сэм замер, почувствовав, что так же подобралась и Мина, притулившаяся рядом с ним у входа в кладовку. Нора Гарсиа… Та самая Нора из рассказов матери, из команды Сети? Вот эта женщина в серо-синем костюме, так отчаянно ей не идущем — словно взялась играть какую-то роль, которую выдали ей случайно по жребию, в порядке конкурса на празднике? Впрочем, ей как будто и взрослое тело не идёт так же, сквозь него упорно проступает угловатость подростка, быстрые, хищные движения бывшей воровки. Ещё одна очевидица тех событий, выплывшая из водоворота времени. Честно говоря, это казалось невероятным…       — Ну да это и не важно. Долгие разговоры сейчас всё равно неуместны. Мне стоило трудов найти это место, слава богу, что я не опоздала. Думаю, вы знаете, каких гостей вам следует ждать в ближайшее время в связи с некоторыми событиями. Вы уже думали, что сделать, чтоб не потерять ваших детей навсегда? Судя по тому, что они у вас ходят одни по пустошам — кажется, нет.       На лице матери не отразилось никаких эмоций, но Мина её слишком хорошо знала. Ну да, никого тут не успокаивает мысль, что некоторый отпор дети дать всё-таки способны, просто как-то хотелось думать, что… В общем, хотелось надеяться, что Глэдстоун как в прошлый раз, поорёт и забудет, хотя с чего б, собственно. Ему нужно, чтоб его авторитет и послушание особенной паствы на чём-то держались. А для этого между проповедями надо и показывать, что бывает со строптивыми. Всё-таки настучал.       В ближайшее время… Одно дело самим говорить про это ближайшее время, и другое — слышать от выскочившей, как чёрт из табакерки, девицы. Сэм изо всех сил давил ворочающийся в груди противный холодок, от которого смутно хотелось выскочить на улицу, под солнце, хотя было понятно, что ничерта это не изменит.       Мать встала, с трудом протискивая полные бёдра между столом и печью, шевельнула шумовкой запеканку и переключила на подогрев.       — Ну, а вы-то здесь с каким-то предложением, от которого невозможно отказаться?       Ну не для того же, чтоб позлорадствовать, в самом деле…       — У АНБ свои информаторы, у нас свои. Вообще-то, я ехала не сюда, я была по делам в Питтсбурге, лучше б, конечно, послали кого-нибудь более к таким вещам привычного… Но времени нет. По нашим данным, их агенты будут здесь завтра к вечеру. Максимум послезавтра, но это маловероятно. То есть решать придётся быстро. Выцарапать кого-то у АНБ — это… ну, в общем, как кость у тигра. С Ахмеди я уже говорила…       — Ахмеди? — не выдержал Сэм, — они хотят забрать Урсулу?!       Нора Гарсиа обратила на него спокойные зелёные глаза.       — Ну да, и её в том числе.       Противный холодок подобрался ещё ближе к горлу. Завтра… Завтра это слишком близко. Слишком.       — Но это бред! Ей 12 лет, АНБ младенцев ещё не забирает?       — Случается, что и младенцев.       — Но она ни на кого не нападала!       Гостья повела плечами.       — Что ж, можешь вот это всё попытаться им втолковать. Но мне так кажется, бесполезное будет дело. По степени неоправданности риска даже не знаю, с чем сравнить. Нет у вас никаких шансов от них отбрехаться. Вообще нет.       Сэм дождался, пока она отведёт взгляд, и позволил себе скрипнуть зубами. Ну, если вариант хорошенько повытирать собой пыль перед Глэдстоуновскими ногами не рассматривается, а он не рассматривается… У Ахмеди, может, какие-то шансы и есть. Хотя нет, тоже нет. Финансовые их дела хоть и получше, но точно не до уровня аппетитов ищеек военных. И членом попечительского совета можно и перестать быть под такое дело, и вообще бизнес потерять. И Глэдстоун тут пальцем о палец не ударит, и даже оправданий себе искать не будет — они ж не христиане. На родню Бесси тем более надежды нет, даже если б гаррисбергские сюда каким-то чудом и успели — всё-таки это уже не уровень драчки с зарвавшимся сынком владельца кирпичного завода.       — А вы, значит, отбрехиваться умеете? — в кухню вошёл, катая языком таблетку, отец, — двинься, мать, тоже послушаю, чего говорят.       — Добрый день… мистер Марко, — мисс Гарсиа поспешно отодвинулась, позволяя ему протиснуться между столом и печью.       — Ха, приятно видеть, что тебя ещё кто-то боится, не АНБ, ну так хоть кто-то. Так что, какие у вас рычаги воздействия на такую, с ваших же слов, отбитую шайку?       — А у нас с ними вооружённый нейтралитет, мистер Марко, со времён другой отбитой шайки держится, — не удержалась женщина, — если семьи интересующих их персон успевают подписать с нами контракт — они отступаются. Соответственно, если раньше успевают они — приходится отступаться нам. Бывают и исключения — если б ваши дети кого-то, допустим, убили… Закон, сами понимаете.       В кухне по-прежнему было нестерпимо жарко, и всё сильнее хотелось выскочить… Не только для того, чтоб на свежий воздух. Чтоб этот противный холод не выбрался наружу, не отравил бедный уют их дома — куда сильнее и вернее, чем, боялись они, отравят Гриссоны. Здесь такого не должно быть, вообще не должно… Достаточно люди в форме врывались сюда в прошлом, обдавая оклеенные тонкими бумажными обоями стены гнилостным дыханием этого самого закона. Достаточно этого чувства беспомощности.       — Да как не понимать, — фыркнула Мина, — с вашим-то прошлым как о законе не говорить. Вы-то в своё время никого не убили, точно-точно?       — Времена меняются, знаете ли. И изменились они, кстати, не без помощи некоторых здесь присутствующих…       Вот этого при отце лучше было, пожалуй, не говорить.       — О, сейчас начнётся «если б вы не провоцировали, они б не закручивали гайки»? Нам тут одного такого оратора богомольного хватает. Да уж, теперь понятно, чего это у вояк к вам претензий нет, с такими песнями.       — Действительно, как-то не оценили вашу полную героизма и пацифизма деятельность! Которую и 20 лет спустя с икотой вспоминают!       — С икотой? Ну, это хорошо… Да, нас-то вспоминают. Но и тебя не все забыли. Как ребята чуть жизни не положили, тебя в том числе вытаскивая…       — Ну уж позволю себе напомнить, что вытащили меня не они.       — Так, ребятки, — дед хлопнул ладонью по столу, — может, вы пойдёте во двор да просто подерётесь? Очень, смотрю, вы по этому делу за 20 лет соскучились. А у меня лично ещё дел невпроворот. Давайте-ка по теме.       Отец с хрустом прикончил остатки таблетки.       — Да как сказать, отец. Тема тут такова, что слаще ли хрен редьки. Зачем им там ребятишки с такой тяжёлой наследственностью-то? Не передадут ли они их своим чередом воякам, как невоспитуемых? Потому что свою дочурку я вот такой вот точно не вижу.       — Попрошу, мистер Марко! — вспыхнула Нора, — вы можете думать лично обо мне что угодно, я о вас тоже не превосходного мнения, но когда мы кого выдавали? Если в вашей голове не укладывается, что мы не переносим отношение к вам на ваших детей, то это ваши проблемы!       — Проблемы-то наши, да, — вздохнула Санни, — ну, времени на рассуждалово у нас, получается, до завтра…       — Да вот кстати, не врёт ли дамочка на этот счёт? С чего мы должны верить? Как представителю самой честной организации, живущей по заветам Ксавьера?       — Кейн, ну будет. Какой резон-то? Им там что, без наших оболтусов кормить некого? Или что, Глэдстоун не говнюк? Или нацбезы о своём прибытии должны телеграммой уведомить?       Мисс Гарсиа раздражённо завела за ухо — попыталась завести — слишком короткую для этого прядь.       — Ну вот не лучшая я фигура для такого разговора, да, слишком, видите, тянет о прошлом поговорить, когда надо-то о настоящем. Но ничего не поделаешь, придётся работать с тем, что есть. Уговаривать не буду, решите справляться самостоятельно, уж не знаю, как — воля ваша. Я вам перспективы обрисовала.       — Да плевать на фигуры, — вздохнула Санни, — думаю, вы понимаете, сложно вот так…       Отец потянулся к жестяному заварнику, стоящему на печи, не удержал, он неловко грохнулся обратно, отец сделал вид, что не очень-то и хотелось.       — Ну, это как не про тебя, мать. Что сложного-то? Как раз всё просто. Где мы хотим видеть наших ребятишек — в тюрьме или в школе. Ну, других вариантов мы сидя на жопе ровно точно не найдём.       — В своё время, конечно, мы и не сидели…       — А вот тут пигалица права, теперь не то время. Да и тогда — ну, чем всё почти кончилось? Одних перебили, другую зомбировали. Велика Америка, а бежать один хрен некуда.       Отцу, видно, самому противно то, что он говорит, но приукрашивать реальность не в его характере. Мама здесь сейчас сидит и является их мамой только потому, что в те самые времена встретила более мощную и хорошо оснащённую организацию, чем компания сбежавших из дома подростков. У них таких шансов нет — антимутантское движение сейчас гораздо более слаженно и влиятельно, чем обратное. Все эти общины взаимопомощи не в счёт — тогда и из «Собрания особенных детей божьих» можно было никуда не дёргаться.       — Мне так кажется, — Нора поднялась, — что вам хотелось бы поговорить без посторонних. Присутствие чужого человека всё-таки смущает, когда надо обсудить такие вещи. Пойду погуляю часа два. Не беспокойтесь, я умею не попадаться лишним глазам.       — Она ж невидимка или типа того? — дед проводил гостью хмурым взглядом.       — Да не совсем, такая просто способность не привлекать внимания… — Санни брякнула заварником, не удовлетворилась его содержимым и вытряхнула в мусорное ведро, — хорошая способность, жаль, радиус действия в одну тушку.       — Да вот не дай бог у этих бы такая была — тоже б ничего хорошего не выросло… Что больше всего бесит, так это что она права. Ну, спрятать-то их можно б было, не такая и проблема. Места глухие… И может быть даже, никто этот схрон не сдаст — места ещё и не без добрых людей… Дальше-то что? Учиться им один хрен уже не дадут. В этом городе им не светит ни учёбы, ни работы. А где светит? Где у нацбезов глаз и ушей нет? Да и кто нам без вопросов документы их из школы отдаст вообще?       Кажется, мать как-то выдохнула, когда отец это сказал, озвучив то, что очень не хотелось говорить ей — как она ни понимала, что сказать придётся. А вот Сэм напротив, почувствовал себя ещё паршивее. Да, спорить со всем этим как-то… язык не повернётся вообще. Не в этом дело. Ладно б мать, у неё реалистичный такой пессимизм часть натуры, позиция обороны с поиском путей наименьших потерь. Но когда отец говорит, что другого выхода нет… Каково ему признавать, что он больше не может прошибать стены в прямом и переносном смысле, и как быть с тем, что совершенно нечем его сейчас успокоить?       — Я, знаешь, не девочка. Давно понимала, к чему всё шло. Я просто, мать их дери, рассчитывала попрощаться со своими детьми как-то не впопыхах.       — Ой, вот прекрати, как по мне, так лучше именно так, чем неделю себя на говно изводить. У меня нервы не те…       — Да уж, не сказать да скажешь, — ухмыльнулся дед, — ты-то в своё время обошлась без долгих прощаний… Ладно, не заводись. А вы там чего притихли? Речь вообще-то про вашу жизнь идёт.       Мина ответила мрачнейшим взглядом.       — А мы что, придумаем что-то, чего никто здесь не смог? Или наше отношение к перспективе поехать в расширенную версию глэдстоуновского кружка что-то меняет? Нет, что альтернатива куда хуже, тут как-то все понимают. Из этой школы мы хоть в гости иногда приезжать сможем, наверное. Из иных мест — что-то как-то вряд ли.       Дед нервно переложил чайную ложку с места на место:       — Ладно, может, я сейчас и не в кассу скажу… А чего вы так все заранее против этой школы ополчились? Вы ж там даже не были. Вроде не с чего считать, что там так уж плохо.       — Никто не ополчился, — обманчиво миролюбивым тоном ответствовала Санни, — и не плохо там, нет. Просто это не наше место. Но нашего на этой земле вообще нет.       — Ага, — кивнул Джаггернаут, — слышал, что эта сказала? Мы, мол, не переносим отношение с родителей на детей. Ну за себя б и говорила, и за других взрослых там, ладно, даже верю. Взрослые на то и взрослые. Но там наверняка подрастает поколение детишек тех, кто был по другую сторону баррикад. Они этого блаженного виденья мира могут и не разделять. Что б там некоторые ни думали, проехали-забыли вот так легко не работает.       — Ну, наши-то за себя постоять могут…       — Да вот то-то и оно, вообще-то. Подправят они им там благодушную атмосферу.       — Ай, — отмахнулся дед, — что-то сомневаюсь, что прямо они одни. Подростки есть подростки, они всегда найдут, из-за чего третью мировую развести, для этого детьми врагов быть не принципиально. Если этого не понимаешь, лучше с ними и дела не иметь, целее нервы. Ребятам надо, так или иначе, закончить образование, с аттестатом как-то лучше решать, как жить дальше, чем без него.       — Тут вообще соображение здравое… Думать, куда дальше, всё равно уже надо, 10ый класс. А там хотя бы среди себе подобных будут…       — Ну что, — поднялся, крякнув, дед, — пойду тогда, найду наши с бабкой фамильные чемоданы?       Фамильные — это было сказано объективно и ёмко. В двух громадинах с неразличимым из-за потёртости рисунком обивки и массивными тёмными замками по виду перевозили пожитки первые О’Рейли, пересекавшие когда-то океан, и были эти сундуки тяжеленными, как хорошее семейное проклятье, но Мину привели в полный восторг. Ну, для неё-то, конечно, это не вес…       — Да нам, пожалуй, и одного хватит, — пробормотал Сэм, обозревая обитое клетчатой тканью и пахнущее стариной нутро, — в него в принципе можно упаковать одного из нас…       — Глупости не говори. Это сейчас тебе одной рубашки и двух носков достаточно, а куртка тебе через пару месяцев не нужна будет? А по сугробам будешь в кроссовках бегать?       — Ну…       — Так что собирай сейчас всё нужное, неизвестно, сможем ли мы потом посылками отправить…       Сэм оглянулся — у матери, растерянно трущей руки полотенцем, был такой непривычный вид потерявшейся маленькой девочки, что от этого становилось почти физически больно. Их забирают, не дав времени морально подготовиться и смириться, вырывают с корнем из родной почвы, отнимают у этих полей, сумасбродных коров, диких кошек, развалившегося забора. Бессмысленно спрашивать — за что, это-то как раз понятно…       — Что сказать, им когда-то дали на раскачку ещё меньше, — Мина подошла к комоду, — и они уходили просто в никуда.       — Ну посмотрим, насколько нам повезло…       Чтоб всё укладывалось компактнее, надо, говорят, скатывать одежду тугими валиками. Ну, собирают чемоданы они впервые в жизни, и пара часов на пробы и ошибки ещё есть… Главная проблема утрамбовать эти проклятые куртки, пытающиеся раскараваниться на весь чемодан.       — Да книжками их придави!       — Или сначала джинсы…       Джинсы — это которые тёплые. Которые летние — одни на себе, другие вопрос, брать ли. Три футболки, две рубашки — на двоих нормально. Что из свитеров выбрать?       — А тебе ещё зимние сапоги.       — Заткнись, а. Я не буду их забирать. Пусть мать носит.       — Ну, только у неё нога на два размера меньше твоей, а так да…       Кроссовки Сэма волевым решением деда были уволены, в дорогу было велено обуть ботинки, а новые там купят — дед выдал на эту задачу ту заначку, что не успел положить на счёт. Со счётом-то тоже потом как-то решить надо — когда будет, куда им перевести… Свои кроссовки Мина всё-таки отстояла и теперь пыталась утолкать ботинки так, чтоб они не занимали обидно много места. Ещё и полотенца такие объёмистые, мать новые из загашников достала. Мисс Гарсиа убедила её успокоиться насчёт постельного белья — там выдадут, спальные мешки брать нужды нет, но уж отпустить детей без полотенец она не могла. От шампуня тоже с трудом удалось отбиться — и это была важная победа, учитывая объём этой бутыли. Ну, ведь такие волосы, ведь за ними нужен особый уход… Мина в прострации села на кровать, словно у неё разом закончились силы.       — Я не верю. Не верю, что это происходит. Я не хочу…       — В конце концов, почти всем однажды приходится покидать родной дом, — пробормотал Сэм, хотя ему не меньше хотелось просто обнять ножку кровати и завыть, — Джулия Бернс вон…       — Вряд ли мы смогли бы себя в этом убедить. Тряпки все эти… Главное с собой не заберёшь. Если б можно было…       Сэм сел рядом и взял её за руку:       — Ну, остаётся искать хорошие стороны. Отведём беду от них. Чего они точно не заслужили, это пережить наш арест. А пока мы вместе, как-то справимся со всем.       Сестра принялась ожесточённо тереть глаза.       — Не хочу плакать. Только не это. Понятно — расставание с домом, с родными, как не пустить слезу, я ж ещё ребёнок… Не при этой.       