Звёзды злодеев

      — Что ты обо всём этом думаешь?       — Что, прямо надо как-то расшифровывать? Зачем?       Фэн повернулась. Что там, могла и не поворачиваться, лицо её всё равно всегда азиатски непроницаемо.       — Жаба, я б не говорила с тобой, если б тебя не знала. Ты не из тех, кто может смириться и терпеть любую дрянь. А здесь вопрос не того, что можем терпеть или не терпеть лично мы. Здесь вопрос о том, будем ли мы живы и свободны. Ты ведь слышала, кто она. Сколько времени ей потребуется, чтобы узнать всё?       Мэл продолжила колупать ногтем шелушащуюся краску на перилах.       — Не знаю, но вряд ли очень много. Свалилось же на нашу голову это дарование… Странно, что не раньше - но видимо, были у них для такого талантища более приоритетные задачи. Один хрен, Фэн, это понимают все, и в первую очередь учителя…       Что-то в голосе сокурсницы заставило драконицу улыбнуться - редкое и немного зловещее зрелище.       — Одна из причин, почему я не заговорила об этом с Анх - она очень… благоразумна. Не станет что-то делать поперёк взрослых-умных. Точнее, будет ждать, когда они что-нибудь придумают, всё-таки они вот именно всё понимают и вряд ли ждут помощи от малолеток… Но самый разумный ответ не всегда верный, Жаба. Если б они не рассчитывали на нашу помощь - наверное, они не учили б нас, — азиатка сделала такой упор на слове «учили», что было ясно - речь не о литературе. По лицу Жабы сложно было сказать что-то кроме того, что она внимательно слушает, — и если ты подумаешь, ты поймёшь, какова причина, почему они не могут попросить нас открыто, но могут только тихо надеяться на нашу сообразительность. Та же причина, по которой им сложно предпринять что-то самим.       Витражное окно, изображающее рыцаря, поражающего дракона, бросало на лестничную площадку пятна зелёного, голубого, коричневого цветов. Официально закрыта на какой-нибудь ремонт лестница, конечно, не была, но и использовалась редко, что ставило её в конец очереди уборки - вот и сейчас лёгкий сквознячок шевелит кучку мелкой сухой листвы в углу и паутину над сжимающей копьё рукой рыцаря, и делало идеальным местом для самых-самых секретных разговоров. Обычно, естественно, романтического толка - подростки везде подростки, даже здесь. Мэл же сейчас размышляла, есть ли некий непреднамеренный символизм в том, что они остановились у этого окна. Символизирует этот дракон, в полном соответствии с библейской заповедью жалящий рыцаря в пяту, их, получивших новый удар от считающих себя светлыми сил, но верящих в возможность ответного, или эту самую свалившуюся на них кадровую новинку.       — Они к ней ближе, — кивнула Мэл.       — Именно. Заговоры против телепатов крайне сложно строить в присутствии самих телепатов. Пока, конечно, она не непрерывно в школе, заканчивает какие-то там дела… А когда окончательно переселится…       — Нам всем крышка, — снова кивнула Мэл, — накрыть нашу нелегальную боевую подготовку - это выше всех их мечтаний. Значит, времени у нас немного… И вариантов немного. Устроить этой цыпочке трагический несчастный случай в стенах школы как-то, ну, палевно. Вряд ли мы сможем организовать всё настолько убедительно, чтоб для школы это не имело совсем никаких последствий. Значит, надо делать это вне школы, а это уже сложнее. Положим, адрес её раздобыть не такая проблема…       Фэн прищурилась.       — Ты склоняешься сразу к самому радикальному варианту?       Жаба приложила пухлую руку к череде перламутровых пуговиц на линялой клетчатой материи.       — Ты знаешь, я гуманист. Но так же я реалист, и вижу, когда человек из той породы, кого только смерть может остановить. Печально, но такова жизнь. Ясно, что в этих стенах такое даже звучать не должно, мне прямо так и хочется уйти для этого разговора куда-нибудь за ограду, а то кажется, спину сверлит укоризненный профессорский взгляд с портрета. Правда, нашей иконе было легче разглагольствовать про другие пути, ввиду возможности промыть мозги кому надо в какую надо сторону, а мы-то ребята попроще…       Фэн расслабленно облокотилась о перила, на губах заиграла улыбка, которую, пожалуй, можно было назвать удовлетворённой.       — Да, я довольна, что заговорила с тобой. Что услышала от тебя именно такие слова. Ты здраво понимаешь положение дел. Сложность в том, что я не знаю, кого ещё можно привлечь без риска, а только вдвоём мы можем не справиться. Нам нужно продумать план, который имел бы минимум слабых мест, мы имеем дело не с таким противником, с которым можем попытаться ещё раз 20.       — Уж пожалуй… Ну, адрес её раздобыть, как я уже сказала, не проблема. А там - в крайнем случае, подкараулю её, фактор внезапности на моей стороне, припру к любой поверхности и поцелую. Глубоко, страстно. Классифицировать это как применение способностей в качестве оружия постараться надо будет. Я что, не могла потерять голову от её красоты?       Фэн не выдержала и расхохоталась. Зрелище редкое и тем ценное.       — Отличный план, Жаба! Но думаю, мы его прибережём на тот случай, если никакой другой вариант не сработает. Мне тебя всё-таки немного жалко.       — Ой!       Сэм обернулся на тихий потрескивающий хлопок, уже догадываясь, что произошло. Анх, взволнованно поводя хвостом, пятилась. Благо, некоторый запас для этого ещё был - островок-пятачок посреди озера представлял собой кучу песка и гальки с торчащими из них тремя деревьями и несколькими кустами, она появилась как раз на его середине.       — Извини, я прыгнула прямо из школы, не знала, что ты тут.       Сэм, конечно, слышал, что для телепортации нужно знать то место, куда телепортируешься, то есть, достаточно хотя бы раз его видеть, но всё равно не представлял, как это вообще. То есть, как они не боятся впилиться в дерево или в кого-то, кто как раз в этом месте проходить будет?       — Нет, ничего, — он поднялся, — на этом острове точно не стоит флаг О’Рейли, так что уйти с тем же успехом могу и я.       — Ну, по крайней мере, не менее эффектно, — улыбнулась Анх, — мало было комиссии Уортингтона, жаль, этого не видели… Нет, не надо уходить, это и не моя собственность так же, просто удивлена, что кто-то ещё выбрал его местом для отдыха и размышлений.       — Если ты хотела побыть одна… Я-то просто решил проверить, смогу ли досюда дойти…       Она покачала головой, разулась и села на корягу у воды, с противоположного края которой встал Сэм, опустила ступни в воду.       — Не уверена, что именно побыть одна, да и это, наверное, вообще невозможно в этой школе. Куда бы ты ни направился - в парк, в прачечную, на крышу - там обязательно кто-то да будет. Проверено. Но ещё не хватало кого-то выгонять. Меня и так воспринимают как... хм, начинающую и очень перспективную мегеру. Толку объяснять, что кто угодно стал бы мегерой с такими братьями. Правда, какого чёрта их родилось двое? К этому точно никто готов не был. Родители, конечно, рассчитывали, что теперь будет мальчик, но если б и девочка была, на двух в любом случае планировали остановиться. Самое оптимальное. Сара успокаивает меня тем, что Чарли - Хоулетту - должно быть тяжелее, но есть у меня ряд сомнений, да и я не злорадная.       — Ну, можно однако же утешиться тем, что их не трое, — Сэм всё же уселся на прежнее место, на расстоянии вытянутой руки от Анх. Та посмотрела на него сперва непонимающе, потом нервно рассмеялась. Как-то, кажется, некоторая неловкость была преодолена.       На берегу виднелось несколько фигур, Сэм, щурясь, пытался угадать, кто это. Вышли в погожий денёк позаниматься - или скорее, взяли с собой книжки для очистки совести, потому что денёк вот именно что погожий, возможно, последний такой - ожидаются дожди. Поэтому Уортингтон, пользуясь случаем, вовсю гоняет летучих - гонять детишек в дождь Джейн ему не то чтоб запретила совсем, но каждый раз, если кто зашмыгает, устраивала выволочку и ему - на тему недопустимости срыва учебного процесса коллегам этими температурами, и детям - на тему укрепления иммунитета, и МакКою - потому что под руку подворачивался.       Да, денёк славный, такой тратить на учёбу грех просто. У щедрости осеннего солнца совершенно особенный привкус прощального пира - кажется, именно сейчас, а вовсе не весной оно изливает на землю всю любовь, на какую способно. И так густы, насыщенны краски высокого неба и жёлтых и красных подпалин в кронах деревьев, и с таким упоением водная гладь качает золотые лодочки листьев, а лёгкий ветерок иногда проносит мимо лица паутинку, путешествующую куда-то как будто с какой-то осмысленной целью. Но у него такая погода ассоциировалась совсем не с отдыхом. Это ежеосенний мандраж - сколько всего ещё сделать-то надо успеть до дождей, и цены на ГСМ опять подскочили, и тент порвался, причём на этот раз всё, совсем порвался, и опять не покрасили крыльцо, а разговоров-то было… И Бернсам надо помочь с этими их вечными проклятыми яблоками…       — А почему ты сказал — О’Рейли, а не Марко? — спросила она после недолгого молчания в наблюдении, как Сэм чертит на воде имена своё и сестры. Парень пожал плечами.       — Как-то так повелось исторически. Семейное имя. Ну, наша ферма называется О’Рейли, потому что покупал её дед, и мы все называем себя О’Рейли, даже дядя Кайл, хотя уж он-то не О’Рейли ни разу. Это не потому, чтоб кто-то что-то имел против фамилии Марко или фамилии Беккер - это фамилия бабушки и дяди Кайла - просто это родовое имя, объединяющее нас всех.       Анх покачала головой.       — Иногда мне жаль, что у меня нет ни дедушек, ни бабушек. Есть в этом что-то такое тёплое, человеческое… Мама не помнит родителей, и говорит, вряд ли там было, что помнить. В отличие от многих, жалеющих, что мутация вырвала их из их семейств, я-то понимаю, что будь мои родители обычными людьми - меня вообще бы не было, и ничего хорошего бы не было. Мама осталась бы в Египте, родила б каких-то других детей и тоже рано оставила б их сиротами - там в трущобах редко живут до старости. Одна девочка раз спросила меня, хотела ли бы я увидеть родину предков. Нет, совершенно точно нет. Это для неё Египет это пирамиды и дворцы фараонов, а для меня совсем другое.       