* * *
— За убийство двух агентов ФБР ему дали двойной пожизненный срок, — голос Ричарда набатом вдалбливался в голову Гэвина; он даже начал ощущать что-то близкое к мигрени. В аудитории было прохладно. Среди студентов стояла напряженная тишина — каждый старался уловить как можно больше информации, ведь все это — то, с чем придется столкнуться в реальности каждому здесь. Но Гэвин откладывает ручку в сторону, считая, что все происходящее в этой жизни сугубо индивидуально. Ричард, между тем, останавливается прямо по центру кафедры и вылепляет Рида глазами. Гэвин смотрит в ответ, ощущая, что начинает гореть — все лицо обдаёт жаром. В аудитории будто кто-то развёл костёр, устроил мимолётный, не такой уж опрометчивый поджог, и теперь каждый здесь захлебнётся углекислым газом. Ричард непонятливо ухмыляется и, смотря прямо на Гэвина, продолжает лекцию: — У серийных убийц есть одно отличие. Мистер Рид? Гэвин хмурится, цепляется пальцами за ручку, начиная суетливо вертеть ее, нервно поджимает губы и думает, что ему плохо. — Соблюдение определенного ритуала? — его ответ неуверенный и больше напоминает случайность. Голос чуть осевший, отчего Гэвин резко кашляет, и на место всех предшествующих чувств приходит неловкость. — Это вопрос? — Ричард разочарованно поднимает брови, складывая руки на груди. — Соблюдение определенного ритуала. — Верно. В момент убийства преступник достигает высшего пика удовольствия, своего рода — эмоциональный и сексуальный оргазм. Гэвину хочется захлебнуться — тот смотрит прямо на него. Рид пытается увести взгляд, но почему-то возвращается обратно. К раскалённым льдинам, глубоко впивающимся в кожу до крови, и холодному пожару. Ричард отворачивается от него, медленно проходит вдоль своего стола, заложив руки за спину. Он сосредоточен на пространстве и профессиональном контроле происходящего — ему не столь важно, уложится ли информация в голову слушающим. По нему видно, что ему искренне безразлична судьба абсолютно каждого, кто находится в аудитории. Ричард открыто меркантилен. И в этом есть вся разница между ним и Коннором. Если Ричард олицетворяет собой изящное манипулирование, то Коннор лишь взаимодействует, ни на чем не настаивая. С профессором Найнсом тяжело: его циничность режет, отчего увеличивается тревожность, нелепая ущемленность колет спину. Рефлексия одолевает и заставляет прогнуться. С Ричардом невыносимо — ощущение ловушки и полнейшей дезориентации. То, как его пальцы цепко держат вещи, как он четко цепляет взглядом — от всего этого Гэвин испытывает неправильную эйфорию. Он перестает различать желание быть любимым и быть опустошенным.* * *
В комнате было тихо: на всем спальном этаже стояла тошнотворная тишина, выводящая из равновесия, отчего что-то внутри стремительно перемыкается, резко замыкается и растворяется, пропитывая кровь и лимфу — все это перематывается раз за разом, подобно навязчивому кадру из черно-белого фильма. Рид посмотрел на стол, перевел взгляд на плотно зашторенное окно: когда солнце проникает в комнату, норовя сломать ее своей массой света, он испытывает отождествление себя с чем-то бессмысленным. Гэвин Рид не живет депрессией и пневмонией счастья — ему просто тяжело, как обычно бывает людям, когда они прожили чересчур удушающий день. Рид знал, что такое удушающий день, от отца, когда тот медленно поднимал на него свой взгляд за ужином, спокойным голосом продолжая делиться принципом экономии мышления. Гэвин не знает, любили ли его родители друг друга. Этот вопрос всегда был неоднозначным, поскольку в их отношениях было что угодно, но не ненависть. Было лишь скупое раздражение. Они слишком разные люди, и это наиболее видимая часть, которую родители Рида выставляли на обозрение. Они немного помешаны на своих принципах и взглядах на жизнь, никогда не желают идти на какие-либо уступки. В доме было ровно пять фотографий из их жизни до момента рождения детей. На каждой они выглядели взрослыми и состоявшимися людьми как внешне, так и внутренне — будто бы, ещё не будучи обременёнными кольцами на безымянных пальцах, они были уже обременены чем-то чересчур неприятным. Гэвин помнил, что в неопределенный момент называть миссис Рид «матерью» ему стало несуразным. Она смотрела на него искоса, иногда даже надменно, но отчего-то улыбалась. Будто бы ее надежды не были оправданы тем, на кого она их так возлагала. После Гэвин вскользь охарактеризовал ее личность, как приторное лицемерие, а