Сэм обвёл взглядом скромную и родную обстановку комнаты — сейчас казалось, он мог бы по памяти восстановить её до мелочей, до каждого пятнышка на обоях, до каждой прихотливой линии на дереве каркаса кровати. А так ли это? Сможет ли он, находясь за километры отсюда, закрыть глаза и увидеть вот это всё? А надо ли так? Когда невозможно будет просто открыть дверь и оказаться здесь, лечь на свою кровать и лежать, слушая приглушённые звуки с улицы — гомон кур, выяснения отношений между мужской частью кошачьего прайда, покашливание дяди Кайла, вышедшего узнать, чего это спросонья разгавкался Лешши… Как вообще люди уезжают куда-то из дома, в котором прожили всю жизнь, который любят? Как им это удаётся?       Но надо. Они знали это давно, что не сумели подготовить себя — так это их проблемы.       Мина взяла с комода фотографию:       — Возьму с собой, никаких разговоров быть не может. Имею право.       Вроде бы, как говорит дед, нищему собраться — только подпоясаться, а однако же за сборами, причитаньями, советами и напутствиями, вспыхивающими и тут же гаснущими перепалками, время пролетело незаметно. Мать ещё уговорила мисс Гарсиа остаться поужинать — не то чтоб из больших симпатий лично к ней, конечно, просто хотелось подольше пробыть со своими детьми. Мисс Гарсиа это понимала, да и в принципе считала, что выехать попозже по-своему мудро, меньше привлекут внимания.       К дому Ахмеди подъехали, когда солнце развернуло оранжевое полотнище над верхушками деревьев, окружающих Армстронг роуд. Кафе как раз закрывалось, важно хмурящаяся уборщица опускала жалюзи на витрины. Обогнув здание по узкому боковому проходу, перекрытому ветвями с соседнего участка — цветочного магазина, прошли на задний двор, к двери собственно в дом.       Здесь, на старых улицах, часто так — лавочка или парикмахерская на первом этаже, а на втором сами хозяева. Но в цветочном, к примеру, на втором теплицы и склад всякого инвентаря, в книжном на втором интернет-кафе — постепенно загибающееся ввиду того, что интернета дома нет только у тех, кому он и не позарез, ну и разве что у всяких маргиналов, и держалось заведение в основном за счёт завсегдатаев, приходящих больше потусоваться в родной компании, и приезжих.       А вот здесь полвека назад было очень приличное и преуспевающее фотоателье, но потом дела у владельца разладились, потом он и вовсе умер, никому своё дело не передав, и лет 20 здание стояло просто заколоченным — на совесть заколоченным, надо сказать, так что разрушения приносило исключительно время, а не истомившиеся без родительского надзора подростки. До сих пор дети Ахмеди находили по закоулкам коробочки с фотоплёнкой, на которой уже нереально было что-то разобрать, и высохшие баночки с реактивами.       Ахмеди приняли решение никуда дочку не отпускать — когда семья вместе, то спокойнее, дома и стены помогают и всё такое. И изменили это решение буквально за полчаса до приезда гостей — повлияла сестра Бесси Лусия. «Ты что! Ты не знаешь вообще, что эта школа считается элитной? В плане образовательного уровня это… ну, короче, Карлоу точно рядом не стоял. И тебе это предлагают бесплатно! А что ты выберешь вместо этого? Училище при стекольном заводе? Парикмахерские курсы? Не глупи! Твоей дочери дают билет в будущее, и ты ещё ломаешься?»       В общем, в разгаре были не менее бурные и драматические сборы. Тяжёлым ударом была невозможность отправить в сопровождающие Мика — в скромную машину мисс Гарсиа дай бог чтоб лишний чемодан влез, лишний человек не влезет точно. Тётя Фатима расцеловывала внучатую племянницу и голосила навзрыд, невдалеке Мик и Джиб вполголоса размышляли, вселился в тётю шайтан или наоборот, только что её покинул.       — Не волнуйтесь, мистер Ахмеди, миссис Ахмеди, всё будет хорошо…       Интересно, была ли внутри у Норы та же убеждённость, что и в голосе? Всё-таки дорога через весь штат… А если была — на чём основывалась? На вере в возможность мирного пути или знании о способностях двоих других подопечных?       Мистер Ахмеди дрожащими руками вынес из комнаты небольшую завёрнутую в поблёскивающую ткань коробочку:       — Вот. Я хотел подарить это тебе на день рождения. Ты всё-таки уже совсем большая, сколько можно дарить тебе игрушки… Но этот день рождения ты встретишь вдали от нас.       Урсула с рыданиями стиснула отчима в объятьях, Сэм отвернулся, не в силах на это смотреть. Он как-то пережил прощание с родителями: грубоватые поторапливания отца сквозь предательски дрожащие губы, хлопоты матери, постоянно спрашивающей, взяли ли они то, не следует ли взять ещё это, просто чтоб услышать ещё раз их голоса, чтоб задержать их, как ни неразумно, ещё на минуту, чтоб сделать всё возможное — что ещё пока возможно. Когда дети уедут, издали для них уже ничего не сделаешь. Было тяжело смотреть сейчас на подобное, пусть и в других красках. Не сразу Урсула вообще решила посмотреть, что это такое.       — Фотоаппарат…       — Ты как-то сказала, что хотела бы… Ещё тогда, когда вы с Джибом играли с этими плёнками, представляли, что фотографируете… Он, конечно, совсем простой, я ведь мало понимаю в этом, ну, вот мама мне немного подсказала…       Урсула приподняла на ладонях, как некую святыню, маленький чёрный прямоугольник.       — Я… Можно, я сейчас вас всех сфотографирую? Я хочу, чтоб первое моё фото — это было фото моей семьи. Пожалуйста, пожалуйста! Отец, ты можешь уговорить бабушку и дедушку? На одно фото, только одно! Надеюсь, у меня получится…       — Надеюсь, второе будет — ты на новом месте, улыбающаяся, с новыми друзьями, — всхлипнула мать, — и ты пришлёшь его нам.       — Конечно, это будет. Но второе — это будет мост, мы ведь через него поедем… Можно же? Нет, даже не надо останавливаться, я как-нибудь из окна…       — Из окна получится размазано, — губы Норы тронула улыбка, — если это важно, у меня есть набор открыток с видами моста и реки, купила, когда только приехала. Я отдам его тебе.       — Правда?       — Поверить не могу, что у кого-то в Хармони нет фото или открыток с этим мостом, и парком, и церковью… Ну да, понимаю, зачем они тебе были, когда ты видела их каждый день.       Зачем фотографии тех, кого можно увидеть, просто выйдя в соседнюю комнату… Иное дело, когда до соседней комнаты километры и километры.       — Там точно есть всё. Достопримечательностей у Хармони ведь всего-то…       — Одной там точно нет, — вздохнула Урсула, — если б было по пути… Для Мины и Сэма.       Мисс Гарсиа нахмурила широкие брови:       — Ты имеешь в виду… дом Мины..?       — Она леди Мина для вас, — раздался от дверей знакомый голос. Сэм и Мина обернулись, ахнув.       — Том?! Что ты делаешь тут?       Их долговязый приятель утопил длинные руки в карманах штанов и перекатывался с пятки на носок, как обычно.       — Ну так работаю теперь тут, вот приходил знакомиться с работой, ну и это… Мусор выносил вот, ну и зашёл сказать, что всё закончено там, всё в порядке. Завтра с утра, значит…       — Работаешь?       — Ну, из школы-то всё. Это, понятно, приказ в понедельник повесят, ну да мне-то уже сообщили…       Мина потрясла головой, не веря своим ушам:       — Исключили?! За что?       Том шмыгнул:       — Ну так за это… за историю эту и… Да, вас, наверное, тоже исключили, то есть, мне прямо не сказали, но так сказали, ну… Да не важно. Буду работать тут. Миссис Ахмеди говорит, вообще ничего страшного, доучусь, как она же доучилась.       — Аллах поможет, — кивнул мистер Ахмеди, — у меня как раз два официанта уволились. Ну, Аллах им судья. Что ни делается, то к лучшему.       — Прямо интересно, — хмыкнула Мина, — куда они решили пойти? На кирпичный, наверное? Там-то да, определённо, будет благодать. Новая метла по-новому метёт и всё такое…       — Брось, девочка. Человек вправе работать где захочет, где ему приятнее. Моё дело поступать с работниками по совести, да ведь и много работников мне и не нужно, дети вон подросли… Если только захотят заняться каким-то другим делом, достойных профессий много.       — Может быть, после нашего отъезда люди немного успокоятся…       — Люди, мисс Гарсиа, никогда не успокоятся. Такова их натура. Не одно, так другое, всегда смотрят, что у другого не так. Вы, главное, берегите ребят, а уж за нас не беспокойтесь.       — Вы считаете Мину Крамер плохой, да?       Гордые дуги моста остались позади, растаяли в закатном пожаре. Остались позади буки по сторонам от ворот мэрии — такие же старые, вероятно, как само здание, и довольно безобразные, но жителям дорогие, как памятник старины. Не верится, что сейчас они прощались со всем этим, что не увидят… долго, не хочется говорить — никогда.       Ехали мимо кладбища, издали виднелся огромный крест на могиле первого Финнигана — нескромный такой, вновь фыркнула Мина, фарисейский. Ох и возни ж с ним было, когда кладбище перевозили. Больше всего мэр боялся, что один из этих памятников — крест Хоупа Финнигана-самого-старшего или плачущий ангел Эбигейл Янг — по дороге развалятся, слишком уж обильной сетью трещин они покрыты. Скандала тогда точно не избежать… Зато оба семейства смогли разместить всех своих покойников кучно, целыми такими семейными участками, теперь, наверное, ещё больше чувствовали себя некой местной аристократией. А вот бабушка соседствует с дедом Лоутонов, умершим в том же году, а теперь ещё и старой Гриссон. При жизни не ладили, а теперь-то ничего, мрачно шутит дед, лежат, молчат. Хотя он, пожалуй, больше Гриссонов жалел, что в захоронении на своей территории им в силу каких-то мутных причин отказали. А первая в их ряду — сиротливая могила Кесси Крамер, на которую за все пять лет не приходил никто…       — Плохие, хорошие — это как-то слишком детские слова.       — Ну вы ж ещё днём говорили, что мы — дети, — не удержалась Мина, — а с Урсулой-то что не так?       — Всё так, — машина повернула, промелькнули в сгущающихся меж кустов и деревьях сумерках грустно сереющие памятники неопознанных, безродных, наркоманов с Северной — у некоторых из них на момент смерти не оказывалось при себе документов, другим, если даже и не было проблем с идентификацией, родственники, иногда обнаруживающиеся в соседнем штате, отказывались оплачивать перевозку, — просто слово неподходящее, вот и всё. Жизнь сложнее, чем «плохой-хороший». А если говорить, что, по моему мнению, плохо — так это то, что вы потчуете девочку своей романтикой… Я понимаю, это история вашей семьи, но — вашей, не её.       — Вообще-то, её. Её дядя был другом нашей матери.       — Другом? — в зеркале отразилась усталая усмешка, — сколько они были знакомы — месяц? Этого мало для дружбы. Извините, но мало.       — Ну, за это можете сказать спасибо примерно тем ребятам, от которых мы сейчас убегаем. Дружба была прекращена в связи со смертью одной из сторон.       — И дело вообще не в этом. Я понимаю, когда вы рассказываете о родителях — в конце концов, они ваши родители, и вы, как дети, знаете их только с хорошей стороны. Но её вы — не знали. После того, как ваши родители потеряли способности, она не навещала их никогда. Понятно, конечно — какой интерес с бывших…       — Не больно-то вам понятно, — Сэм смотрел в окно, на проносящиеся мимо деревья, на виднеющиеся за ними редкие огоньки далёких ферм. Есть что-то, наверное, очень жизнеутверждающее в том, что едут они на восток, навстречу солнцу нового дня… — как-то проблематично разъезжать по гостям, находясь в федеральном розыске.       