Франция, 1918 год
— Да что с тобой? — с улыбкой на губах мягко спросила Эбигейл, уже с минуту наблюдая за тем, как её сестра не может справиться с бинтами, что наотрез отказываются послушно сматываться в аккуратные свёртки. — А? — не расслышала вопроса Ребекка, но заметив тряпичную мешанину в своих руках, немедленно распустила неудачный свёрток и смущённо принялась скатывать бинт по новой. — Всё время будто бы в облаках витаешь. — Улыбка так и не сходила с её обычно серьёзного волевого лица, заставляя младшую сестру всё гуще покрываться румянцем. — Не понимаю, о чём ты, — задумчиво проговорила Ребекка, увлечённо занимаясь бинтами, ну, или делая вид. — Весна — пора любви… — отвлечённо заметила женщина, тем самым заставив сестру с испуганными, как у оленёнка, глазами подпрыгнуть с места и броситься из-за стола. — Эбби, мы с капитаном Соломонсом просто хорошие друзья! — Она начала оправдываться, нервно заламывая руки. — Не понимаю, о чём ты, — лукаво, с присущей ей добротой, но строгостью, скопировала сестру Эбигейл. Увидев вдруг поникшие плечи девушки, она тут же смягчилась и добавила: — Заметь, Бекки, имён я не называла. Но этого и не требовалось. Сестра Эбигейл уже пару месяцев как заметила необычайное внимание Ребекки к раненому солдату. Капитан Альфред Соломонс был резким, замкнутым, но весьма добродушным, пусть и довольно грубым на слово мужчиной и, по мнению Эбигейл, влиял на её маленькую Бекки более чем значительно и вместе с тем благотворно. Несмотря на неловкую рассеянность, настроение её сестры заметно улучшилось, и Эбигейл перестала замечать в её голосе нотки необъяснимой грусти и постоянной усталости, чему была несказанно рада. Рада она была и тому, что Бекки нашла компанию для своих ранних прогулок, которые она раньше не одобряла, но так и не рискнула ей запретить. Теперь о ней было кому позаботиться и каждый раз, спеша к очередному пациенту и встречаясь взглядом с капитаном Соломонсом, Эбигейл приветственно кивала ему, безмолвно благодаря за заботу о сестре. В таких случаях он лишь пожимал плечами, делая вид, что не понимает оказанного ему внимания, и шёл дальше по своим делам. — Бекки, я не против вашей с Альфредом дружбы, — деликатно начала женщина, — просто будь осторожна. Ребекка покраснела пуще прежнего, и теперь цвет её лица стал напоминать подаренную сестрой праздничную блузу с ярким бордовым узором из осенних цветов. — У… у нас с Алфи не такие отношения, чтобы скрывать их и прятаться ото всех, — немного заикаясь, произнесла Ребекка, снова присаживаясь за стол и собирая рулоны белой материи в глубокий поднос. «Алфи», — забавно хмыкнула Эбигейл и быстро сделала вид, что закашлялась, чем привлекла на себя затравленный и немного обиженный взгляд сестры. — Хорошо, хорошо, — примирительно заключила она, комично подняв руки в защитном жесте. — Только не теряй голову, — абсолютно серьёзно добавила Эбигейл через секунду. — Ладно, — с кислой миной буркнула девушка и, убрав поднос с бинтами в стеклянный шкафчик, направилась к выходу из операционной. — Подожди меня! Куда… — не успела опомниться Эбигейл, как Ребекка уже выскочила на улицу и на всех парах понеслась прочь от главного корпуса. «Что за намёки?!» — думала она, неуклюже ступая по дощатому мостику и перепрыгивая через подсохшую грязь. Ребекка спешила в жилой корпус с единственной мыслью в голове: «Да как вообще Эбби могла подумать о нас такое?!» Всеобщее внимание к их с Алфи персонам уже начинало выводить её из себя, и Ребекка решила, что будет скучать по тому времени, когда все просто шушукались за их спинами. Теперь же, когда даже Эбби неожиданно принялась за нравоучения, девушка почувствовала себя ужасно неловко. Ей и без того хватало строгих наставлений сестры Мэри и мечтательных вздохов сестры Долорес, а этот странный намёк Эбигейл стал для Ребекки чуть ли не последней