она тогда впервые поджала губы и дала ему пощёчину, но тут же резко одернула саму себя, пытаясь вновь непринуждённо улыбнуться. Ее губы отчего-то по-странному дрожали, а глаза больно впивались в черты лица своего сына. Она тогда вся была какой-то изломанной внешне. Гэвину было в тот момент стыдно. Если он и хотел задеть ее, то не столь несуразно и беспочвенно — проходит время, но осадок и противное послевкусие остаётся ещё надолго. У Гэвина Рида было достойное детство: он всегда был сыт, его не ограничивали в действиях, книгах, общении, его постель всегда была чиста и аккуратно заправлена, он был опрятен. Он даже помнил, как миссис Рид целовала его на ночь, говоря «добрых снов, милый». Отношения с родителями были отчасти тёплыми — Гэвин не мог поделиться с ними своей историей знакомств с сигаретами и алкоголем, но он всегда точно знал, что дома его будут ждать. Гэвин всегда остро нуждался в возможности поделиться сокровенным. Для него это не было признаком излишней эмоциональности. Тина говорила, что это нормально. В жизни слишком преобладает коэффициент дерьма, в котором стремительно тонешь. У Тины было биполярное расстройство. Гэвин только сейчас начинает понимать — эта часть Чэнь была настолько дефектной, что в одну секунду удавила ее. Тина с яркой самоиронией насмехалась над собой, когда ей резко хотелось зарыдать, без причины. Тине врезалась в голову мысль о том, что она несчастна, что она никогда не будет счастлива — ошметки ее радости были поглощены фагоцитами боли. Она просто была одна. Не всегда, но в какой-то определенный момент ее мнимый показатель одиночества стал зашкаливать, и она не выдержала. Он все еще не знает, какая именно мысль стала катализатором к ее самоубийству — все не может быть настолько банально паршиво. Он все еще не знает, но начинает понимать. Гэвин сел на кровать, начиная задыхаться в комнате. Словно сотня осколков впились в тело, которое от этого становится похожим на живой труп. Он один.* * *
— Вас подстрелят, — усмехается Андерсон, а после, выдержав задумчивую паузу, во время которой проходит вдоль стола, добавляет: — Во всяком случае, рано или поздно. Но главное, вы должны быть готовыми к поражению. Смерть, однозначно, не самый скверный итог. Пустота — вы можете остаться с ней навсегда, один на один, после неудачного захвата преступника, после того, как подстрелят вашего напарника, подчеркиваю, по вашей вине. Любая случайность, которая происходит с вами, способна оставить вас буквально ни с чем. Учитесь восполнять эту дыру в себе. Лекции Хэнка — неважно, какая была тема — сопровождались эмоционально-насыщенными словами и подачей, притягивая абсолютно любого и концентрируя на прослушивании материала. Гэвин потянулся к тетради с конспектами, которые были записаны слишком, по стандартам письма, мелким и корявым почерком. Он чувствовал легкую сонливость. Небо в Детройте слишком часто было тяжелым и давящим — протяни руку, и сможешь коснуться облачного пространства над головой. Будущее — меньшее из того, что в принципе волновало Рида. — Вы не будете в безопасности, имея при себе табельное — вещь, которой же вас можно убить. Не стоит доверять оружию. Никогда.* * *
Он должен был приходить в офис каждый день, но в разные часы. Это было вытекающим следствием графика Коннора, который надо было совместить с учебным расписанием Рида. На автобусе из кампуса до офиса было около получаса езды, без учета факторов, влияющих на задержку пути. Поэтому в среду, около трех, Гэвин уже сидел в просторном кабинете ментора, полностью сосредоточившись на информации. Коннор нервно коснулся галстука одной рукой, мнимо создавая впечатление того, что поправляет его. Он был без пиджака — тот висел на стуле, находившимся у стены, — рукава его накрахмаленной рубашки были небрежно закатаны чуть ниже локтя. Он поднял взгляд на Гэвина, который, будучи в темно-синей куртке стажера, ощущал себя ярким пятном на фоне агентов в четко выглаженных костюмах с фактурными линиями кроя. — Если будет некомфортно — говори. Рида отчетливо раздражала эта слащавая тактичность — не стоит обращаться с ним так, будто в своей жизни он не сталкивался с дерьмом. Между ним и Коннором образовалось незначительное напряжение. Возникло оно из ничего, просто они не могли досконально подойти друг другу. Рид изначально искал причины для того, чтобы про себя, мысленно, указать на детали некомпетентности работы Найнса, который, в свою