Сэм смотрел на Анх искоса. Смоляно-чёрный гребень её волос сейчас почти лежит - возможно, они не такие уж жёсткие, она специально их так ставит… Мать её с волосами что только не делала. Суровые мулатские черты, дополненные чешуйчатым рисунком, делают её выглядящей старше своих лет. Пожалуй, что б она сама ни говорила, тень древних пирамид на её лице всё же чувствуется…       — Ты говоришь так, словно ты очень одинока. Но ведь ты здесь с самого детства, среди своих, разве у тебя есть какие-то проблемы с друзьями? Хотя, может, у детей учителей с этим всегда какие-то сложности. Ну, у нас в школе было так…       Анх обернулась с ухмылкой, несколько портящей тень древних пирамид.       — Ага. Я ж зануда. На самом деле, всегда будет разница между теми, кто в разных условиях рос. Я дочь двух мутантов, и я людей с рождения видела маловато… У меня не было этого шока осознания, кто я есть, внезапного противостояния всему окружению, в том числе самым близким. Могу ли я по-настоящему понимать их? Мне может казаться, что да. Я не выбирала укрыться в этом тепличном пространстве, но я это выберу. Потому что все эти высокие задачи по адаптации нас к жизни среди людей были и есть направлены на них. Они приходят из внешнего мира и в него уходят, только вооружённые тем, что здесь получают, а мы остаёмся здесь, в своём мире. Нигде больше мне место, в конце концов, не подготовлено…       Как не вспомнить сразу их с Миной рассуждений о тепличном мирке фермы. Да в общем, и не с чего было считать, что только им свойственны такие желания. А кому и где вообще подготовлено место? Может, в их возрасте и положено пребывать в расцвете подобных иллюзий, как-то так должны думать вербовщики колледжей и молодёжных организаций крайне мутных задач. Когда ж ещё гореть и мечтать, как не в выпускных классах. Но глядя на большинство взрослых вокруг… Они свои места тупо унаследовали и передают их в свой черёд своим детям. Иногда дети продавцов кондитерских изделий становятся продавцами одежды, вот такая примерно широта возможностей. Перегорели, перемечтали. И где-то внутри себя они, может, и грустят о том, что не покорили никакие вершины, но в основном счастливы, что остались на родной почве, в, может, тесной и душной, зато своей родной теплице.       — Не, как-то это категорично и пессимистично…       — Реалистично. В конце концов, что ты видишь? Человека разве?       — О господи, ну это уж…       Но невольно он перевёл взгляд на её хвост - кончик его лениво шевелился в редкой траве, напоминая о Ма Муркинс, благодушествующей на грядке с морковью. Будучи всё-таки старшей кошкой в прайде, она была уже полновата, но отнюдь не утратила исконной кошачьей грации. «Вообще-то это мы все живём у Ма Муркинс, — смеясь, сказала как-то мать, — она местное божество. Достаточно невозмутимое, чтобы не напоминать смертным о своей божественности».       Но невозмутимость даже у божеств вырабатывается не сразу, хвосты дочерей и внучек великой праматери часто можно увидеть гневно метущими мягкую пыль - кошки вызверялись то на Лешши, то на коз, иногда и между собой отношения выясняли. Кипела б энергия юности и гордости внутри, а повод найдётся. Кошки, конечно, и ленивы, и на комфорт падки, но они хищники, об этом особо-то не забудешь. Хвост Анх сейчас расслабленный, как у Ма Муркинс, это естественно, ведь она дома, на любимой грядке. Но невозмутимость - это не про неё, и очень долго будет не про неё. Она всеми силами пытается сдержать в себе или хотя бы направить в русло, которое ей самой кажется правильным, это негодование юной свободолюбивой кошки…       — Это не имеет значения здесь - хотя на самом деле имеет, но не настолько - но не там. Нет, я бы даже не переживала, что кто-то пялится, шеи вслед сворачивает… Но зачем всё это, если можно без этого? Свёрнутых шей мне и здесь хватает, первое время новоприбывшие пялятся на меня всегда, когда не пялятся на Уортингтона. Потом, понятно, привыкают… В общем, можно считать это трусостью, сколько угодно можно, но в этот самый внешний мир я не хочу, мне и здесь хорошо. В конце концов, учительская династия - почему нет? Есть мнение, что у меня к этому склонностей даже больше, чем у моих родителей, вместе взятых.       — Нет, разве в этом есть что-то плохое? То есть, у меня на самом деле что-то подобное же. Я тоже не видел себя где-то вне тепличного мирка родной фермы, просто жить там, где родился и вырос, среди тех, кого люблю и кто любит меня, и никого больше, и пусть остальной мир сходит с ума как хочет. Утопия, да… Но ведь всё же так бывает. Живут люди… если б только вот… не обстоятельства. И теперь я вообще не знаю, что видеть перед собой, в перспективе. На что рассчитывать. Пока мы здесь, а дальше?       Анх сверкнула золотыми глазами в его сторону.       — Самое паршивое, что здесь теперь у всех те же проблемы.       — Ты имеешь в виду… нового директора?       — А есть какие-то ещё варианты? Да, мой тепличный мир побольше и поразнообразнее твоего, и с внешним миром специфически, но сообщается. Но всё же - можно считать его убежищем и осуждать такую идею, но такое убежище должно быть. Для тех, кто не хочет сражаться как дышать, для тех, кто не хочет служить по факту рождения «угрозой», искупать чьи-то страхи своей неволей. Мой мир должен быть, и должен быть таким, каким я его знаю и люблю. У этих детей должен быть какой-то выбор… Но, понятно, не с точки зрения этих. Слишком много яиц стало проходить мимо их корзины.       Кошка - территориальное животное… Сложно представить себе чувства этой поборницы правил и послушания теперь, когда взрослый авторитет уже не защищает, уже не непреложен. Ему не понять, они и до распространения преподобного Глэдстоуна не имели по поводу педсостава радужных иллюзий.       — Это назначение никак нельзя опротестовать?       Девушка дёрнула плечами, словно этот вопрос причинял ей боль.       — Сам-то как думаешь? Кто-нибудь встанет на нашу сторону? Правительство отдало мутантский вопрос на откуп АНБ и считает себя достаточно и гуманным, и справедливым в том, что не все мутанты в их лапах. А АНБ с полным правом за нами «присматривает», захотят - так вообще закроют. Просто скандалов не хотят, порчи имиджа…       — Но что теперь, ставить на пост директора кого пожелают? Она же, насколько понимаю, даже не педагог?       — МакКой так-то тоже не педагог, и вообще педагогов по образованию тут меньшинство. Если на это внимание обращать, так они вообще тут всех разгонят. Найдут марионетку и с педагогическими регалиями, не думаю, что для них проблема. Но им-то и так нормально. А нам - хоть как плохо.       Он смотрел, как ветер играет смоляными прядями, и чувствовал себя… сложно подобрать этому какое-то адекватное сравнение. Словно он должен что-то придумать, найти какой-то выход, а он сидит тупит, тратя драгоценное время и вызывая унылое разочарование.       — Ну что-то же сделать наверняка можно? Здесь же уже со всякими передрягами вроде справлялись.       — Не знаю, не знаю… Всё-таки это передряга уровнем повыше, чем очередные проверки. И… — она замолчала, глядя куда-то поверх плеча Сэма.       — Что - и? — не выдержал он.       — Не знаю, может, мне кажется… Со взрослыми не очень-то пообсуждаешь… И спрашивать, если честно, лишний раз не хочется.       Когда снова позвонит мама… Что ей сказать? Как сказать? Кого ни спроси, любой скажет - не всё родителям надо знать, не всё. Для их же спокойствия. Но всё-таки прежде у них не было опыта скрывания вещей подобного масштаба, и нет достаточной уверенности в том, что это будет правильно. Потому он и пришёл сюда, на этот пятачок суши посреди воды, словно созданный для подобных ситуаций. Пока, впрочем, легче не стало. Когда родители отпускали их сюда, они рассчитывали, ну, хотя бы надеялись, что этим обеспечивают их безопасность. Что, сказать им, что их надежды пошли прахом? Или врать самым дорогим и любимым людям?       — Ну, это понятно. Зачем растравлять-то лишний раз.       — В том и дело. Затравленными они не выглядят как раз. И я боюсь надеяться, что это потому, что они что-то придумали, что у них есть какой-то план, в который они меня, понятно, не посвящают. Боюсь, потому что боюсь разочароваться…       — Эй, Земля, приём, приём! Хьюстон, у нас тут проблемы вообще-то, мать твою! Обсуждаются! Не сделаешь ненадолго вид, что тебе на нас не похер?       Чарли воззрился на размахивающего перед его лицом руками брата, с трудом сдерживаясь, чтобы ему не врезать. Но сдерживался - потому что, действительно, брат был прав, они тут собрались не для того, чтоб он предавался размышлениям для разнообразия не в своей комнате, а у Айерса.       — Скотт, ты, кажется, сколько живёшь, столько пытаешься доказать, что все мозги в нашем выводке ушли тебе одному? Так вот, это твой шанс, продемонстрируй, излагай свой гениальный план! Потому что мне за прошедшие полчаса ничего нового в голову не пришло. Ну раз идею просто порубить эту горгону в греческий салат мы забраковали.       — Греческий без мяса, кулинар хренов, — не преминул ввернуть Айерс, болтая во рту солёную соломку, как сигарету.       Да, немного стыдно всё же было. Но братцу об этом знать не обязательно. Как и вообще - о чём сейчас можно было думать, кроме как о новой директрисе и мрачных перспективах школы. Нашёл время для размышлений о птичьих ключицах, действительно…       — Да вот представь себе, мне - пришло! — Скотт плюхнулся обратно в кресло (судя по раздосадованному лицу, Пикетт хотел провернуть свой прикол с выдёргиванием кресла из-под задницы над ещё одним объектом, но не успел), и физиономия у него, действительно, была самодовольная, — теперь вопрос, кого подключить к реализации…       Айерс даже замер с недогрызенной соломинкой во рту. Пикетт, не желая менять положения удобно склубочившегося на подоконнике тела, схватил лежащую на краю кровати пачку телекинетически, но увы, не тем концом вверх, часть соломки рассыпалась по бледно-голубому покрывалу, часть - и куда большая - на пол, Айерс швырнул в выпендрёжника кроссовком - своим, он их снял, когда устроился на кровати, подвернув ноги по-турецки, кроссовок вылетел в приоткрытую створку окна.       — Круто, — хмыкнули с подоконника, — ещё попытки будут? У тебя там второй остался.       