«Строго засекречено», Часть I — И я никогда не слышал от тебя даже чёртового «спасибо»; или: «Я скучаю по тебе, папочка». Blackbear, «I miss the old u»
***
Нога болит просто нестерпимо. Жерар подтягивает к себе левую лодыжку, жмурится от горячей волны боли, простреливающей колено, и на мгновение выпадает из реальности. Глаза так плотно сомкнуты, что он мысленно ловит перед собой бесплотных мушек, разноцветные яркие образы и явственно ощущает шум в ушах. Боль настойчива и уходить не хочет. Солнце медленно подходит к кромке горизонта, чтобы спрятаться за него и наконец уступить место ночи. Река тиха; течение в ней столь слабо, что поймать его невооруженным взглядом кажется невозможным. Какие-то солнечные блики отражаются от воды, какие-то утопают, создавая невероятную красоту, от которой просто захватывает дух. Ночной свежий ветер поднимается постепенно, ненавязчиво. Жерар на минутку отвлекается от боли, замирает, глядя на изумительный, щемящий душу сердце пейзаж. Он всегда любил природу. Природа успокаивает расшалившиеся нервы, дает внутреннее успокоение и позволяет расслабиться, раствориться в ласково теплом воздухе, почувствовать себя чуточку счастливее и, наверно, невиннее, чем обычно. Он глубоко вдыхает в себя свежий сладковатый запах и представляет что-то теплое, неощутимо приятное и что-то настолько родное, от чего щемит сердце. Нога медленно отходит на второй план. — Ебало попроще сделай. Сука. Позади хрустит ветка, а потом появляется и сам источник раздражения. Рамос вылезает из-под кустов, топчет несчастную молодую весеннюю траву ногами и недовольно щурится. Сейчас в глазах Пике он существует не в виде человека, но лишь как оболочка, полная тихой пьянящей ненависти ко всему живому вокруг. Когда он подходит поближе к Жерару, воздух становится плотнее и удушливее. — Я обскакал всю местность вокруг и нашел старый фермерский дом примерно в сорока минут ходьбы. Встать можешь? — Жерар не предпринимает ни единой попытки, недовольно рассматривает песок и очень прилежно делает вид, что вопрос Рамоса — наиглупейшая вещь на свете в данный момент. — Нам придётся передвинуться поближе к реке, солнце заходит, — как можно нейтральнее говорит он, старается не впускать в свой голос раздражение и нетерпеливость. Кажется, он застрял с этим упрямым бродягой надолго, и если он хочет выжить и не допустить того, чтобы тот ушел и бросил его, то придется притерпеться друг к другу. Спасибо хоть на том, что с моральными ценностями у этого идиота всё в порядке — ответить спасением на спасение он сможет. А большего Жерару и не надо. Как сможет ходить — пусть Рамос бежит по своим делам и больше никогда его не тревожит. Но больше ни одного шага ему навстречу. — Я тебя на руках не понесу, — щетинится, смотрит зло и сразу же отводит взгляд куда-то в темнеющую глубину лесополосы. Жерар хочет повернуть голову, чтобы тоже рассмотреть, куда он пялится, но не решается этого делать. — Я и не прошу от тебя этого, мне в радость обеспечить минимальный контакт с твоей вонючей тушей, если ты не против. Лишь помоги мне подняться и спуститься вниз, к берегу. Там вода будет постоянно смывать наш запах, и мертвецы не сразу смогут нас учуять. Рамос соглашается с логичностью его выводов, мнется, но не подходит. Упрямо поджимает губы, и молчание с напряженностью, пополам повисшее между ними, висит непомерной ношей. — Вгонишь мне нож между ребер? — пристально щурит глаза Серхио и скрещивает руки на груди, видимо, принимая окончательно решение. — Мне это невыгодно, — ухмыляется Жерар, — но как встану, то не волнуйся — твоя смерть будет долгой и мучительной. Внезапно он незаметно, тяжело выдыхает, подходит и хватает Жерара за руку, помогая встать. Его ладони теплые и слегка влажные, Жерар поджимает левую ногу и