очередь, вёл себя нарочито деликатно. В первоначальном итоге вывод выходил такой — им будто бы не хватало чего-то небольшого для того, чтобы выстроить хрупкое взаимопонимание. — Ваш брат показывал на лекциях фотографии жертв из дела братьев-каннибалов. Коннор удивленно поднял брови, одновременно с тем оперевшись руками о стол. Он явно не прельщал подобных разговоров, что было видно по промелькнувшему на мгновение негодованию на его лице — то ли Коннора не устраивало такое «откровение», то ли диалог о родном брате был тому причиной. Во всяком случае, этого Гэвин разобрать все же не мог. — Ричард? — все-таки спросил Найнс. Гэвин сдержанно кивнул. — Да, сэр. — Все равно, — нехотя сказал Коннор, опустив взгляд на стол. — Я настаиваю. Если что, говори. Он открыл папку с действующим делом. — Юйлань Ми, около двадцати лет, работала официанткой в распространенной сети кафе быстрого питания. Три года назад решила стать переводчиком с китайского и переехала в Коннектикут. Родители переводили ей деньги дважды на неделе, для обучения. Три недели назад она решила сделать себе подарок в честь окончания языковой школы — небольшое путешествие. Приехала в Детройт, остановилась в отеле, находившимся в деловом центре. В тот же день исчезла. Тело нашли три дня назад в соседнем от отеля здании, камеры зафиксировали, как она переходит дорогу, а дальше — ничего.* * *
В машине приторно пахло сандалом. Коннор молчал, сосредоточившись на дороге. Руки практически не отрывались от руля, находясь в положении, характерном для только начинающего водителя, но для него это, по всей видимости, было нормальным. Гэвин смотрел в окно, на проплывающие и будто бы тут же рассеивающиеся невысокие дома Детройта, на людей, назойливо маячащих на дорогах, превращавшихся в калейдоскоп из мрачных цветов и теней. Тучи над Детройтом сгущались. В этот сезон дожди шли довольно часто — влажность была ощутимой, порывы ветра неприятно тянули за собой подолы незастёгнутой верхней одежды. — Почему... — неуверенно начал Коннор, включая поворотники и останавливаясь на светофоре. — Решил пойти в ФБР? — Ну, — Рид повернул голову в сторону агента и помедлил, собираясь с мыслями и фильтруя их, потому что не на все есть желание отвечать, когда это надо. — Мой отец был федеральным прокурором, в соседнем штате. Он многозначительно замолчал. Коннор поджал губы и кивнул. Красный сменился на зеленый, и машина плавно тронулась с места, заворачивая направо, в деловой центр Детройта, где буквально каждый угол просматривается камерами видеонаблюдения. Мысленно Рид добавил пару положительных баллов Коннору за попытку коммуникации, но они все еще были эмоционально далеки друг от друга.* * *
Юйлань Ми была убита неделю назад. Кроме одной единственной камеры на входе в отель, больше ничто не засекло ее перемещений. Кредиткой не пользовались, телефон был выключен. Ее нашли по малейшей случайности: здание, находящееся напротив отеля, было на реконструкции — один из рабочих зашёл в подсобку, куда складывался ненужный хлам. — Он почувствовал смердящий запах оттуда, — указал кивком головы Коннор в дальний угол помещения, где стоял огромный платяной шкаф. — Подошел, открыл и... Он замолчал, нахмурившись. Подсобка была небольшой — около пяти метров в длину и три в ширину. Вход сюда был лишь через дверь, ведущую на пожарную лестницу, которая имела доступ по электронным карточкам служащим на посту охраны. На фотографиях с места расположения тела крови не было — Юйлань, в неестественной позе, подобно дешевой и ненужной вещи, была убрана в шкаф, в который, скорее всего, по меркам убийцы, в ближайшее время никто не собирался заглядывать. — Ее не должны были найти так скоро, — вслух поделился предположением Гэвин, чувствуя все еще сохранившейся запах гниющего мяса. Здесь было влажно и тепло. — Скорее всего, — согласился Коннор. Длинные черные волосы с неровной челкой, ухоженная кожа лица, слегка помятая белая футболка, поверх которой была простая серая ветровка, укороченные светлые джинсы — эта одежда была на ней в тот день, когда она покинула отель. На снимках, сделанных криминалистами, она была лишь в нижнем белье, без вещей, с поломанной ногой и пальцами, на которых ногти были практически изломаны под корень. Она сопротивлялась. — Эксперты сейчас изучают распечатки протоколов срабатывания замков. Мрачное помещение вызвало чувство необъяснимой скорби и тоски. Гэвин поежился, отдаленно предполагая, что на этих самых распечатках ничего не обнаружат. Зачастую все не так просто.* * *