Их встреча была предопределена самими небесами, говорит в таких случаях Жаба. В принципе, большинство имеющих схожие мутации так или иначе склонны к соперничеству, но за этой парочкой наблюдать особенно уморительно. Уморительнее только за старшим Хоулеттом и Алмондом, говорит всё та же Жаба, только у них генетические предпосылки непонятны. Разве что глубинный страх зверей перед огнём? Пикетт и Айерс даже внешне очень удачно подобрались - оба долговязые, веснушчатые, только Пикетт темнее, волосы Энди почти чистый блонд. В остальном, впрочем, сходства нет, Пикетт один из тех исключительных случаев, что получают поддержку из дома, и финансовую, и моральную, а Айерс отправился сюда вместо приюта после гибели матери-алкоголички, старший брат, мотающийся по штату в поисках то ли работы, то ли смысла жизни, помощи не мог оказать никакой.       — Подключи этих, — Чарли мотнул головой в обе стороны, — доверься профессионалам.       — Обоим, что ли, морды подрихтовать? — Пикетт изобразил, что собирается подняться с подоконника.       — Так, мы тут собрались дела обсуждать или кулаки чесать? А то я пойду, может - с этим говнюком я в любое удобное время подраться могу, а с вами не интересно как-то.       — Стоя-ать! Мы с тобой вроде договорились, не?       Чарли устало рухнул обратно - выдернуть из-под его седалища кровать телекинетику-приколисту не по силам, тут можно не волноваться.       — О чём мы договорились, Скотт? Как раз на кардинальную меру я бы, может, и подписался. Ну просто потому, что других вариантов нет, нет вообще. Но здесь все правы, кроме меня. Прав Лиам, что это следовало, раз уж так, сделать сразу, как она тут вообще появилась, потому что сейчас можно сделать хуже, мы же не можем сперва узнать, что она успела выведать и слить своим… И прав Энди, что тот, кто возьмётся за это, должен быть камикадзе, нельзя позволить им получить кого-то из нас… И ты прав, я не могу поступить так с родителями. Так что, мне найти какого-нибудь отчаявшегося по жизни сироту, Скотт? — он осёкся, бросив взгляд на Айерса. Ну, не уточнять же, что его он в виду точно не имел, он же не отчаявшийся. Так только хуже сделаешь.       Младший прикрыл лицо горестным фейспалмом.       — Нет, правда, что с тобой творится в последнее время, Койот? Ты, конечно, и по жизни не слишком сообразительный, но тут прямо бьёшь все рекорды. Зачем нам вообще непременно её убивать? Нам нужно что - нейтрализовать её. НЕЙТРАЛИЗОВАТЬ, сечёшь?       — То есть типа… не до смерти, а так, до комы? — плотоядно ухмыльнулся Айерс.       — Или вырубить и упечь, — Пикетт выразительно ткнул пальцем вниз, подразумевая подземную часть здания, — так-то ничего, вариант гуманный… Правда, на чьи харчи её там держать до скончания дней? Она молодая… Зато капитально. Не вырвется, и даже не доорётся.       — Вот сижу тут, бедный мирный звероморф, среди троих маньяков, — вздохнул Скотт, — капитально ж у вас мозги набекрень, родные. Вся её опасность, главным образом, в чём? В телепатии. Значит, надо просто лишить её этого преимущества. Что, просветлело в которой-то голове? Сложность в том, что адрес Эванса* в этой школе знают человека три, не больше… И вряд ли дадут нам его сразу по нашему праздному любопытству.       Пикетт, не удержавшись, хлопнул себя по лбу, и Чарли едва не сделал то же самое. Конечно! Джеймс Эванс, человек-легенда. «Антимутант», как называют его в те редкие минуты, когда о нём вспоминают. Удивительная сила мутантского разума - как взрослые приучили себя действительно даже не думать о нём лишний раз, словно не знали его, словно его никогда не было. С тех самых пор, как, слава всем богам, додумались оперативно спрятать его, осознав, что по-настоящему помешать определённым силам наложить лапу на ходячий источник нейроингибитора тогда, когда придёт в голову, они не смогут. Слишком опасная сила не в тех руках - это было не только про Джин Грей, говорил доктор МакКой, отнюдь не только про неё. И Китти увезла его - даже МакКой не знает, куда…       — Так, кто знает, кроме родителей?       — Мисс Гарсиа вроде, она как-то говорила, что получала от него письмо.       Пикетт хмыкнул.       — Ну, это не показатель, может, по электронке.       Айерс задумчиво шевелил пальцами ног, явно размышляя о судьбе улетевшего за окно кроссовка.       — Вот тут как раз вряд ли, МакКой говорил, как-то уже перехват с её электронки снимал.       — И вообще, мы ж не знаем, отвечала ли она ему.       — Вроде, мама точно отвечала.       — Так, и кто поговорит с мамой?       Вопрос непростой. Не такая мама наивная, чтоб хотя бы не спросить - а с чего это сыновья решили именно сейчас отправить открытку дяде Джимми, которым до этого все годы своей жизни не интересовались?       — Ладно, кто такой удачливый, чтоб попытаться найти этот адрес в её вещах?       — Или у кого задница по ремню соскучилась? Ну у тебя, Скотт, у тебя. Знаешь, тут немного мешает то, что учебный год начался! Под каким предлогом мы напросимся домой - соскучились что-то? Или поручим миссию Викки?       Лицо Скотта было сосредоточенным и мрачным.       — А тут, братец, и такие варианты рассматривать можно.       Поздний вечер правильно было уже называть ночью, в гостиной сидели только Уортингтон и Дрейк - страдали над своей частью расписания, точнее, страдал в основном Уортингтон, у которого так и эдак перекрывались часы то с Санта-Марией, что ещё ничего бы, то с МакКоем, что уже печальнее, а Дрейк преимущественно оказывал моральную поддержку.       — Чёртова погода, — шипел крылатый, снова яростно чиркая по расчерченному листку, — чёртова осень, чёртова Шторм, почему именно сейчас надо быть такой принципиальной стервой?       — Потому что нельзя править погоду постоянно, по любой своей прихоти, — пожал плечами математик, — дожди тоже нужны.       Коллега воззрился на него крайне выразительным взглядом.       — Но не неделю подряд, дорогой Боб! Это право я могу как-то тасовать, но осторожно, мне Хоулетт уже обещал перья выщипать, мы с таким трудом выверили, чтоб вровень идти, а на полётах у меня десять человек, и либо я их сдёргиваю у МакКоя, что совсем не круто, либо… у себя, и тогда прахом у нас идёт скандинавский эпос…       Дрейк сочувственно вздохнул. На его непрофессиональный взгляд, детишки и так летали - залюбуешься, и можно было сильно-то не париться.       И в этот момент раздался звук, который они меньше всего ожидали сейчас услышать — стук в дверь. Входную дверь. Уортингтон выплюнул недогрызенный карандаш.       — Кого-то ждём?       — Насколько я знаю - нет. Вообще-то, если б кто-то подъехал…       Объяснять было не надо - все, кто может сам открыть ворота, вроде здесь. По крайней мере, Хоулетт, наиболее склонный куда-то сорваться на ночь глядя (ну не куда-то - к жене, понятное дело) точно здесь.       Стук повторился. Нет, не послышалось.       — Ну есть же домофон, ну, потерпевший! — гаркнул Уортингтон, словно за дверью могли его слышать, и нехотя выбрался из кресла.       Однако домофоном неизвестный, явно, тоже воспользовался, потому что на лестнице послышались шаркающие шаги и покряхтывание МакКоя. Просто, видимо, терпения нет совершенно. Что даже понятно, в такую-то погоду.       — Что там, док?       — Кто-то из учащихся, видимо, пиццу заказал, — неловко пошутил Дрейк.       — Девочка, — пробормотал МакКой и пошаркал открывать дверь.       На пороге, действительно, стояла девочка. Подросток лет 15ти, вряд ли больше, хотя макияж, растёкшийся от дождя в некое подобие грима чернометаллических групп, должен был, наверное, делать её очень взрослой.       — Спасибо, спасибо… — простучала зубами она и шагнула - почти ввалилась - через порог. Уортингтон оглядел её блузку, которая закрывала чуть больше половины той поверхности тела, которую должна была закрывать, бросил взгляд в черноту, прошитую толстыми нитями ливня, проводил взглядом мокрые следы.       — Ты пешком, что ли, сюда добиралась?       Девчонка кивнула и набрала в грудь воздуху, собираясь, видимо, пуститься в объяснения, но МакКой пресекающе выставил ладонь.       — Первым делом - горячая ванна, ребёнок. Вторым - горячий шоколад… Уоррен, дружище, не приготовишь девушке поздний ужин? Да, пожалуй, шоколад и мне можно…       — Вот почему не наоборот, а? — пробухтел птероморф вслед удаляющейся паре, — можно подумать, сопровождать девушку в ванную нужна какая-то особая маккойская компетенция. Чего лыбишься, Дрейк? Пошли, я один на всю ораву готовить не буду. Сейчас же ещё как минимум Гарсиа подтянется…       Так и вышло. Точнее, миссис Уилсон была на кухне уже через минуту после того, как Уортингтон разбил в миску первое яйцо, а Дрейк занёс нож над первым помидором, вопросила, где девочка и найдётся ли тут поварёшка побольше - засветить доку в лоб, рассамоуправничался что-то. Прошлявшиеся невесть сколько по такой собачьей погодке дети первым делом должны попадать в её руки, а не куда-либо ещё. Нора прибыла почти одновременно с девушкой, уже облачённой в великоватый ей махровый халат, и МакКоем, успевшим возложить на подвернувшуюся ему по пути Шторм задачу найти более-менее в жилом состоянии комнату…       В отмытом состоянии ночная гостья оказалась миловидной и какой-то очень хрупкой, хотя возможно, так казалось из-за чужого халата и уменьшившегося без каблуков роста. Она рассыпалась в заверениях, что отлично себя чувствует, и жадно набросилась на еду, исторгнув у врача и директора, обсевших её с двух сторон с самыми родительскими выражениями лиц, невольные вздохи умиления.       — Не омлет, а просто сказка, мистер…       — Уортингтон. Ну конечно, сказка, на свежем-то молочке, — птероморф поставил на стол перед ней тетрапак, украшенный очень хорошего качества девичьей фотографией, — вашего имени как раз.       Девушка вспыхнула и едва не подавилась.       — Да… Я как раз хотела рассказать. Я уже немного рассказала мистеру МакКою…       — Уоррен, — директор мягко перехватил тетрапак и долил себе в шоколад молока, — ну что удивительного-то, в самом деле? Да, Эшли сбежала из дома - среди наших учеников не особенно редкая история. Конечно, тут…       Эшли опустила голову.       — Да, я понимаю, это наглость с моей стороны, и я пойму, если вы не разрешите мне остаться… Но куда я пойду, я просто не представляю. То есть, вариантов, конечно, до чёрта… но все не очень хорошие, думаю, вы сами понимаете. Немного я с нехорошими вариантами уже знакома, я не хочу пускать свою жизнь под откос, правда не хочу. Но и вернуться домой, пока там всё… так… Да, я не ваш контингент, но может, вы… ну… может быть, у вас есть какая-нибудь работа для обычного человека? Прибираться, мыть посуду… я на всё соглашусь. Буду вести себя тихо…       Нора вытаращила глаза.       — Ты…       Тонкие пальцы девушки отчаянно стиснули ложку.       — Я только об одном умоляю, если мне нельзя остаться - хотя бы не сообщайте в полицию, что я здесь была. Просто сделаем вид, что мы друг другу приснились, а? Нельзя, чтобы меня вернули… Я не хочу говорить страшных слов, но я что-нибудь сделаю с собой или с ними, честно.       — С тобой плохо обращаются родители? — голос Норы дрогнул.       — Отчим. А мама покрывает его… Я немного рассказывала мистеру МакКою… Мне сложно об этом говорить. Потому что я ж понимаю, это может звучать… подростки часто наговаривают на родителей, да? Какого подростка ни спросишь, у них всегда ужасные родители. Но вы по идее немного знаете о том, что это бывает правдой.       Уортингтон забрал пустые тарелки у неё и Дрейка, который положил себе совсем немного.       — Ну ты, конечно, нетривиальное место выбрала.       Девушка бросила на него быстрый взгляд и снова понурила голову.       — Потому что здесь меня не додумаются искать. И потому что слышала о вас много хорошего. И… я читала, что когда-то здесь планировалось обучать и человеческих детей, вместе с мутантами. Жаль, что с этим не сложилось, и наверное, я не лучший вариант, чтоб стать таким исключением…       — Вот что, — миссис Уилсон поднялась, — как по мне, утро вечера мудренее. Сейчас ребёнку нужно спать. Вы тут, если хотите, сидите, думайте, решайте… Пойдём, милая. Сейчас позаботимся о твоей очень вероятной простуде. И не спорь! Перед простудой все равны, мутанты и немутанты, и передо мной, кстати, тоже.       — Нда, — только и вымолвил Дрейк, проводив их взглядом. Расшифровывать и не надо было - думали все примерно в одном ключе.       — Нет, а что - выгнать девчонку? — насупилась Нора, — вот туда, наружу? Или сдать полиции, чтобы… У хороших родителей дети не убегают, вот!       — Вообще-то, убегают, — Уортингтон забрал её опустевшую чашку, — точнее, тут не в хорошести дело.       — Понятно, проблемы с законом нам совсем не кстати, и что там за родители - чёрт его знает, но подозреваю, что ничего хорошего, и говорить с ними, наверное, будет непросто, потому что получается, им есть, что скрывать… Но в самом деле, если мы будем только за мутантских детей впрягаться, это не некрасиво малость?       — Это разумно, — отрезал птероморф, — покуда государственная линия - защищать этих человеческих детей от нас.       — Ну, теперь с нами профессор, — вклинился Дрейк с плохо сдерживаемым жаром, — он что-то придумает, можете не сомневаться!       Может, и можно было на это что-то возразить, но никому не хотелось. 17 лет назад, апрель       Духота в доме стояла невыносимая. Саблезубый обещал что-то с этим сделать, но дело не обещалось быть простым - о вентиляции проектировавшие это всё гении просто не подумали. Даже представлять не хочется, как тут жилось-спалось, когда чадили свечи и печи. Периодически Чип просто распахивал окно в гостиной, дыша при этом жадно, как вынырнувший из-под воды утопленник, но хватало этого ненадолго.       — Ну постарайтесь пока дышать поменьше, — проворчал Саблезубый, который при обследовании одной из стен, на предмет перспектив монтажа наружного венткороба, обнаружил, что верхние венцы довольно сильно попорчены таяньем снегов (покрытие у крыши в этом месте неудачное, сильно задерживает снег) и какими-то древоточцами, и без дополнительных ухищрений тут не получится.       Как будто тут что-то получалось без дополнительных ухищрений, рычал Алекс, которому поваливший из строптивой печки, возмущённой, что через столько-то лет её попытались заставить работать, дым знатно разъел глаза и горло. Дом после этого проветривали хорошо, открыв настежь и окна, и дверь, но видимо, печка реально жила своей жизнью и некоторое время ещё поплёвывала дымом, его стойкая горечь чувствовалась и не давала уснуть.       Так что может, и не так оно плохо - ночные путешествия в туалет на улицу. Даже при разыгравшемся опять цистите. Хоть свежим воздухом подышать…       Дом-туалет жуть наводил по-прежнему. Ну, не инфернальную - всё-таки, при всей объективной дикости произошедшего тут, восставших мертвецов Мина не допускала ни на миг, да и далековато им восставать, даже трупы тех, кто уже был благополучно погребён, полиция тогда эксгумировала и увезла, Саблезубый водил показывать углубления в земле, оставшиеся от могил… Так, страшно, что доска под ногой может хрустнуть, или наоборот, сверху что-нибудь рухнет. Или, не дай бог, выскользнет и канет плеер, столько уже с нею прошедший. Плеер дорог. Старый, ещё Мистик где-то откопанный. С песнями, в большинстве своём старше всех здесь присутствующих, кроме Саблезубого. А так… атмосфера брошенных домов по определению гнетуща, даже если опустели они каким-то более мирным образом.       Обратно, уже не подгоняемая мочевым, Мина шла медленнее, оглядываясь - ночные пейзажи здесь наводят странную смесь тоски и восторга. На прежнем месте выходить любоваться удавалось реже, да честно, не особо и хотелось. Да, темнота непроглядная, чернющая - в городе такого просто не бывает, даже в малом городке вроде Хармони. Эта чернота становится всё совершеннее, тотальнее - по мере того, как тает снег. Зато видно звёзды…       Бросив взгляд в сторону храма, Мина оторопела - там дрожал призрачный голубоватый огонёк фонарика. Это кого, интересно, понесло туда среди ночи и главное - зачем? Чего-чего, а страха уж точно не было - каким-то посторонним злоумышленникам тут просто взяться неоткуда, все злоумышленники знакомы по имени. Волк из лесу тоже вряд ли придёт светить фонариком. Можно было, в принципе, и плюнуть, но Мина решила, что какие-то грехи в столь святом месте она может себе позволить, например - любопытство, и поплотнее запахнула шубу с саблезубовского плеча, возвращение которой к хозяину снова почему-то отодвинулось.       В храме оказался Чип. Сидел на бревне, выпавшем из перекрытия, болтал зажатой между пальцами бутылкой и пьяно-сосредоточенно изучал непроглядную копоть стен, непроглядную черноту неба, виднеющегося в прорехи потолка. Мина размышляла - спросить, что за блажь на него нашла, или уйти, пока он её не заметил, но тот её опередил.       — Что, тоже не спится? А кому спится-то в грёбаной духоте… Эйб колёсами закинулся, теперь, конечно, спит. А я не хочу так, не. Потом башка будет дурная, проверено.       — Думаешь, это, — Мина обвела взглядом постапокалиптический интерьер, тонущий в спасительном в какой-то мере мраке, — пополезнее будет?       Чип поскрёб пальцем криво заросший шрам за ухом.       — Не, полезнее - это, конечно, вряд ли… Хотя как сказать. Тут же, ворочаясь в этой грёбаной духоте, волей-неволей начнёшь думать об этих долбонавтах, что всё это построили. По-моему, тут только о них и можно думать… Иначе б убил Эйба нахрен, да то в нём и хорошо, что всё время болтает, отвлекает.       Темнота пугает людей за счёт того неизвестного, что она скрывает. Но когда скрываемое известно, в целом не легче. Кто б их тут отмывал, эти многочисленные следы расправ во благо редеющей общины. Дожди, снега…       — Саблезубый говорит - здесь до сих пор всё кровью воняет. И не подумаешь, что в нём поэт дремал.       — Ну, Саблезубому в этом верить можно. Ему-то такое попривычнее должно быть… Это хорошо. Значит, не спятит. Часовщик сказал бы - нам ли жмуров бояться. Ну так я и не жмуров. Я…       А кто про жмуров-то. Тот же Эйб дня три тому назад поднял с утра тему - не сделать ли всё-таки парашу в доме. Что за дурь такая - переться куда-то в ночи, по такой темнотище, даже с фонарём все кости переломать можно. А если прижмёт сильно? А фонарь в дырку улетит? Их, конечно, ещё несколько, но и они тут надолго. Алекс потом сказал, о чём он в тот момент думал. Ночью был разбужен мочевым и услышал, будто вокруг дома кто-то ходит. А все дома, он и в мутантскую заглянул, и дверь Мины подёргал. Так, в общем, и сидел до утра, ножик сжимал, молитвы пытался вспоминать. Разбудить никого, понятно, не решился - на смех же поднимут. Ну, на туалетную идею среагировали без особого энтузиазма, так он засов на входную дверь приделал. Мол, чтоб от ветра не распахнулась. Саблезубый ему сразу сказал, если он, возвращаясь из туалетного домика, обнаружит, что который-то дебил дверь запер - дуршлаг из этого дебила таки сделает.       — Безумия?       — Ага, его самого. Сама знаешь, поди, о чём тут если не все разговоры, то все мысли точно. Эйб уже о какой только херне не трещит - вчера, не поверишь, мультик какой-то пересказывал. Кого уж последнего можно заподозрить в том, что мультики смотрел… Почему я ему бока никак не намну? А потому что боюсь, что остановиться не смогу. Если долго вглядываться в бездну… — он бессильно очертил бутылкой круг, подразумевающий анализ окружающей непосредственно сейчас действительности, преимущественно, правда, тонущей во тьме.       Интересно, конечно. Тогда ведь Саблезубого он удержал. Главным образом он, с неё и Алекса много ли толку было. А зачем удержал? А это Чип и озвучил почти сразу. Страх, страх кровавой ауры места. Истерично, зато искренне. Но вряд ли место заставило Эйба пнуть подвернувшуюся под ноги собаку. Разве что, цедил сквозь зубы Чип, фиксируя раненого, пока Алекс обрабатывал дырки в его плече, инстинкт самосохранения отключило. Тот факт, что первым делом Алекс осмотрел собаку, должно, во всяком случае, ясно показать, что неудовольствие Саблезубого лучше не вызывать. Больше, хочется надеяться, эксцессов можно не ждать.       — Безумие - не вирус, чтоб жить во внешней среде.       Бандит усмехнулся и похлопал свободной от бутылки рукой по бревну.       — А почему нет-то? Внешняя среда - это то, что нас формирует, по-учёному-то выражаясь…       — Мы уже сформированные, — Мина присела поодаль, — и они уже сформированными приехали сюда. И своё безумие привезли с собой. Чтоб спятить так - надо быть спятившим изначально.       