опирается на врага. — Ну ты и жирный, — сквозь зубы делится впечатлениями Рамос и бесцеремонно тащит его вниз по пологому склону. Ветки кустов гладят их бокам. — Не ной. Дело продвигается на удивление быстро: Жерар не обращает внимания на пульсирующую боль в лодыжке и неприятный запах грязи, земли и пота от одежды Серхио; последний в свою очередь держит Пике за правый бок, и его пальцы далеко не нежно впиваются между ребер, вызывая неприятные, но терпимые ощущения. Они спускаются, трава становится мягче и гуще, и Рамос наугад выбирает место под крупными склонами молодых деревьев. Сваливает Пике как мешок с картошкой и отходит к воде, чтобы размяться и умыть руки и лицо. Жерар опять стонет от непрошеной боли; река теперь гораздо ближе, и рассматривать тяжелую тягучую воду гораздо удобнее, нежели на расстоянии. Он вдыхает влажный свежий воздух и пытается успокоиться. Нельзя злиться на Рамоса за то, что он ведет себя как неуравновешенный упрямый придурок, он не виноват, что изначально родился идиотом. У них ничего нет — сумка с вещами Серхио осталась там, наверху, в городе, и её давным-давно забрали Неймар с Асенсио, если они, конечно, вообще выбрались живыми и нашли дорогу обратно. Лагерь наверняка знает о том, что Жерар пропал. Они точно будут его искать, и единственное, что требуется от Пике — выжить с повернувшимся бродячим испанцем и не удавить его под покровом ночи. Хотя бы потому, что это будет бесперспективно для него самого. Плеск воды заканчивается; Рамос выбирает местечко с травой погуще и, главное, подальше от Жерара и приваливается к ней спиной. Ночи теплые, но недостаточно, чтобы спать на голой земле. К счастью, Пике устал настолько от пережитого, что провалиться в сон для него легче легкого. А вот Серхио ощутимо возбужден предстоящей ночью рядом со своим врагом и в незнакомом месте без каких-либо условий для выживания. Когда он был один, то спал где придется — в чужих домах, на крышах, ни в чем себе не отказывал. Сейчас он поступить так не мог — рядом с ним Пике; Пике — обуза для него. Вот почему он не выдерживает командную работу — если уж лажать, то только самому. Рамос пялится на постепенно темнеющее небо, Пике лежит на густой, прохладной и слегка влажной траве. Порванная не до конца футболка хоть и не позволяет телу замерзнуть, но не дарит ему спасительное тепло. Казалось бы, можно было уже привыкнуть к непредсказуемости в жизни; Жерар так и не привык. Он засыпает примерно спустя полчаса, постоянно ворочаясь и вдыхая запах свежей травы. К счастью, сильного ветра нет, но сквозняк всё равно чувствуется, поэтому он поудобнее утыкается носом в сгиб локтя, кладет голову на руку и постепенно проваливается в сон. Рывками, иногда чувствуя сквозь дремоту природу и сопение бодрствующего Рамоса, очевидно, предупреждавшего опасность появления кусак, но он засыпает. Вскоре его не тревожит почти ничего. Сны идут без разбора, непонятные и хаотичные. То Пике проваливается в черную тьму, ничего не помня за накатившими приступами легкого удушья, то ему снится смеющийся Неймар, который дразнит друзей по команде; то ему предстает картинка красивого, переливающегося заката, пахнущего теплом и солнцем, то он слышит в почему-то ослепительно белом свете оглушающий крик Неймара — последнее, что он помнит о нём. Жерар просыпается, рывком садится и запускает руку в волосы. У него такое чувство, будто он коснулся головой травы, закрыл глаза и тут же открыл их в новом дне. Словно ночь послужила телепортом, и не было этих долгих полуночных раздумий, и снов, и криков, и Серхио. Кстати, где Рамос? Жерар удивленно оглядывается; солнце встало не так давно, но уже разогрело землю так, что верхний слой земли обратился в пыль и приставал к ладоням; вода ласково плескалась, билась о край