каплей, подчистую уничтожившей её хрупкое самообладание. Её замешательству и жуткой сконфуженности не было предела, и недовольно ворча себе под нос, Ребекка не заметила, как налетела на чью-то широкую спину. — Извините, — сквозь зубы процедила девушка и зашагала было дальше, но тяжёлая рука мужчины неожиданно легла на её острое плечо, не дав ей сдвинуться с места. Ребекка опасливо обернулась и подняла взгляд на лицо мужчины, разглядеть которое в сгустившихся сумерках оказалось весьма непростой задачей. — Сестра Ребекка? — удивился он. Узнав в незнакомце подполковника Уильямса, девушка расслабленно выдохнула и улыбнулась. — Я вас сначала не узнала, — призналась она. — Ничего страшного, — неловко улыбнулся мужчина в ответ, но тут же сделался серьёзным до грубости. — Почему вы одна в такой поздний час? От досады Ребекке захотелось ударить себя по лбу. Эбигейл пришла, чтобы проводить её, а она выскочила из операционной как ошпаренная и даже не вспомнила о необходимой предосторожности. В прошлом месяце на сестру Люси напали. Причина нападения ни у кого вопросов не вызвала: порванное бельё, растрёпанные волосы и фиолетовые синяки на руках сказали всё сами за себя. Преступника нашли быстро и немедленно отдали под трибунал. Сестра Люси же, по природе своей скромная, но сильная и стойкая характером, не покинула службу сестры милосердия и перевелась в госпиталь в Англии. После такого ужасного события старшие сестры настояли на том, чтобы обязать девушек в тёмное время суток ходить парами, что удачно проигнорировала Ребекка и теперь стояла перед подполковником Уильямсом, виновато понурив голову. — Я вас провожу, — понимающе предложил мужчина, взяв её под руку. — Спасибо, — благодарно кивнула Ребекка. — И в том числе за то, что ничего не спрашиваете. — Вы бы непременно сказали, что это не моё дело, — лукаво предположил подполковник, на что девушка пожала плечами, будто говоря: «Возможно». Спустя несколько минут взаимного задумчивого молчания и пару корпусов госпиталя, включая отдельную столовую, мужчина вдруг спросил: — Неужели не страшно? Ребекка от неожиданности чуть сжала его предплечье и, замедлив шаг, честно ответила: — А чего бояться? Преступника же поймали. — А если он был не один, — хмуро предположил подполковник Уильямс, — если их было, скажем, двое. То что тогда? — Тогда и поймали бы их вдвоём, — сомневаясь, сама не зная почему, раздражённо ответила девушка и, не задумываясь ни на секунду, быстро добавила, — если бы я попала в такую ситуацию, то скорее откусила бы себе язык, чем сдалась. Подполковник тут же остановился, будто испугавшись, и обратил грустный, даже немного виноватый взгляд к её лицу. — Не говорите так, пожалуйста, — произнёс он тихо, с чувством сжав девичьи плечи. — Это наша вина. Боюсь, война слишком сильно меняет людей. Ребекка подавленно кивнула и, сгорбив плечи под тяжестью чужих рук, обречённо выдохнула. «Точно. Война». Война, как казалось Ребекке, всегда была где-то там, словно на другом краю света. Она, будто дальняя родственница, без повода присылала свои кровавые подарки, отправляя посыльных с самого фронта. И ни с чем, кроме ранений, шрамов и бесконечной боли в глазах солдат, девушка никогда не сталкивалась. Она даже и не задумывалась о том, что человек может очерстветь душой настолько, чтобы напасть на медсестру, что спасла ему жизнь. Ребекке было искренне жаль Люси, и вместе с тем глубоко в сердце она винила её за слабость. Пожалуй, признаться в этом Ребекка не могла даже себе и, не желая больше продолжать эту тему, осторожно убрала ладони мужчины со своих плеч и спросила: — Ну а вы? Вернётесь на передовую? — Вы ещё не слышали? — изумился подполковник, снова подхватив девушку под руку и продолжив путь к жилому корпусу. — После подписания Брестского мира с Советской Россией и выхода её из войны у немцев на Восточном фронте освободились