Ветра как будто не было, однако периодически сверху, откуда-то из прорех, сыпалась древесная труха. Ну, птицы, мыши, ещё какая-нибудь живность, которой никакие суеверные страхи жить здесь не мешают. Где-то в тёмной глубине храма что-то деловито шуршит. Слишком деловито для призраков.       — Когда смотришь на выживших из ума стариков, это так… Ну, понятно - они старики. Но что, без этого вот нельзя? Ладно там, руки трясутся, глаза не видят и уши не слышат. Хотя, наверное, в здравом уме ссаться под себя вообще невыносимо б было… Ну такое, знаешь… — Чип пошевелил пальцами, словно в воздухе пытался нащупать слова, — нельзя так с человеком. Опускать его до такого вот.       — Природа жестокая сука.       Их фонари, пристроенные на груде щеп на полу, смотрят друг на друга, их свет, перекрещиваясь, проецирует на две стены картины нездешнего, неземного затмения. Тень Чипа немного искажённая, и ввиду топорщащихся волос совершенно смешная. Такой смешной, ненастоящий демон, совсем не такой, с какими проиграли сражение построившие этот храм. Чип протянул бутылку. Не пиво, да. Но, если мелкими глотками…       — Да что природа? В природе такого нет. Пещерные предки до такого возраста не доживали, чтоб в овощ превращаться. Там всё просто, сурово было. И вот знаешь, сижу и думаю - не потому ли ещё многих манит такая наша жизнь. Чтобы умереть молодыми.       — Ну ты загнул.       Чип рыгнул, сплюнул, принял обратно бутылку, подержал за горлышко, обозревая сквозь прозрачную этикетку оставшееся количество.       — Мне, девочка, печально, но приходится признать - слишком уж много лет. Однажды, знаешь, в человеке происходят всякие возрастные изменения. Типа там - понимаешь, что жир с пуза уже так легко не сгоняется, как когда-то, и одышка вдруг откуда-то, слабая вроде, а всё же, и седой волос не один на макушке, а, ну, побольше… В твои годы то, что все мы смертны - это так, фигура речи. А в мои - не совсем.       «Фигура речи»… Ну да что бы он знал о том, насколько близко она видела смерть. И стоит ли распространяться. Насколько это продуктивно - открывать то и это человеку, который в твоей жизни прохожий? Чип и Эйб обсуждали то и дело какие-то события прошлого, каких-то общих знакомых, понятно, им обоим было, что порассказать. Иногда что-то вворачивал Саблезубый, но реже, а они с Алексом больше слушали - так уж как-то повелось. И то верно, что могут рассказать не сидевшие?       — Будто ты старик, Чип.       — Не старик, конечно. Но кого-то такие мысли посещают раньше, кого-то позже… Кого-то, понятно, раньше Альцгеймер посетит. У меня и жизнь такая была… я с ходу только сотню раз могу вспомнить, когда мог сдохнуть. Вот сижу, смотрю и думаю - а ради чего?       И про палец он недавно тоже рассказал. Без вопросов, как-то походя, когда зашла речь о технике безопасности. Гильотиной в печатном цехе это ему. Вот как возникают эти домыслы и слухи?       — Ни ради чего - это вот эти вот. Как ни сдохнуть - лишь бы не так, как они, такое моё мнение.       — Умирать от чего угодно страшно. Должно быть страшно. Так человек устроен, и правильно, что он так устроен. Но собирались-то они тут для совместного выживания, так? Не так, как мы, мы от разных проблем сюда прибежали… Так если посмотреть, у нас что, меньше поводов начать резать друг друга?       Нужны ли такие вопросы вообще. Будто тут кто-то чего-то не понимает. Вот не окажись они рядом тогда - быть бы Эйбу фаршем. И кто б об этом жалеть стал, только честно? Чипу он так-то не друг, и видно же, что с одной стороны рад Чип, что не единственный тут человек (как-то уж так сложилось, что о её особом случае никто не распространялся, хотя вроде специально не договаривались), с другой - Эйб явно не тот сосед, какого он выбрал бы добровольно. Темпераментами не сходятся. Оказались бы в одной камере - кто-то кого-то уже б порезал. А тут… как раз атмосфера, видать, и сдерживает.       — Это, конечно, моё частное мнение, но - меньше. Мы все тут не сливки общества, но, как бы сказать… когда человек понимает, что он далёк от того, что можно ставить детишкам в пример, это лучше, чем убеждённость в своей святости, позволяющая творить такое, что дьявол из преисподней высунет пятак от любопытства.       Эйб Саблезубого боится, что и говорить. Наверное, побаивается и Чипа - тоже есть резон, Чип моложе, мускулы у него побольше, да и некоторую репутацию всё же наработал. Их с Алексом при этом можно уже в расчёт не брать… С одной стороны - для преступника нормально находиться в окружении способных к всяческим покушениям на права и свободы граждан, с другой - ладно, если хватает уверенности, что тебя не застанут врасплох и ты всегда выйдешь победителем. Лёжа в духоте комнатки, которая должна была напоминать келью, а напоминала - карцер, о чём можно было думать, в самом деле? Эти сектанты, будь они неладны, думали о том, в кого из них следующего вселится дьявол, или есть ли кто-то, кого они могут не бояться. А дьявол между тем нашёптывал: «ударь первым, предотврати, останови злую силу». Они в дьявола не верят, и лёжа в духоте и темноте этих кладовок, думают о том, у кого тут первого сдадут нервы, и кому внутренний голос, который можно уже не называть дьяволом, будет нашёптывать «убей первым, устрани угрозу»…       — Согласен, — кивнул Чип и поцеловался с бутылкой, — вот и Эйб говорит - есть люди, с ними никакого дьявола не надо. Мы-то ладно, убивали ради бабла - тут всё понятно, убивали тех, кто дорогу перешёл, тоже понятно. Как-то не пытались выдать это за что-то хорошее… Но это если разобраться - так себе оправдание. Потому что… Ну вот как у вояк, бывает, крышу рвёт, знаешь? А ведь правое дело вроде как делали, родину защищали и всё такое. А потому что един хрен, дочиста кровь не отмывается. Вообще никогда. Ты вот веришь в бога?       Самый дикий вопрос, который мог прозвучать здесь и сейчас - и самый естественный. Естественная дичь их жизни вкупе с аурой места, да. Потом-то Эйб, поди, и сам над собой смеялся, что какие-то там шаги ему послышались, а той ночью-то не до смеха ему было.       — Нет. Но если ты веришь - объясни, будь добр, как это у тебя сочетается… со всем.       Чип ухмыльнулся, делая очередной глоток. Пошарил по карманам, вынул почти пустой пакет копчёной мясной соломки, протянул - какая-никакая закусь.       — Что-то есть, Мина, что-то есть. Не такое, как попы говорят… не такое, как здесь говорили. Это уж точно путь не к богу, а к кому-то противоположному. В том и засада - пока человек молод и дерзок, ему бог вот вообще до одного места. Ну, как родители… Кто в 15 лет мать слушал?       — Я слушала.       — А потом… Однажды человек понимает, что смертен. И что бог есть, и не даст ему ещё десять или двадцать лет, чтобы вдоволь покуролесить… Хорошо, хотя бы скажи - тебе здесь страшно?       Мина пожала плечами.       — Везде страшно. Однажды - иногда немного пораньше, чем про свою смертность - человек понимает, что безопасности нет. И меньше всего её там, где должно быть. В материнской утробе - выкидыши случаются. На руках у мамы - в автомобильных катастрофах гибнут и мамы с детишками. Дома в постельке - сколько народу было застрелено именно там…       Более чем уместные рассуждения, к вопросу о том, сколько баллов по шкале безопасности выпивать ночью с сидевшим верзилой в полуразрушенном храме культа, не предполагавшегося кровавым, но оказавшегося. После Алекса Чип в их компании самый спокойный, но это так себе повод расслабиться. Вроде и спасибо ему, что чаще молчит, Эйб-то да, не молчит. Неделю всего они тут были, когда спросил, чья она баба, Саблезубого или Алекса, и почему её в одиночке разместили - а то если общая, то как можно в очередь записаться. Первый банный день как раз был, может, это его на фривольный лад настроило. Хотя казалось бы, после колки дров (на дрова потихоньку разбирали перегородки в одном из домов, в Чипе тогда тоже вполне себе поэт проснулся - сказал, что вандализм вполне правильный, сгореть этому памятничку эпохи самое резонное дело) должно уже вообще ни до чего быть. Саблезубый ответил, что как захочет полюбоваться на собственную печень - пусть сообщает, это мы мигом. Это было за пару дней до инцидента с Сальмой, после этого-то Эйб заметно присмирел. Краем уха слышала она, как Чип ему втолковывал, что и иные связи есть - родственные, к примеру. И если девка свою мутацию пока никак не демонстрировала - так может, до греха не доводить? Короче, отношайся с руками, пока они у тебя есть. Мина попыталась представить себя с саблезубовскими когтищами - воображение, хоть тресни, отказало. Среди недели потом Эйб шутки шутил, вроде как подбивая Чипа поподглядывать, на это уже никто и не бесился - день до этого был занят, кроме колки дров, ещё и нагреванием воды для стирки, дело это было долгое и нудное, а сама стирка - тем более. Эйб пытался первое время саботировать как мог, вопрошая, почему не постирать параллельно с банными процедурами, Алекс ответствовал, что во-первых, воды не хватит, ёмкость там небольшая, во-вторых - в этом филиале ада дай бог чтоб хватило сил себя помыть, никто параллельно стираться не будет, это можно гарантировать. Так что по итогам сил хватало просто ноги до кроватей дотащить.       — Это-то верно, кто уж спорит. Только знаешь, что? Однажды наступит и такое время, когда поймёшь, что это неправильно. Должна быть безопасность. Должен быть кто-то, хоть единая душа на свете, кому ты можешь доверять. Ты своим этим доверяешь? Мне не отвечай, не надо, главное - чтоб себе могла ответить. Волчий закон такой - кто показал страх, тот труп. Ну так вот если можешь не показывать - значит, не такой уж там страх… Мне - страшно. Даже не стыдно сказать. Там, в городе - не страшно. В городе и ночи-то нет - огни, машины и в полдень и в полночь. Воры, убийцы, нарки - всё своё, родное. Здесь - чернота, словно тебя в открытый космос вышвырнули. И тишина такая, что собственное сердце слышишь. И Эйбово сердце, будь он неладен. Может, это эта тишина, этот воздух с ними всё это сделали? Там от гари, поди, такой кумар был - как не двинуться… Смешно, да - я вот этими руками троих на нож посадил, ну, одного, правда, не насмерть. Стрелял сколько - без счёта. А вот это всё… мозги просто взрывает. Как вот так? Просто появилась пришлая баба - и всё, всё в тартарары? Всё, ради чего они сюда подались? Сначала один другого пришил - из ревности к бабе, с которой, мать их, ни один из них не спал! Потом третий четвёртого спалил, что он ту бабу, оказывается, уже два дня в подполе держал… Тоже вот - семь человек мужиков кроме него в доме, как никто ничего не слышал?       