берега, и прошлым вечером Жерар безошибочно подумал о том, что течение здесь ничтожно маленькое — и правда, вода была почти стоячая, гонимая лишь легкой рябью ветерка и ударяющаяся о гальку. Нога была перенапряжена, затекла после долгого неудобного лежания, и Жерар спешно разматывает ткань футболки на ней, желая освободить уставшие мышцы. Наконец давление спадает; лодыжка посинела и выглядела по-мертвецки бледной, хотя отсутствием меланина в коже Пике страдал в последнюю очередь. Боль осталась прежней, разве что поутихли приступы. Теперь она была тянущаяся, тугая, но позволяющая сосредоточиться на мире вокруг. Рамос обнаружился через пятнадцать-двадцать минут после того, как Пике очнулся ото сна. Он пришел откуда-то сверху, со стороны лесополосы, и протянул Пике три небольших ранних яблока. Видимо, нашел особый сорт яблонь, с отстранением подумал Жерар, принимая завтрак молча. Серхио тихо хмыкает, привлекая к себе внимание. — Я схожу на ту ферму, что видел мельком вчера. У нас нет ни одежды, ни медикаментов, ни еды. Если ты помрешь, пока я отсутствую — помирай на здоровье. — Только после тебя, — сонно пробормотал Жерар, которого наконец отпустила тяжелая ночь. На удивление, между ним и Серхио летала нейтральная напряженность, именно то чувство, которое можно охарактеризовать «смерти не желаю, но вот тяжелой болезни так точно». С Рамосом было трудно договориться, поймать одну и ту же волну, настроиться на его лад — хотя Пике, наверное, даже не предпринял еще ни одной попытки сблизиться с ним — да и зачем? Ради временного удобства? Зачем лишний раз забивать голову всякой ерундой, если можно потом безболезненно расстаться и не жалеть об этом? Рамос потягивается, хотя по нему видно, что он встал гораздо раньше (или не ложился вообще). Жерар откусывает кусочек яблока, кисловатого, но вполне выносимого, ложится обратно на траву и не тревожит ногу. Серхио тихо хмыкает и проверяет большим пальцем спрятанный в кармане туповатый охотничий нож. Ещё раз на всякий случай оборачивается на слабо копошащегося Жерара и исчезает в кустах, ведущих к дороге. Несмотря на ещё раннее утро, солнце уже начинало припекать. Голову неприятно жжёт, Серхио шагает бодро по дороге и срывает случайную высокую траву или обрывает от ничегонеделания зеленые листочки. Очень неприятно ходить в грязной и порванной одежде, волосы спадают на лоб и закрывают глаза, поэтому Серхио думает о том, что было бы совершенно не плохо, во-первых, постричься, а во-вторых, отыскать одежду себе и Пике. О том, что последнему тоже не помешало бы помыться, он вспомнил неслучайно: свалившийся на его голову незнакомый парень выглядел до ужаса жалким, беспомощным, а с подвернутой лодыжкой так вообще без слёз не взглянешь. В отместку непокорное воображение подкидывает Серхио вчерашний вечер, когда его самого связали и проверили нервишки на прочность. Неотдохнувший мозг не утихает, сопротивляется — Серхио очень мало спал ночью, в основном кидал камешки в воду и сторожил своего недруга от кусак. Иронично — спасать от смерти врага, которому единственное, что можешь пожелать от души, так чтобы тот сгинул в неизвестности и не возвращался. Серхио не доверяет Пике. Минут через двадцать Рамос наконец пересекает территорию сельскохозяйственных угодий, с легкостью перелетая через покосившиеся ворота, и различает вдалеке высокий двухэтажный дом с красной крышей. Бордовая черепица ловит щедрый солнечный свет и нещадно ебашит в глаза, поэтому Рамос неторопливо ныряет в тень деревьев, рассматривая всё вокруг и доставая нож. На всякий случай. У самого дома тихо и пустынно; входные двери открыты настежь, вещи вокруг скинуты на пол: в основном это книги, битая посуда и старая рухлядь. Рамос тихо поднимается по крепким ступенькам на крыльцо, рассматривает