Ричард особо часто хвалил Хлою — она была одной из лучших на курсе, — но из всех выдающихся студентов на потоке отчего-то он выделял лишь ее, зачастую подчеркивая ее достижения красноречивыми фразами наподобие: «Как всегда превосходно, Хлоя». Называя ее по имени (и только), он едва заметно улыбался, смотря прямо ей в глаза, будто бы старался что-то разглядеть в ней. Гэвин с Хлоей практически не общался. Они лишь целовались на первом курсе на одной из вечеринок. У нее тогда была ярко-синяя подводка, подчеркивающая и без того выразительные глаза, короткая юбка, открывающая затяжку на колготках в районе стройных бёдер. Рид тогда крепко держал ее за затылок, вцепившись пальцами в белокурые локоны, а она податливо ластилась к нему, подобно бездомной кошке — вкус дешевого вина и ядреной водки отчетливо ощущался в ее рту, когда Гэвин довольно грубо проводил своим языком по ее кромке зубов. Она тогда настойчиво прикоснулась к его помятой рубашке и резко стала вытаскивать крохотные пуговицы из жёстких петель — поддавались они с трудом, — а затем слегка отстранилась, опаляя лицо Рида пьяным дыханием, и очень тихо произнесла: «Ты первый». На этом моменте Гэвин остановил их «душевное» знакомство и поспешил спуститься в холл к толпе убитых напрочь химией однокурсникам. Ему не нужна эта херня с искусственно привитым чувством любви. Хлоя в тот день зашла в офис ФБР первой, заинтересованно поглядывая по сторонам. Гэвин травит в себе желание слегка улыбнуться, когда видит, что следом за ней идёт Ричард, поглощённый чтением непонятного листа бумаги. — Быть не может, — разочарованно проговаривает Коннор, стоящий позади, отчего Гэвин поворачивается к нему, смотря с недоумением. Коннор ловит его взгляд и поясняет: — Сказали, что к концу дня должен явиться агент, ведущий похожее дело пару лет назад. Гэвин яростно душит в себе замыкающуюся безысходность от происходящего. Он пытается сопротивляться нарастающему волнению по мере того, как приближается Ричард с Хлоей — он видит их боковым зрением через прозрачную верхнюю часть стены кабинета Коннора. Ричард уверенно распахивает дверь, на этот раз заходя первым, и цепляется взглядом за Рида, а после тут же переводит его на Коннора. Ричард выглядит как всегда статно, отчасти цинично. Его лицо иллюстрирует расчетливую изолированность, и Гэвин находит у себя нечто общее с Коннором — они оба чувствуют беспомощность рядом с ним. Только у Коннора это чувство тщательно оплавляется его же оптимизмом, а к Риду оно привито намертво. — Агент Найнс, — сухо выговаривает он, немного кивая в знак приветствия. Все действия походили на нарочито нелепый сюр. Коннор повторяет этот жест, обращая свое внимание на зашедшую следом Хлою, которая как раз в этот момент закрывала дверь. — У тебя тоже стажер, — отчего-то искренне улыбнулся он. — Скорее я удивлен, что ты решил взять мистера Рида, — с едва уловимой насмешкой ответил Ричард, делая небольшой шаг вперед. Гэвин сконфуженно потупил взгляд в сторону Хлои. Он не может понять, что внутри него происходит, но какая-то непонятная часть готова была взрываться сверхновыми от того, что Ричард выбрал не его. Он подавленно посмотрел на профессора Найнса и тут же поймал тот самый взгляд на себе — смесь нетерпеливости и маниакальной эйфории. Все тело мгновенно обожгло, отчего внутри что-то со звучным щелчком замерло и приготовилось к разрыву. Ричард довольно порывисто отвернулся от него и протянул лист бумаги Коннору, а затем аккуратно положил на стол бежевую папку. Гэвин, не выдержав всего этого, повернулся к ним спиной. Хлоя, стоявшая все это время чуть поодаль, искренне улыбается ему, и Рид не может не заметить очевидного: официальный костюм, несмотря на нелепую синюю куртку поверх, ей довольно очевидно подходит, подчёркивая внутреннюю зрелость и объективность. И дело даже не в том, что тонкая синтетическая ткань брюк плотно обхватывает бёдра, что явно сделано намеренно. Она протягивает ему руку под невыразительным взглядом Ричарда. — Рада совместной работе. Гэвину ничего не остаётся, кроме как ответить на рукопожатие. Хлоя руку свою ставит поверх его, тем самым невербально и явственно показывая свою доминирующую позицию. Рид натянуто улыбается ей в ответ, отчетливо вспоминая, как в конце той самой первой вечеринки держал ее мягкие волосы, пока она блевала в воняющем потом и спермой туалете.