Вот это самая настоящая безысходность - тут и вопроса не стоит, что в этой пришлой бабе было особенного, или в чём она была виновата, или что могла сделать. Ничего. Тот случай, когда человек становится не человеком уже - поводом, искрой с кремня. Велика ли разница между мифическим яблоком раздора и столь же мифической Еленой? Эта не была Еленой. Не красавица с обложки… и даже достойная уважения - бежать столько через поля и леса, спасаясь от явно не радужных перспектив в логове явно душевно не очень здорового субъекта… И попасть из огня да в полымя. Действительно ли она была шлюхой - однозначного ответа не было, всё-таки шлюхи, по идее, в силу специфики работы осторожнее. Да и какое это имеет значение? Главное, что, такая счастливая тем, что спаслась от маньяка и нашла приют у таких добродетельных, чистых душой людей, она и помыслить не могла, что одним своим появлением положила конец и добродетели, и чистоте. Такая вся из внешнего мира - в косметике и кружевном белье, с рассказами, полными всего того, от чего они ушли…       — Он ей рот вроде чем-то заклеивал…       — Ага, ну. Ничего не скажешь, свезло девке - сбежала от маньяка, попала к ещё худшим.       Страшно, это правда. Луч фонаря толком ничего не выхватывает. Так, край двери кельи главного… Отсюда всё, конечно, забрали тогда как вещдоки, а много ли было этого всего? Библия, испещренная многочисленными пометками, несколько самодельных распятий, летопись общины - помесь дневника с амбарной книгой. Никаких других книг, кроме библий, здесь и не было – больше ничего из греховного внешнего мира и не полагалось брать. Даже дневник одна из женщин вела тайком, очень из-за этого терзаясь - непозволительная вольность… Этот дневник тоже отчасти помог восстановить потом хронику событий. В ресурсах авторша была ограничена - тетрадь хоть и толстая, но одна, поэтому писала мелко, убористо, да и украдкой, чтоб не спалили за таким чем-то не богоугодным делом, но понятно, в таком месте каждое событие, нарушающее привычный уклад, приобретает особую яркость и выпуклость. Каждая вскользь оброненная фраза - о зависти и раздражении соседок к молодой и красивой женщине, особенно резкой перемены в поведении у сестры Эдит, о нервности и несобранности на покаянии брата Теодора, словно он что-то утаивает… Упоминание об исчезновение гостьи из внешнего мира было и в летописи - но там гораздо суше, с пояснением, что она, по-видимому, поддалась искушению и вернулась в большой мир. А вот об исчезновении брата Джорджа так спокойно уже не получалось. Цитата о Каине и Авеле последовала всего через неделю - когда сестра Барбара, разыскивая потерявшуюся козу, наткнулась на плохо замаскированный труп. А ещё через неделю окончательно рухнуло всё…       — Религия… Она только так маньяков порождает.       — Ну да, воздержание это самое… Не убий, не укради - это, может, и нормально придумали, а вот про прелюбодейство ни к чёрту. Не может человек не прелюбодействовать, природа такая.       Мина сделала ещё один глоток. Наверное, это от того, что ночь пока ещё довольно холодная, пьётся легко. В тепле б так не пошло… А может, озноб от этого места всё же. Здесь они собирались для молитв и общих, групповых покаяний. Радикальненько так - исповедоваться перед всем честным собранием, дескать, у нас от братьев во Христе тайн нет. Ну, первое-то время конечно, какие тут были грехи… Осуждение недостаточно ревностно работающего собрата, нескромные мечты о добротном куске мяса, да с подливочкой. А потом появилась эта девушка - и говорить о грехах стало намного сложнее. Грех вполз сначала в одно сердце - брата Джорджа, даже не самого молодого из общины, даже не самого великого распутника в прежней жизни. Он боролся с вожделением как мог, но легко ли одному нести на сердце такой камень? Увы, поделиться со всем собранием он душевных сил не нашёл, поделился как раз с кем не надо - братом Кристофером, которого обуревали те же мысли и желания. Так и пролилась здесь первая кровь - а потом понеслось, словно, в самом деле, вирус какой-то.       — А убивать, значит, не природа?       И этому брату Кристоферу ещё повезло. Не сумев простить себе совершённое в дьявольском затмении, он наложил на себя руки. А живые потом позавидовали мёртвым…       — Тоже природа, но смотря как. Они ж под конец тут все жили, в храме этом? Ага. Скучились, дрожали, истерили, смотрели друг на друга - кто следующий. Вот это, наверное, ад и есть. Сами себе ад устроили… Потому что когда человек стареет, и начинает задумываться, куда он шёл и как жил, и начинает искать бога… Он находит кого-то противоположного.       Не может человек не прелюбодействовать, это правда. И пока он живёт в этом большом мире, полном всевозможных искусов, то и прелюбодействует переборчиво, в первое утро тут Чип и Эйб завели что-то разговор о бабах, и звучал этот разговор крайне успокоительно - Эйб носительниц грудей менее третьего размера вообще за женщин не считает, а Чип, как мулат, тяготеет к цветным. А всего через неделю - смотри-ка, какие вопросы пошли. Всего неделя, после рассуждений, что у такой-то актрисы такая жопа дряблая стала, а у такой-то певички морда - бабуин в страхе убежит, и Эйб вполголоса канючил Чипу, что за дела такие, недаром издревле говорят - баба на корабле не к добру, а Чип отвечал, что он-то целиком согласен, да за такие речи можно с корабля за борт с якорем в сраке нырнуть. И как тут, в самом деле, о проклятых сектантах не думать… Бутылка снова ткнулась в её руку. Немного там уже осталось - ну да ей много и не надо.       — И что, считаешь, с этим можно сделать?       — Не знаю, Мина, не знаю. Потому мне и страшно. Потому что куда ни глянь - везде дерьмо какое-то. Проснулся, вышел, глянул на это всё - мать твою, вот просто бежать, бежать, не оглядываясь, отсюда. Обратно, в город, там огни, машины орут круглые сутки, стрельба, дурь… Неделю из запоя не вылезать… И больше никаких этих грёбаных ёлок, даже на грёбаное Рождество!       Через неделю вопрос всё-таки встал ребром: кончались два продукта первой необходимости - дизель и бухло. Эйб ожидаемо гундел, что говорил же он, экономить дизель надо, ну никто ж не слушает дядю Эйба, Саблезубый велел заткнуться - зато бухло он уничтожал активнее прочих, почитай, проще перечислить дни, когда он трезвый был. Эйб огрызался, что сухой закон тут вроде не вводили, да и кажется, не бухает тут только собака, в общем-то, всерьёз скандалить с ним не собирался никто - всяк справляется с кошмарами как может. А если не от ауры места, над чем можно ржать днём и уже не так хорошо ржётся ночью, когда там-сям что-то скрипит и шуршит и то и дело заливается предупреждающим лаем Сальма, то от духоты - кошмары снятся всем. Ночи не проходит, чтоб не блеснул сквозь щели между досками двери огонёк свечи (в фонарях батарейки экономили, два комплекта уже село) - кто-то встал, гремит ковшом с водой или звенит пивной жестянкой, матерится вполголоса, уговаривает сам себя вернуться в постель… Саблезубый, ухмыляясь, что никого, конечно, тут не хочет обидеть недоверием, прикрутил на дверь Мины засов с дверей храма. Засовище. Он один весил, наверное, как вся дверь. Теперь, прислушиваясь к звукам снаружи, думалось о другом - если тот, снаружи, уронит свечку или просто блажь найдёт, успеет ли она открыть этот засов, тугой и тяжёлый, как вся эта жизнь? Вот тебе пожалуйста, обычная ночная дурь. Дерево порядком отсыревшее, враз не займётся. Да и проломить с пинка доски двери не так чтоб нереально. Что, правда, двусмысленное такое успокоение…       В общем, поорали, повыясняли, кто прав, кто виноват, а делать нечего - Саблезубый собрался в дорогу. Как ни крути, свежая пресса тоже давно нужна - за месяц одичали уже. Алекс, конечно, орал, что они сюда вроде потому и переселились, что кое-кто примелькался, так что, собрался и здесь примелькаться? А у него внешность, может, и тоже не самая тривиальная, но глаза за тёмными очками можно спрятать. На какой-то миг Саблезубый как будто даже готов был согласиться, но решающим аргументом выставил то, что у Алекса навыков для таких вылазок критически маловато, сидел всю жизнь на базе - вот и сиди дальше. Чип сказал, что он бы свою кандидатуру за ради прекратить свару, может, и выставил, но, честно, боится, что назад себя вернуться не заставит. А ему ещё два удостоверения доделывать, да и Часовщик таких приколов не прощает. Эйб ничего не сказал - в федеральном-то розыске тут все, но он-то в таком, который с более фатальными перспективами, так что у него в комплексе мероприятий ещё и отращивание и окрашивание шевелюры (от федералов ушёл - а от алопеции поди уйди, Чип несколько раз предлагал ему пересадить шерсть с жопы, можно просто на суперклей) и сведение пары татуировок. У Саблезубого всё продумано - на машине будет рекламные наклейки менять, волосню собрал в узел и под шляпу спрятал, на морду нацепил очки с затемнением - до того страшные, в них кого угодно мать родная не узнает. Свистнул Сальму и упылил - благо, дорога неплохо так просохла, нигде не увяз.       