сквозь битые стёкла окон дом внутри, а потом проскальзывает внутрь. Жили здесь определенно бедно — все дёшево, бесполезно или сломано. Книги Рамос небрежно отпихивает ногой, если те попадают на пути; он быстрым взглядом пробегается по гостиным, коридору, поднимается по лестнице наверх и готовится встретить хоть кого-то из старых жильцов дома, вернувшихся из мира мертвых. По странному стечению обстоятельств дом оказывается абсолютно пуст и тих. Его покидали наспех, но организованно. Двери наверху закрыты, Серхио дергает ручки, но из нескольких поддаётся только одна. Внутри Рамос особенно не копошится, находит арку в ванную комнату и долго и методично крушит всё в поисках аптечки. Находит пластыри и одну упаковку стерильных бинтов, слегка разочаровывается, но пихает в карманы. Может, где-то тут есть ещё медикаменты? В спальне он расхищает комод, вытаскивая две пары спортивных штанов, теплую кофту, три футболки и рубашку; что-то можно порвать, чтобы использовать как фиксатор для ноги. Рамос ещё немного шоркается, а потом даёт себе слабину — валится на плохо заправленную пыльную кровать, закладывая руки за голову и прикрывая глаза. Спать хочется неимоверно. Он блаженно выдыхает. Можно уснуть, чтобы позлить своего неудачливого врага, подождать пару лишних часиков, чтобы вернуться обратно и упиться этой пьянящей ненавистью, которой Пике точно его одарит от всей души. Можно отпустить себя, дать телу то, что оно так хочет — а хочет оно лишь капли покоя и безопасного сна, — и вернуться всё равно победителем. Можно все, нужно лишь желание и капелька упрямости. Серхио не даёт себе провалиться в забытье; он нарочно разлепляет тяжёлые, покрытые вольфрамовой тяжестью веки и садится на пыльной кровати. Надо раздобыть еды. Он обшаривает всё подряд, но, естественно, не находит ничего стоящего. В шкафах старые пластиковые пакеты, картонные вскрытые упаковки, везде — мусор, сплошные обертки и грязь. Серхио с энтузиазмом пинает ящики, ищет хоть какую-то заначку, но не находит ровным счетом ничего. Придётся возвращаться ни с чем. Ему есть не очень хочется, а вот на Пике как-то поебать. Уже на улице он шагает неспешно, присвистывает и рассматривает синее небо. Хорошая погода устанавливается с самого утра, к полудню жарища будет стоять невероятная. За последние события Серхио так привык к тишине и полноте природы, что тот прошлый, суетливый, жадный до дрожи мир кажется ему невозможным и несуществовавшим. Рамос полюбил тишину, и та любезно поглотила его в ответ. Он возвращается, и первое, что он замечает — это присутствие Жерара на своем законном месте — на земле. Он лежит на траве на животе, левая нога вывернута под каким-то явно не правильным углом, но того это волнует мало — ему уже наверняка успело напечь голову. Пике прилежно и лениво вырывает травинки с земли и кидает подальше от себя в сторону. Скучает. Ничего, сейчас поразвлекаются. — Все запасы в доме прогрызли мыши, — вместо приветствия Серхио кидает ему еще кисловато-сладких яблок и удовлетворительно щурится. Стоит таскать ему всё, что он ненавидит, только чтобы увидеть омерзение на его лице. Сам Серхио точно знает, чем сможет себя занять — он кидает мешок на землю, вытаскивает штаны с футболкой — жаль, что не нашел безрукавку, — выуживает пару носков примерно одинакового цвета и стягивает с себя старое тряпье. Пике определенно заинтересовывается происходящим — он поднимает голову и с едва заметным любопытством наблюдает, как Серхио избавляется от оков одежды. До нагретой макушки медленно доходит, что тот лишь планирует помыться. Жаль, что не утопиться, думает Жерар, отводит взгляд от Рамоса и переворачивается на спину. Солнечные лучи бьют в глаза, и он поспешно опускает веки. Спать не хочется, во всем теле лишь приятная