Он знал, конечно, что это только часть правды. Но вот мисс Гарсиа об этом знать не обязательно.       — Разумеется. Правда, наносить те визиты, которые хотела, ей федеральный розыск не помешал.       — Я понимаю, что вы не ругаться не можете, — вклинилась Урсула, — и вообще я таких перебранок ещё много услышу… Я только не понимаю — вы её вините в чём? Что она должна была сделать, вместо того, что делала? Сдаться, сесть в тюрьму? Или, ещё до этого, погибнуть? Вы же тоже были в этой организации… Вы жалеете об этом?       — Ну кто-то делает своё преступное прошлое предметом гордости, флагом… а кто-то жалеет, да, — Нора чертыхнулась — пропустила указатель поворота на Индиану, теперь разворачиваться, — каждому своё. Я это не выбирала, не выбрала б, если б была возможность. Меня вынудила жизнь. Я хотела жить, я любила своих друзей и хотела, чтоб они жили. Но когда у меня появилась возможность жить иначе — я должна была отказаться, ты считаешь?       — Ну, какой же нормальный человек выберет быть преступником… — пробормотал Сэм.       — Если б эти люди появились в вашей жизни раньше, вы не стали бы террористкой, понимаю. Если жалеть, так уж об этом.       — А Мина Крамер? Она, думаешь, отказалась бы?       — Вообще-то, она отказалась, — встряла Мина, — там, на той развилке, откуда вы отправились по светлому пути, а она по тёмному. Неужели вы не знаете об этом?       — Мина, может быть, мы не будем говорить о её мотивах? Не при Урсуле.       — А почему не при мне? А если б вы были в кого-то влюблены — вы смогли б его бросить?       — Значит, ты этого мальчика, Энтони, не любишь?       — А при чём здесь я вообще?       — Нет, всё, это надо прекращать. Дожилась, спорю с малышнёй о любви…       Сэм откинулся на спинку сиденья — не задремать, так хоть сделать вид. День был слишком непростым, а будущий день, таящийся где-то там, далеко за рубежом сумерек, разгоняемых светом фар — и говорить нечего. Пока ещё не дошло, не нахлынуло это ощущение — они уехали из дома, они расстались с родителями. Со всем, что они любили — кроме друг друга. Пока ещё на первом плане чувства настоящего момента.       Звенит в памяти голос Тома — «Она леди Мина для вас!» — неужели не понимает, что не для неё, не для Норы Гарсиа? Когда ж произошли в нём такие перемены… Когда увидел приказ о своём отчислении? Да, такой пощёчины от обожаемого наставника он ожидать был не вправе. За что? Да правда в том, что это даже не ему. Это — им. Чтоб показать бесполезность их заступничества такими неугодными преподобному методами. Посмели угрожать бедной девочке… Ведь нельзя сказать, чтоб они не понимали её, не сочувствовали. Любой вправе защищаться от всякого насилия. А они — они не вправе?       И этот разговор… Да нет, не позарез им было бы в последний раз увидеть дом Крамеров. Больше не Крамеров. Хотя для людской молвы — народ в маленьких городках памятливый, это всем известно — он ещё долго будет таковым, к вящему неудовольствию Сарабет Харпер, у которой теперь к папаше был просто полный вагон претензий — мало того, что после развода отсудил её у матери, мало того, что сдёрнул с насиженных мест и увёз «в какую-то глушь» (ну положим, Индиана тоже далеко не столица, да и вписалась она тут в местную элиту по итогам прекраснейше), так ещё и первый год все шепотки за спиной были исключительно о том, В ЧЬЁМ доме она теперь живёт. Наверное, потому мистер Харпер не жалел сил и денег на ремонт, изменив жильё практически до неузнаваемости. Кому нужна сопричастность к такой славе…       Он был домом Крамеров тогда, когда их не было на свете. Когда чета Крамеров жила, жадно просматривая все известия о найденных неопознанных телах, о Джейн Доу в реанимациях и психиатрических клиниках, и общее горе сближало их, как когда-то давно, когда они потеряли старшего сына. И в шепотках соседей, кроме малодушной радости, что это произошло не с ними, было всё-таки и сочувствие. А потом случилась идентификация, и развод — общее горе, когда-то сближавшее, больше не сближало, и шепотки соседей стали совсем другими. А потом то телешоу, на которое миссис Крамер поехала одна и где она последний раз видела свою дочь. С каким сердцем она возвращалась в Хармони, 3 года сочувствовавший матери, потерявшей двоих детей — это, конечно, сложно представить…       Иногда Сэм немного жалел, что так и не решился подойти и сказать Кесси Крамер, что всего-то надо было не отталкивать свою дочь, принёсшую «неправильный» результат генетического тестирования. Но это было б нечестно, не с его стороны. Как минимум, он не представлял, чтоб его сестру звали как-то иначе.       Урсула что-то такое сказала мисс Гарсиа, что, мол, лично ей это кажется очень интересным — что старшая Мина когда-то тоже была знакома с иллюзионистом. Она, наверное, имела в виду всё-таки своего дядю Куго, а Сэм снова невольно подумал о том, что совсем не обязательно знать мисс Гарсиа. О том, что, возможно, мама назвала дочь так из некоего чувства вины… 18 лет назад, май       — Нужно найти пещеру.       — Отлично, давай! Куда пойдём? Пещеры — это должно быть интересно… В пещерах бывают сокровища.       — Нет. Если в пещере сокровища — значит, она уже чья-то. Нужно найти свою. Где безопасно.       — А здесь не безопасно? Эй, — она погладила неуклюжей лапой его утопающую в песке ногу, — от кого ты прячешься? Больше никто не обидит тебя, обещаю.       Лицо ребёнка заслонило небо.       — Зачем ты мне это обещаешь?       То ли я усохла, то ли он стал немного больше, невольно подумала Мина. К чему бы это?       — Потому что это правда.       — Почему ты хочешь, чтоб я тебе верил?       Нет, это прогресс, действительно. Месяц назад ты не рассуждая подчинялся любому, кто приказывал тебе внушить что-то жертве.       — А почему ты не хочешь мне верить? Я хочу помочь…       Неправильные слова. Очень неправильные. Наверняка, что-то такое ему говорили все эти. «Мы хотим помочь», «мы хотим как лучше» — и за этим следовал ещё какой-нибудь кошмар. Тот, кто так долго был заключённым — привыкает искать глазами своего тюремщика, и ждёт, чтоб новые пытки, издевательства произошли уже поскорее, потому что ожидание — ещё страшнее самих пыток.       — Не трогай меня! Зачем ты пришла!       — Потому что ты не хочешь быть один, разве нет? Ты уже не можешь выйти отсюда — да и зачем бы тебе был этот внешний мир, который тебя отверг. Но во всей тысяче твоих миров тебе нужен кто-то… Кто-то, кому можно показывать и рассказывать, кто-то, кто не осудит. Кто подтвердит тебе, что ты, именно ты, ещё существуешь… Джейсон, нет, не надо, стой, Джейсон! — она в бессилии наблюдала, как голые пятки яростно вбиваются в мокрый песок, как щуплое тельце бросается в вздыбившиеся в психе волны — посеревшие, ставшие более плотными, тяжёлыми, только, кажется, против логики горячими. Море закипало, как огромный котёл, в его рёве чудились отдалённые вопли, стоны, говор, смех — не разобрать ни одной отдельной фразы, просто как гул роя насекомых, сливающийся в одно — опасность, — Джейсон, вернись!       Нет, в самом деле, он что, решил утопиться в им же придуманном море? На черепашьих лапах, чёрт побери, не побегаешь… Это и ходьбой нельзя назвать. Господи Иисусе… ну ладно, господи Джейсоне, зачем ты так со мной? В лицо ударила колючая пена, Мина зажмурилась, отчаянно буксуя лапами в мокром песке. Наконец волна подхватила её. «Я же вроде морская черепаха? Значит, должна уметь дышать под водой. То есть, надеюсь, он это предусмотрел… Ну, что сейчас он помнит об этом… Господи, какая всё это дичь! Невозможно утонуть в выдуманном море… А вот грести выдуманными лапами в воде всё-таки легче…»       Видимость в беснующихся волнах была, мягко говоря, неважнецкая, но всё же она увидела бултыхающуюся, словно брошенная игрушка, детскую фигурку, сумела поднырнуть под неё, толкнуть в сторону берега. Лапами тонущего не ухватишь, додумается ли он ухватиться за неё? Захочет ли? Ну, не решил же он всерьёз утопиться… Просто детская истерика… Как дельфины спасают людей? У них тоже рук нет… Волны играли им, как мячиком, а она упрямо отбирала этот мячик, гнала к берегу, толкала, втянув голову, передней частью панциря, пыталась хватать пастью за ворот рубашонки. Сложнее было, когда она всё же вытолкнула его на песок — лапы вязли в песчаной каше, а сзади налетали злые волны, словно лязгающие пасти, стремящиеся утянуть обратно, и она слышала, явственно слышала их голоса. Но не вслушивалась, что они кричат, которые это голоса из его прошлого — его отца, других отморозков, других их жертв. Пошли они к чёрту.       — Джейсон, Джейсон, ты слышишь меня? Как заставить тебя откашлять воду… Джейсон, очнись! Всё будет хорошо, видишь, они тебя не достанут…       Она ползала вокруг, теребя лапами его грудь, убирая мокрые волосы с его лица, царапая коготками щёки. Поморщился, зафыркал.       — Не надо так. Не надо. Они хотели, чтоб ты страдал, чтоб ты умер. Но я не хочу этого. Не вспоминай об этом, ты же можешь. Ты можешь создавать не только кошмары…       Он открыл глаза, приподнялся — опрокидывая её, опиравшуюся лапами ему на грудь, на спину.       — Ты не настоящая черепаха. Зачем тебе этот панцирь? Чего ты боишься?       Ну, как-то даже неловко говорить о том, что он сам увидел её буквально так, как она назвалась. Вот уж хороший вопрос, каким он увидел бы Алекса…       — Ты боишься змей, — его лицо приблизилось, и она снова готова была поклясться, что в нём что-то изменилось. Определённо, изменилось. Оно стало выглядеть старше, скорее лицом подростка, — боишься голосов. Боишься меня. Не ври, что не боишься!       Господи, да в мыслях не было.       — Все боятся тебя. Но ведь ты можешь не пугать? Ты действительно так хочешь, чтоб я ушла?       — Нет, — он улыбнулся, — ты всё равно уйдёшь. Но сначала я напугаю тебя.       — Джейсон! Разве я сделала тебе что-то плохое?       Его рука скользнула в прорезь панциря у хвоста:       — Сначала я узнаю, какая ты на самом деле. Мягкая и беззащитная.       Он может внушить всё. Море, песок, свет, ветер. Может внушить безграничное доверие, сострадание и восторг. Может внушить ужас, боль — или наоборот. Столько существовавшему в роли жертвы долго ли самому стать палачом? Может ли он убить её? Что это будет — действительно смерть, или ментальная травма, которая превратит её тоже во что-то овощеподобное? Это настало то самое время, когда она должна пожалеть о том, что в это ввязалась?       Но его рука не торопилась впиваться в её плоть, вырывать сердце или что-то подобное. Она ощупывала, гладила — в этих прикосновениях страшным было другое. Её тело видоизменилось, хотя она не видела этого, не в силах отвести взгляд от разноцветных глаз, словно сквозь ткань фантазии начала проступать реальность, её настоящий облик, но она по-прежнему не могла ни подняться, ни перевернуться, её движения оставались черепашьими — хаотичными, жалкими, беспомощными.       — Ты девочка. Красивая девочка.       Может быть, это от общей нетривиальности ситуации она не могла припомнить, чтоб кто-то кроме родителей назвал её красивой, но да, меньше всего она рассчитывала услышать это в подобных обстоятельствах.       — Джейсон… Ты ведь осознаёшь то, что видишь, понимаешь, где ты находишься, что вокруг тебя? Почему ты не хочешь встать, хотя бы заговорить?       — Зачем?       Морок дрогнул, словно изображение на старой, испорченной плёнке, она почувствовала ненадолго не песок, жестковатую простыню на кушетке, и его руку, нашедшую и сжавшую её руку. Зачем… Здесь он имеет любую возможную власть. И если он оставляет её сознанию некоторую свободу — помнить, что всё это не на самом деле, думать какие-то свои мысли — то лишь потому, что ему так интереснее. Что ж, остаётся порадоваться — ему что-то интересно… Едва ли они оба вместе знали достаточно о черепашьей физиологии, но это здесь и без надобности. Оба прекрасно понимали, что он делает и насколько результативно. Невозможно настолько искалечить человека, чтоб лишить его потребности в близости. Можно искалечить саму эту потребность — но не убить.       — Медуза! Что, чёрт побери, здесь происходит?!       Диаграммы на мониторе плясали бешеный танец, да можно было и не смотреть на них — достаточно было посмотреть за перегородку, где сквозь матовую, словно залитую вечным дождём поверхность было видно, как мелко трясётся и выгибается тело Мины.       — Как давно это происходит? Почему ты не вводишь транквилизатор?       Он оттолкнул девушку от установки, дрожащими руками выхватил из портативного холодильника ампулу. Лучше без попыток оправданий, лучше просто молчание, в самом деле, телепату бесполезно врать… Но время для этого разговора придёт, всё равно придёт, хочется того или нет… Морок отпускал Мину тяжело, рывками, она судорожно глотала воздух, билась в объятьях Алекса, хватая себя за руки и за ноги — то ли пытаясь сжаться в комок, то ли не в силах поверить, что её родные конечности у неё снова есть.       — Мина, что случилось? Что он сделал?       — Всё хорошо, Провидец, всё хорошо… — она попыталась, опершись о его руку, подняться, но ноги подкашивались, — я немного перенервничала.       — Судя по энцефалограмме — да! Чем он тебя на сей раз порадовал?.. Чтооо? — благо, телепату не нужно объяснять, она б не нашла слов. В хаосе её мыслей сейчас не разобрался б никто, но общий фон-то более чем понятен.       — Как видишь, у него ещё остались какие-то желания…       — Да уж, к нашей огромной радости! Давай уже выберемся отсюда, — Алекс бросил опасливый взгляд на уснувшего иллюзиониста и сделал попытку подхватить Мину на руки, — полагаю, адреналин сейчас у тебя…       — Наверное… Нет, не стоит беспокоиться. Мне нужно в душ, — она неловко отёрла растёкшийся по взмокшей груди гель и застегнула молнию, — просто в душ. Сразу полегчает.       Когда она, на подкашивающихся ногах, выскочила всё же за дверь, Алекс обернулся к Санни с взглядом, не предвещающим ничего хорошего.       — Ну. У тебя было время придумать какое-то вменяемое объяснение.       Санни вздёрнула подбородок. Неблагодарное дело — обороняться, когда твоя вина очевидна всем, в том числе и тебе.       — Ну не убил бы он её.       — Сколько времени ещё? — яда из голоса Алекса можно было нацедить самую большую колбу в этом помещении, — как долго ты собиралась это наблюдать, понятия не имея, что там происходит? Убивать её он не собирался, нет. Всего лишь изнасиловать.       — Чего?!       — Медуза, — медик шагнул ближе, — передо мной можно не ломать комедию. У меня один глаз, но я вижу больше, чем все прочие, и особенно — в тебе. Когда-то Мина была тебе как сестра. Что изменилось? Ты узнала, что она не мутант?       Они уже начинали этот разговор несколько раз, и всегда что-то мешало довести его до конца. Он видел, конечно, видел эту трещину в совершенном раньше треугольнике, глухое раздражение Санни, пытающейся не думать и продолжающей думать. Она не понимала, да. А что уж роднило её с избранником — то, чего она не понимала, заставляло её злиться. Так уж вышло, что она понимала мрачного замкнутого Керка, взрывного, импульсивного Джаггернаута — но не тихую и самоотверженную Мину.       — А этого недостаточно? — взорвалась Санни, — не я решаю, кому здесь быть, кому — нет, но что, я обязана её любить? Обязана заставить себя доверять ей, как раньше?       — А что мешает этому, скажи на милость? Какие-то проблемы внутри тебя самой? Так разберись в них, а до тех пор — я не могу доверять тебе, и оставлять их на твоё попечение, зная, что ты отличаешься таким садистским любопытством и не оборвёшь сеанс, даже видя, что он угрожает ей. Ты выбрала какой-то хреновый способ самоутвердиться, оставив человека в ситуации, в которой ни один мутант не справился бы!       — Магнето стуканёшь? — прищурилась Санни.       — Ну-ка, почему я не должен этого делать?       — Ну, может, потому, что сначала надо бы её спросить, а она, думаю, будет против? Это была её идея притащить сюда этот огрызок жизни, он-то, кстати, её не одобрял! Может и немного ускорить неизбежное, раз такие внештатные ситуации! Ты ведь, наверное, знаешь, зачем ей это… Зачем на самом деле. Кроме вытягивания из его памяти всякой информации… Это здесь, внешне он — изувеченный урод, внутри своего сознания он по прежнему один из сильнейших. Что он может внушить ей по её заказу? Ты вообще уверен, что это ты её сейчас спас?       Секунду ей казалось, что Алекс её сейчас ударит. Но только показалось. Он рассмеялся.       — Не забывай никогда, Медуза, я знаю больше, чем все — и о тебе, и о ней. Однажды ты тоже узнаешь… Я буду рядом, чтоб увидеть твоё лицо в этот момент.       Увы, своё прозвище Провидец не оправдал — это предсказание не сбылось…