Всё-таки было немного нервно - положим, с концами он не свинтит, хоть и получлен команды, но взятые на себя обязательства обычно выполнял, но жизнь ведь полна случайностей. Убить, может, не убьют, да и арестовать ещё суметь надо. Но если отправится петлять, чтоб сбить «хвост» - как скоро они придут к вопросу, что теперь делать, ждать его там, где он сможет их найти, или самим куда-то двигать? Для начала решать, кто теперь будет решать - уже на этом этапе всё полетит в тартарары. Саблезубый не раз уже сказал, что в лидеры сроду не рвался - это ответственность, а кто в здравом уме на себя повесит ответственность, когда можно этого не делать? Но он тут самый старший и опытный, поэтому - так. Пока все с новыми документами не разбегутся по своим делам и не освободят наконец его шею. Чип так-то подчиняется Часовщику, но Часовщик его к этой безумной компании приписал - так тому и быть, благо, это ненадолго. Эйб - сложно сказать, кому теперь подчиняется, ибо лидера их банды при аресте положили, один его вероятный преемник в следственной тюрьме и от него с самого ареста ни единой весточки, а другой уверен, что это Эйб всех сдал, Мина в эту историю не вникала, поняла только, что очень уж она запутанная. Ясно, что подчиняться мутанту ни тот ни другой добровольно б не выбрали. Короче - вроде и понятно, что из них с Алексом обоих лидеры как из говна пуля, однако Чип-то смолчит, а Эйба молчать только Саблезубовы когти научили, и вряд ли надолго. Упустит ли он возможность отыграться за ту трёпку, которую ему тогда Саблезубый устроил? Остаётся думать, что до этого не дойдёт - дольше всего своих документов как раз Эйбу ждать, они-то с Алексом могут свои забрать и уйти - да, хоть и пешком, и пусть они тут меж собой выясняют, чьи яйца крепче. Всякие там дела с Часовщиком всё-таки у Саблезубого, а они ему точно на верность не присягали. Но лучше б не доходило до такого, потому что есть у Саблезубого ещё расчёт ребят Часовщика кое на что подбить, и потому что есть и у неё одна мыслишка, которую с Чипом между делом обговорить, как посвободней будет…       Утро началось бодро - с выяснения, кто вчера последним ужинал. Не убрал сковородку, и в неё наползли какие-то мураши. Много. Эйб настаивал, что не он, Алекс со всем телепатским авторитетом заявлял, что врёт, Эйб, конечно же, гундел, что наговаривают злобные мутанты на честного человека, Чип послал всех нахер, поставил кастрюлю с мясом под суп, велев следить хоть всем вместе, хоть по очереди, и отправился на пробежку - держать себя старался в форме, от сидячей работы того гляди вширь поплывёшь и геморрой заработаешь. Мина сманила Алекса на изыскательства сухой доски по соседним домам - хотя бы отчекрыжить и стаскать для рубки, день банный. Так что дежурить по факту остался Эйб. Чай, не отравит, хмыкнул Алекс.       Часть досок сыроватая, в высаженное окно сначала нахлестало дождём, потом надуло снегом, выведенные истеричным почерком цитаты из Библии украсило зловещими подтёками. А часть, у стены, общей с кухней - уже подкопчёные, память о том, как брат Эдвард решил, что самое лучшее для них всех будет очиститься огнём и через это попасть на небеса. Соседи, их к тому времени было пятеро, с ним, однако же, не согласились. Помнится, Чип или Эйб что-то спросил, после чего и завязалась дискуссия - почему смерть в огне считают очистительной это хоть как-то понятно, огонь и реально существующую заразу уничтожает, не то что какую-то метафизическую, но так-то человечество придумало дохрена всего очистительного и душеполезного, что так просто и логично уже не объяснишь. Да так-то огонь тоже не очень объяснишь, говорил Чип, вон животные огня боятся, как же это наш обезьяноподобный предок, почти животное ещё, сумел этот страх одолеть? Дерзнуть приручить эдакую-то штуку - а она и в наши дни повергает в ужас и панику, вот было ему лет 12, когда горел завод через два квартала, они, пацаны, бегали смотреть. Туда - воодушевлённые, а возвращались задумчивые. Хоть мозгов у них тогда на всю компанию две извилины было, а каждый подумал, как хорошо оно, что существуют на свете пожарные, что вот это, беснующееся, гудящее, не доберётся до их дома.       Говорят, огонь - особое состояние материи… странное такое, недолговечное и страшное. Вечно голодное и уничтожающее себя своим голодом. С Керком они немного говорили об этом, теперь жаль, что вот именно - немного. Керк говорил, что ему, по скудости образования, просто слов не хватит - описать, как оно это. Он огонь чувствовал, понимал, как никто другой, только объяснить это общечеловеческим языком не умел, а кто б сумел… И его же убил огонь, это ли не дичь. Потому что огонь, говорил Эйб, закидывая в пасть сморщенные копчёные колбаски, всё равно, что ты там себе ни воображай, однажды вырвется из-под контроля и пожрёт всё, и тебя, и твой дом, и всё, до чего сумеет дотянуться. А она при этом, конечно, неизбежно вспоминала о Керке. Он мог делать с огнём всё, что угодно, он, как никто другой известный в этой части света, сумел взломать код управления этим особым состоянием материи. И всё же огонь его перехитрил…       А потом думала, естественным чередом, и о Пиро, о том, что так хочется верить, что он спасся. Он, и Лили, и ещё хоть кто-нибудь. Живы и на свободе, какой-нибудь вот такой же свободе, как у них тут, с той же мыслью - пережить, перетерпеть, чтобы однажды встретиться. Именно так мало у них осталось - только надежда…       Эйб с готовкой справился вполне достойно, пожрали. Чип в это время листал что-то на планшете, мрачнея всё больше, потом умчался в свою рабочую подсобку, допивая стакан уже на ходу и морщась от такого святотатства. Оказалось, некий субъект в некоем городе вступил в некую должность всего два месяца назад, и соответственно, если Часовщику надо, чтоб к документам на машину было не прикопаться, то подпись там должна стоять другая, столько работы псу под хвост. В общем, до колки добрался только к вечеру, впрочем, оно примерно так и предполагалось, Мина с Алексом, тоскливо матерясь, грели воду для стирки, до которой вчера-то дело не дошло, грустно вспоминая известные им модели стиралок, Эйб в кладовке чинил обрушившуюся полку, короче говоря, все были при деле. Когда Чип наконец, сладострастно пощёлкивая суставами, вышел во двор, у остальных, напротив, наступила технологическая пауза. И Алекс, который кроме своего шмотья ещё благородно постирал Минины джинсы и ветровку, рухнул подремать до своей очереди мытья, а Мина, раз уж так вышло, что сегодня она несколько меньше задолбалась, решила помыть окно гостиной - есть такие пустяковые вроде бы дела, о которых много раз заговаривают и так и не доходят руки сделать. Ну, в общем, попытку засчитать можно - а домыть его Мина так и не смогла, потому что как раз когда принесла чистую воду для смывания мыльной пены (о стеклоочистителях Саблезубый вообще способен был подумать в одной связи - когда речь шла об окнах машины), из своей конуры выполз Эйб, основательно вознаградивший себя за починку полки чем-то сильноалкогольным. И решивший, что сейчас лучшее время, чтоб повоспитывать несмышлёное юное поколение, начав с вопроса, что она, Мина, о себе такое думает и как ей вообще живётся с тем, что она такая тварь. Стоило б, конечно, спросить Эйба, надоело ему жить или как - как он в таком состоянии мыться собирается, но тот же Эйб как-то говорил, что спорить с пьяными, особенно пьяными уголовниками, не следует. Так что нехай ему Чип под хвост насуёт, у него это и убедительней получится.       Однако просочиться мимо, дабы отсидеться в каморке, Эйб ей не дал, схватил за руку и усадил на скамью, пропихнув впереди себя, с краю сел сам. Разговор быть лёгким не обещал уже хотя бы в силу пьяной дикции, Эйб мотал скудно обрастающей головой, как бычок, жевал губы, тыкал в Мину указательным пальцем, украшенным въевшейся грязью и рыбьей чешуёй, и требовал ответа. Ну, ничего, кроме честности, она для этого момента найти не смогла, и просто ответила, что объектом мужских воздыханий себя сроду не видела, да и по факту не являлась, и что можно же жить, просто не замечая её, у её одноклассников самого что ни на есть пубертатного периода это прекрасно получалось. Проспиртованными мозгами это интерпретировалось как-то странно - что она отвергает его из-за разницы в возрасте, Мина, опять же, совершенно честно заверила, что годы мужчину в её глазах не портят, просто они друг другу не подходят. Но психологические аспекты отношений волновали Эйба в последнюю очередь, коль скоро напился он до полной и абсолютной храбрости. Вот и решил, что пришла пора выяснить насчёт одной Чиповой гипотезы, что потому она с этими своими исключительно дружит, что у неё там всё не совсем как у человеческой женщины устроено.       До чего было б проще, будь тут стулья, а не скамейка. Но кто б тут о простоте-то думал. Протискиваться боком между этими массивными деревянными уродами быстро не получится, так бы хоть водичкой чистой окатить - если хмель не собьёт, то ещё ведёрком угостить по темечку. Вот как-то не приходило в голову саблезубовский подарок везде с собой по дому таскать… Подскочивший Эйб скамейку всё-таки опрокинул, Мина об неё споткнулась, ушибив лодыжку о бортик, и опрокинулась к двери Чиповой лаборатории, до кучи саданувшись локтем о дверной шарнир. Однако раз от кулака Эйба она увернулась, в другой раз пришёлся этот кулак как раз по корсету, и поскольку над хрустнувшими костяшками проораться немного времени требовалось, Мина, отлетевшая к окну, как раз успела обежать с другой стороны стола к выходу. Эйб бросился ей наперерез и даже успел бы левой рукой её схватить - но, булькнув, рухнул, хлопнув покалеченной рукой о столешницу, на опрокинутую скамейку. Выстрела, ей-богу, Мина не слышала, видать, такой хороший глушитель на этой штуке. Но что выстрел, тут грохот стоял на всю, наверное, эту чёртову деревню. Вбежал Чип с топором, изрёк что-то забористое, шевельнул тело - всё, кончился? Да не, хрипит пока, ну да это ненадолго, хрен тут поймёшь в кровище, куда ему прилетело, но факт, что куда-то в жизненно важное. Объяснять ничего не требовалось, Чип вполне догадливый, а вот решать что-то придётся. Мина прикинула, что за саблей бежать смысла нет - топор, конечно, оружие страшное, но револьвер аргумент более весомый, и Алекс, поди, уже пустил бы его в ход, улови в мыслях Чипа намеренье с ними за приятеля поквитаться. Не такой уж он всё-таки был приятель.       Помывка сегодня, это было однозначно, идёт в жопу. Тело пока перенесли в кусты у дома, посидели, выпили, Чип ещё раз охарактеризовал ситуацию, более развёрнуто. Часовщик сам пока не на связи, а через подручных такое передавать не след. Саблезубого, как назло, нет, и вряд ли он прямо завтра вернётся, хоть и обещался мухой. Ну, будь тут Саблезубый, может, и не случилось бы такого… А может, и случилось, если вспомнить некоторые события. То есть, понятно, ситуация срань, потому что Эйб, конечно, человек был поганый, но и польза с него ожидалась, иначе б его сюда не сунули. Но случалось, и более полезные ребята кончались по-идиотски. Так и сказать - сбрендил, не выдержав тягот, нянчиться с ним было, что ли? Часовщик так точно не стал бы нянчиться.       