истома и ленная тяжесть. Вода-то должна быть холодной — однако плеск раздается очень громким и шустрым. Река еще не успела прогреться, разве не так? Это точно было последнее, что волновало Серхио — Пике с лукавством смотрит, как исчезают мокрые потемневшие от воды волосы и голова под толщей реки и как Рамос выныривает из нее. Это даже немного завораживает. К берегу легкой рябью бежит пена — где этот придурок успел позаимствовать шампунь? Жерар закрывает глаза, когда Серхио наконец ползет к берегу, лениво перебирая ногами. — Что, боишься, что завидовать начнёшь? — ухмыляется Рамос, когда замечает показательное игнорирование Пике его персоны. Смотреть на обнажённого, ебанутого на всю голову Серхио — мнительное удовольствие, размышляет про себя Жерар и не может удержаться от ответа. — Не льсти себе. Эй, вода и правда настолько холодная или тебя просто природа немного обделила? Он слышит, как Рамос обиженно отфыркивает воду и записывает победу в этой битве на свой счет. Минут через десять в лицо Жерару прилетает длинная серая хлопчатая футболка. Ему дважды объяснять не приходится — Жерар садится поудобнее, не дотрагивается до ноющей лодыжки и рвет ткань. Раздается приятный звук легко расходящихся ниток. Жерар стягивает с себя грязные обрывки тех бинтов и фиксирует стопу другим способом. Видимо, в этот раз он добивается успеха — боль немного утихает, значит, перевязка оказалась грамотной. Серхио валится на траву и прикрывает глаза, готовясь уснуть. Жерар задумчиво откусывает кусочек яблока, морщится от начинающего быть привычным кисловатого вкуса и смотрит в воду.***
«Разговоры с пустотой», часть II — Разве счастливый человек примкнет к черному магу?
***
— Тихо… Видишь вон того, с полугнилой башкой? — неопределенно машет рукой куда-то в сторону, задевает Гарета рукой и сопит. — Он с собой еще тащит ветку от дерева. Там на улице, ну, упавшее. Короче, зайди за него и убей, а то мешается… Мало ли еще проблем создаст… Гарет кивает сам себе, выглядывает из-под деревянного опрокинутого ограждения и смотрит в ту сторону, куда ему махнула рука Манджукича. Там и правда гуляет мертвец — взрослый парень с курчавыми волосами скалится, его бледная кожа уже давно посерела и поблекла. Бейл покрепче стискивает в руках кочергу, всунутую кем-то из новых сокомандников, и вылезает из-за укрытия. Сегодня утром Гарета взяли на его первую вылазку в город, и это не могло его не радовать — какой-никакой, а прогресс для человека, которого приняли лишь два дня назад. Луку по вполне понятным причинам пришлось оставить в лагере: друг настолько худо выглядит, что со спины его с легкостью можно принять за мертвеца. Гарет хоть покрепче смотрится. Их группа была небольшая: кроме Гарета, Манджукич решил взять с собой пресловутого Ивана, который на всё смотрел то ли насмешливо, то ли устало, и Начо — необычайно живучего, если судить по его рассказам, парня с живыми бегающими глазами. Из всей компании он был единственным, кто мало того, что напрямую обращался к Гарету, так ещё и говорил со скоростью сто тысяч слов в минуту. Пока они ехали на машине, Марио успел пару раз приложиться головой о руль от его неконтролируемой речи, а Иван прикинулся ветошью и затих до самого конца. — Еще только утро, а все уже уставшие. Почему все молчат? — Гарет наклоняет голову к сидящему рядом на задних сидениях Ракитичу и вполголоса спрашивает у него об общем настроении. Иван досадно зевает и непередаваемо смотрит своими зелеными глазами. — Зато Начо говорит за четверых, — кивает на друга, активно присевшего на уши водителю-Марио. Тот напряжен и не отрывается от дороги, хотя Гарет уверен, что его стеклянный взгляд не отвлекается от уголка переднего стекла уже порядка десяти минут. Почти все незаметно вздыхают от облегчения, когда машина останавливается в центре города и Начо находит себе занятие поинтереснее. Марио замечает одного кусаку и, прицениваясь, суёт Гарету железную палку, чтобы тот разделался с незадачливым врагом. Гарет немного осматривается, потом выходит вперед и замирает. Его пока что не заметили — Бейл подошел со спины, ветра не было, поэтому по запаху его тоже было не поймать. Кусака шевелит конечностями, но куда-то уходить не спешит. Гарет знает, что за его действиями сейчас активно наблюдают, поэтому тихонько присвистывает, привлекая к себе внимание кусаки. Мертвец оборачивается, принюхивается, подходит ближе и скалит зубы. Чувствует запах человека, тянет кривоватые руки. Бейл не спешит, обходит его со всех сторон, однако долго не играется — спустя пару десятков секунду не выдерживает и бьет точно в голову. Железяка проходит легко и застревает в полусгнившем черепе; мертвец даже не хрипит, лишь валится на землю облезлым мешком и затихает. Сзади раздаются жидкие аплодисменты. Гарет оборачивается — Марио и Начо тихо переговариваются и идут по главной улице по направлению к небольшому бывшему продуктовым магазину. Перед ним Иван. — Неплохо, — прищур зеленых глаз, — но мог бы и поаккуратнее. Без грязи, знаешь. — Ты поэтому предпочитаешь всех своими зубочистками тыкать? — ухмыляется Гарет, вспоминая крайне подробный рассказ возмущенного Луки о встрече с Иваном. Тот поднимает брови, засчитывая остринку на свой счет. — Ножи — хорошее средство, — незаметно вытаскивает один из-за пазухи и изящно крутит, выпуская изредка в воздух. Молчит. — Аккуратны, скромны, не менее опасны — не находишь? — протягивает один Бейлу, и валлиец задумчиво подкидывает оружие в руке. — Противовесом надо уметь пользоваться, — выносит свой вердикт почти сразу и протягивает нож обратно. Иван забирает, едва касаясь теплыми пальцами. Места соприкосновения своих пальцев с чужими слегка покалывает, и Гарет, кажется, начинает понимать, что имел в виду Лука, когда говорил, что Ракитич — либо странный, либо уже свихнувшийся с катушек человек. Иван, тем не менее, не склонен к разговору, что может привести к ссоре, поэтому жестом предлагает догнать Манджукича и Начо, исчезнувших в дверях. Гарет позволяет себе ещё один вопрос. — Почему ты так ненавидишь нас с Лукой? — в его взгляде тихая прикрытая угроза, которая почти сразу наводит Ивана на серьезное отношение к делу. Тот задумчиво смотрит на свои руки, спрятанные в карманах. — Не вижу смысла вас, м-м, ненавидеть, как ты выразился, — темнеющий взгляд красноречиво говорит о том, что разговор не самый приятный из всех возможных. — Вы такие же, как и мы, просто повезло немного меньше. Я просто не люблю, когда чужие люди заявляются в чужой монастырь со своим уставом. Не хочу говорить, что вы оба довольно бесполезны… но твой друг и без того выглядит так, что ещё одно лишнее дуновение ветра — и его сломает пополам, как карточный домик. Понимаешь меня? Как карточный домик? — Не пойми меня неправильно, — мягко продолжает Ракитич. — Может, он хороший человек, но я в первую очередь забочусь о благополучии своих друзей, своей команды и своих близких. Думаю, рано или поздно он погибнет… А хочу ли я чувствовать вину за его смерть или будет лучше оттолкнуть ненужных людей сразу? Иван исчезает за дверью, показывая, что разговор логически завершен. Задетый разговором, Гарет презрительно поджимает губы, но ничего не предпринимает для того, чтобы продолжить неприятный диалог.***