Короче говоря, ясно, что устраивать дальнейшую резню вариант точно дерьмовый, и так самое время что-нибудь брякнуть на тему проклятия места, которое собрало первую жатву. Саблезубый, может, придумал бы что получше, да и наверняка непечатного потом выскажет больше, чем печатного, но сейчас его здесь нет, и, положим, копы через полчаса сюда не нагрянут, но держать труп в кустах даже до утра не стоит. Чип снял в одном доме дверь, приколотил к ней два бруска - нормальные такие носилки. Нормальные, только вместе с тушей Эйба они это либо не поднимут, либо, если и поднимут, далеко не унесут. Выматерились, попытались отодрать брусья, не смогли - прибивал Чип на совесть, нашли другие, правда, похуже, распяли на них две куртки, вот теперь полегче вышло. Эйб, сволочь, при жизни тяжёлым был, после смерти что изменилось - разве что, молчит. Мина тащила лопаты и канистру горючего - хвала запасливости Саблезубого. Темнеет здесь быстро и как-то капитально, скоро будет вообще не разглядеть, куда прёшься. Фонари-то есть, но третьей руки, в которой этот фонарь держать, конструкцией не предусмотрено. Но хоть обратно светить себе будут. Ну, если вообще сможем понять, обратно - это куда, ворчал Чип, идущий первым, хотя бы направление. Эти чёртовы ёлки-берёзки все одинаковые, кто бы там что ни говорил. Правда, это была его идея - уносить как можно дальше, хотя окрестности знал, мягко говоря, плохо, это, опять же, Саблезубый излазил здесь всё со своей Сальмой, а Чип к прогулкам на природе относился весьма сдержанно.       Наконец, порядочно задолбавшись, выбрали место, выкопали яму. Чип какое-то время в дороге разглагольствовал, зачем, мол, было заставлять Мину тащить две лопаты, а зря, в сравнении с ним Алекс, конечно, дрищеват (а кто не дрищеват будет), но кое-какая физическая подготовка есть и у него. И вдвоём-то, казалось, вечность копали - так тут всё корневищами подёрнуто, да и после снега земля не отошла ещё, здесь-то, в тени. Зато кусты все эти вокруг, местечко укромнее некуда. Чип помянул между делом, что не впервой ему могилу копать, но усердствовать не будет, сил нет. И так нормальная яма вышла. Ухнули туда тушу, полили как следует. Мина в дороге всё гнала от себя мысль, а что если Эйб ещё живой, а они его вот сейчас в яму, да ещё огоньком, Алекс заверил, что ни одна реанимационная бригада ему б уже не помогла. Человек на 80% состоит из воды, так что горит откровенно неохотно, Чип, кидая горящие спички, повспоминал про всякие народы, у кого сожжение трупов принято - так-то дело правильное, только уж делать по уму. Вон у индусов - дрова дорогие, а жечь надо, традиция, так они этот труп немного подкоптят и в Ганг кидают. Выходишь такой утречком ополоснуться - а мимо человекообразная головёшка плывёт. Нормально, а? Ну их, такие традиции.       Сели на брёвнышко, Чип вынул из внутреннего кармана бутылку - за упокой выпить надобно, дрянь не дрянь, все мы дряни, и попротивнее ребята встречались… Мина снова вспомнила про Пиро, про Керка - те разговоры, что надо б было сжечь тело Тамары, и понимание, что никто из них к такому зрелищу морально готов не был. В яму-то заглядывать незачем, только смотреть на поднимающиеся языки пламени, вспоминать, как привязывали к спине Магды одеревеневшее тело - как же это страшно было, неподвижное, посиневшее лицо за её плечом, и рассыпающиеся русые волосы - такой контраст… Но нестрашных вариантов там не было. Хорошо, что ветер дым относит маленько… Однажды, может, получится забыть обугленное лицо, на котором каким-то образом ещё шевелились губы…       Чип не удержался, конечно, от того, чтоб сказать, что мужика-то ей всё же стоило б найти - ну это, для защиты. Правда, не такое это плёвое дело - нормального-то мужика найти. Так повспоминать знакомую братву - мало не половина без отца выросли, ну или с такими, что хоть бы и без, разницы никакой. Но и достойную бабу найти - тоже не так-то просто. Наверное, правы те, кто женятся поздно. В молодые годы ещё у всех ветер в голове. Так что хрен знает, как тут правильно… Вроде как, в брак сразу лезть никто и не гонит, просто поотношаться, главное чтоб тово, без последствий. Но вот на самом деле не бывает без последствий. Если и не растут потом детишки без пап - так просто жизнь друг другу поломать можно не ерундово.       — Тоже вот смешно, говорят - это у сопляков одна любовь на уме, а люди взрослые о такой херне не думают. По-моему так херня, это мелкие как раз орут, что ни в какую любовь не верят, все такие циники, что куда деваться. А когда маленько опыта наживёшь - понимаешь, что любовь это как раз такое. Может, и самое главное в жизни вообще.       И тут уже неизбежно вспоминался тот разговор с Джаггернаутом, в той немыслимо далёкой прекрасной жизни, от которой остались только воспоминания… и Алекс, делающий свой глоток даже не кривясь. Так-то не любитель крепкого алкоголя. Но - такой период сейчас в жизни, у них всех…       — Не всем, наверное, везёт - встретить прямо любовь-то.       — Не знаю. Тут говорят ещё - встретишь, какие твои годы… Но не в годах тут дело, думаю. Тут созреть умом надо. Я это не к тому, то есть, что типа молодняк любить не умеет, нет. Просто секс за любовь принимают, но это во всех возрастах, вообще-то. Поганое дело, да, — он зло рассмеялся, — надо с высоты прожитых лет молодёжь чему-то учить, а чему? Сами-то чему научились…       И ещё впору вспомнить, как когда-то делом жизненной важности было - спрятать от Алекса свои мысли. Теперь вот не прячет. Потому что не получится, и толку-то уже, и знает он её мысли - и что теперь-то…       Приняла бутылку в свою очередь. Отвернулась - всё-таки немного-то дурно. Наверное, ещё и шок запоздало доходит. И морозит немного, хотя от ямы жаром веет, и на ней опять шуба Саблезубого - потому что её-то ветровка постиранная висит. В кармане плеер…       — Чему-то да научились. Вот хоть документы делать.       — Ну это да. Вот то хоть хорошо, кстати - теперь-то меньше нам сидеть, этому делать не надо… Смешно сказать, этот вот говорил — а если волк придёт. Ну как придёт, так уйдёт, пересидим в доме, что он, дверь выбьет? Не волков бояться тут надо… И где угодно. А ещё потому, что от себя не убежишь. Никуда, ни сюда, ни туда. От того, что мы не молодеем, что смертны. Что неправильно живём. Что если честно - надоело всё. Во как надоело, Мина.       — Устал?       Чип опрокинул в себя остатки жидкости.       — На самом деле давно. Однажды приходится. Когда чувствуешь, как бесишься на этих молодых щенков, таких гордых после первого дела… ещё больше бесишься, что узнаёшь в них себя вчерашнего. Так и хочется по соплям дать. Конечно, не скажешь же - куда ты, сука, прёшь, зачем ты в это лезешь? Думаешь, теперь большой, сильный, взрослый, настоящий мужчина? На что ты жизнь собрался просрать? Не скажу, понятно - не послушают. Я б в своё время не послушал. И ты сейчас не послушаешь.       Винит он её в произошедшем? Может, и винит. Может, и она сама, хоть отчасти, винит. Да что ж теперь. Именно так оно всё в жизни и происходит, всё самое отвратительное - когда не от алчности, то от похоти, а ещё страха, от которого бегут в привычное, нормальную жизнь поддерживающее - в ту же похоть. И в алкоголь ещё. Тогда здесь тоже не было никакого дьявола, только собственные страхи и страсти, взращенные, доведённые до абсолютной силы. Недоверие ли, зависть или напротив, симпатия, привязанность - всё в конечном счёте переплавилось в одно. В безумие, в котором преступление рождается, как огонь от упавшей спички.       — Тут ты не прав, Чип. Я понимаю, правда, понимаю. Хочешь завязать? Это нормально. Для чего, в конце концов, всё делается? Сначала просто выжить, как-то свести концы с концами, потом - подкопить деньжат и где-то осесть, окружить себя тихими радостями…       Всё не всё там догорело - хрен с ним, времени на долгие церемонии нет. Закидали в две лопаты быстро, потоптались маленько сверху. Кустик бы какой ещё посадить, ну да к тому времени, как кого-нибудь сюда случайно занесёт, поди своим ходом вырастет.       Говорить в дороге о бренности всего живого не хотелось, понятно, никому, говорили о деле. О документах этих самых.       — Сайт школы не обновлялся чёрте сколько, там фото этой Джудит за пятый класс, на этом фото даже я на неё немного похож. А дальше - чёрт её знает, куда она делась, никаких упоминаний. Может, умерла вообще. На нескольких фрилансерских сайтах я пару заброшенных профилей под тебя взломал, завтра счёт к ним привяжу, мне Мак пришлёт… Думаю, их в целом убедит. Ну, суд не факт, что убедит, надеюсь, до суда не дойдёт.       — Нет, суд лучше не надо, — улыбнулась Мина, — у Сандерсов же вроде две дочери? Вторую, чего доброго, тоже тогда вызовут… Спасибо, Чип.       — Да не за что, моё дело маленькое, дальше уж твоя задача. Что ты дальше-то будешь делать? Сюда, понятно, не вернёшься. Да кто б сюда вернулся…       Мина покусала губу, собирая решимость - не сейчас об этом заговорить, так когда ещё-то.       — Ты, Чип, говорил, есть у тебя знакомый риелтор, с которым всегда можно договориться?       — Ну, если про Джоя Филина речь, то да. Приятный парень, помогал пару раз. Сейчас как раз, по идее, на рынке затишье, даже рад бы был заказу… Но смотря о чём речь, конечно.       — Да, разговор не на пять минут. Но, в общем, домики в глуши я посмотреть планирую. По средствам, сам понимаешь, у меня скромно…       — Да уж понимаю. Но и гиблые варианты у Джоя стопудово должны быть. Всегда есть. Так что, делать вторые документы? С сандеровскими лучше не…       Чип не очень в курсе деталей - куда, зачем она едет. Понимает, что за кем-то из своих, но без подробностей. Ну и не надо ему. Пусть думает себе теперь, что повлиял на неё этот разговор, решила выйти из игры, остепениться, осесть, какая-то человеку радость. Впрочем, а насколько это на самом деле не так?       — Да уж я не такая дура. Сандерс - это для чиновников, а для жизни нужно ниточек не иметь.       — Ладно, имя придумала? Что-нибудь померекаем.       Мина глянула на плеер, как раз остановившийся на «Батальонах Тельмана».       — Тельман. Рэйчел Тельман. И, Чип… Документы нужны будут не только мне.       — Понял. Ну то есть, пока не понял, но завтра займёмся.