Лука сидит на летней кухне, положив на локти голову и прикрыв глаза. В то время как Гарета отправили в город за действительно стоящим делом, ему пришлось остаться на базе и заниматься слегка унизительным делом — утром его нашел Лионель и попросил присмотреть за Пауло. Модрич угрюмо вздыхает: во-первых потому, что абсолютно все сокомандники разбрелись кто куда и были вне поля зрения, а во-вторых потому, что энергичный Пауло последовал их примеру. Подросток нашелся примерно к позднему завтраку; выскользнув из дверей, он притащился к Луке и сел рядом за стол. Модрич кинул на него беглый взгляд, после чего немного пошевелился и затих. — Делать просто нечего, — Дибала ударяет носком кроссовка о ножку стола, и раздается глухой стук. — Ракель сказала, чтобы я не мешался готовить обед, а Лео никуда меня не отпускает одного, даже на реку. Облом, — парень трагически заламывает руки, и брови по-детски непокорно сходятся на переносице. Лука старше его, но отлично понимает юношеские чувства. Бороться с существующим порядком, постоянно лезть не в свое дело и влиять на события кажется Пауло смыслом жизни, и это не изменить. Это — его природа. Парень еще пару раз вздыхает, сползает по стулу и ударяется затылком о мягкую обивку. На улице очень хорошая погода, но раз делать нечего, то даже она действует на нервы. Гарета нет рядом, и это заставляет Луку чувствовать странное ощущение, будто у него что-то сосет под ложечкой. Вроде волнуется, а вроде и устал… Выдохся, наверно. Модрич подтягивает коленки к груди и поворачивает голову к понурому подростку. Предложить ему какое-то занятие не в его компетенции, Месси потом обоим головы открутит за инициативу, придется подождать, пока либо вернется группа из города, либо элементарного обеда. Лука принимает единственно верный шаг — беседа. — Лионель ведь не твой настоящий отец, так? — хорват видит, как парень прикусывает губу и параллельно обдумывает ответ. Не спешит ответить. — Да, долгая история. Он был другом нашей семьи, а перед этим всем безумием вся моя семья уехала в Америку, в Аризону, чёрт знает, что они там забыли. Меня оставили потому, что мне было необходимо сдать экзамены, я даже готовился к ним. А потом — бац! — и ничего нет, приезжает Лео и говорит, что я должен поехать с ним куда-то… Вот как-то и всё, никаких формальностей. — Понятно, — задумчиво тянет Лука. Каково это — остаться подростку без родителей в опасной жизненной ситуации? Дибала говорит об этом спокойно, он совершенно не переживает потерю, и его манера общения оставляет за собой такой осадок, будто говорить ему о своей семье неприятно. — А ты? — А что я? — Лука в небольшом изумлении вскидывает бровь. — Ну, у тебя есть семья? Серо-зеленые глаза пытливо впиваются в Луку, Пауло точно заинтересовывается разговором. — Нет, у меня есть Гарет, — Модрич тихо улыбается, вспоминая их прошлую жизнь. — Мы с ним вместе работали, оказались в Испании и вот… выбраться не успели. — Ты испанец, из какого ты города? — Лука старается не покраснеть, потому что вопрос не кажется ему до конца адекватным; но откуда же знать парню, что Модрич немного наврал о своём происхождении? Он барабанит пальцами по столу, подыскивая ответ. — Да он небольшой, ничего такого, — кажется, Пауло не удовлетворяется ответом, но со стороны входа в дом доносятся какие-то крики, и он, в надежде увидеть хоть кого-то из мнимых друзей, поднимает голову и поворачивает тело. Луке всё равно, потому что Гарет и Манджукич вернутся нескоро. Тех, кто еще был в их группе, Модрич просто не запомнил. — Лео говорил, что мне нельзя тусоваться одному, но вот о посиделках с сопровождением речи не было, — Пауло задумчиво чешет локоть, вскакивает. — Пойдешь со мной? Можем взять кого-нибудь на реку и поплавать. Ты хреново выглядишь, чувак, знаешь — под этой вековой грязью. Лука уставляется взглядом в деревянное покрытие стола. — Да, думаю, это неплохая идея, — признаёт он. Дибала цепляется пальцами в его руку, тянет за собой, и Модрич поддается. Мысли об ушедшем Гарете не хотят исчезать из головы, и тоска по другу накрывает волной.