дивизии, которые они тут же перебросили к нам, на Западный фронт. Теперь у них преимущество в силах и средствах, — с нажимом объяснил мужчина, невольно ускорившись, будто пытаясь убежать от собственных пугающих слов. Едва поспевая за его широким шагом, Ребекка нервно сглотнула скопившуюся во рту слюну, перед тем как уточнить: — И каково же их преимущество? — Численность германских войск увеличилась где-то на полмиллиона человек, — мрачно заключил подполковник Уильямс. — Полагаю, они собираются прорвать оборону на участке фронта между Ла-Маншем и рекой Сомма. Поэтому нас и отправляют к Амьену. Очень уж удобный городок, чтобы при первой же удачной на то возможности немцы смогли отрезать британские войска от французских. — Он удручённо усмехнулся, когда как его глаза остались серьёзными, а потом замолк и до самого конца их пути больше не сказал ни слова. В голове же Ребекки больше не осталось вопросов. Она не могла поверить во всю ту новую информацию, что вылили на неё, словно ушат ледяной воды. «Неужели это конец?» От подобной мысли девушку затрясло, и пальцы сами собой бесконтрольно впились в грубую ткань мужского рукава, но, несмотря на всю приложенную силу, так и остались незамеченными: подполковник Уильямс был всецело занят собственными мыслями. Шагнув на деревянную лестницу в три ступеньки, он наконец будто бы опомнился и, нарушив гнетущую тишину между ними, неловко заметил очевидное: — Пришли. — Да, спасибо, — кивнула Ребекка, отпустив его руку. Быстро наклонившись ближе к её лицу, чтобы она смогла разглядеть его в полутьме, подполковник без лишнего официоза попросил: — Пожалуйста, будь осторожна. — А потом так же быстро выпрямился и, спустившись с деревянного крыльца, скрипя сапогами, пошёл обратно к главному корпусу. Проводив его силуэт взглядом, Ребекка тяжело вздохнула и направилась уже чуть ли не на ощупь искать свою комнату. Ночь прошла беспокойно. То ли недавние новости, то ли шумные посапывания соседки по комнате, то ли ещё что-то совсем незначительное или же, наоборот, нечто слишком важное будто бы так и норовили помешать Ребекке заснуть. Ворочаясь в постели до тех пор, пока на часах над дверью не пробило полпервого ночи, она наконец замерла и медленно начала проваливаться в сон с последней осознанной мыслью, внезапно посетившей её голову: «Скорее бы рассказать обо всём Алфи…» Ей снился Ла-Манш. Песчаный берег и гладкие волны. Погода менялась быстро, и взамен ласковому солнцу на небе вдруг собрались тёмные стальные тучи. Мощной хваткой они заключали в объятия каждый лучик света, что пытался пробиться сквозь густую пелену, но так и не достигал земли. Ребекка стояла по пояс в воде. Её длинная юбка насквозь промокла, ноги замёрзли, а изо рта шёл пар. Она подняла глаза в зловещее небо, навстречу внезапно обрушившемуся дождю, что оказался на удивление тёплым, даже горячим. Сложив ладони в лодочку, Ребекка набрала дождевой воды, а когда взглянула вниз, то в ужасе закричала: её руки, юбка и даже волны, которые будто бы до костей просочились в её хрупкое, дрожащее тело — всё вокруг было кроваво-красного цвета. — Бекка! — раздался позади знакомый голос. Она обернулась, испуганно держась за подол, и… Всё равно что умерла. Прямо там, прямо на том грязном прибрежном песке, что до последней песчинки пропитался густой кровью, стоял Алфи. Это был он, только с пустыми, мёртвыми глазами и дырой в груди. — Бекка, — снова позвал он тихим голосом. Девушка сорвалась с места, но каждый раз чем ближе она подбиралась к берегу, тем всё дальше волны относили её обратно в океан и тем яснее она понимала то, что не может противостоять им. — Бекка… — Алфи! — Бекки! Ребекка! Резко открыв глаза, она схватилась за голову. Пытаясь понять, где она и что происходит, Ребекка села на кровати, подмяв под себя замёрзшие ступни. На часах было около шести утра, у противоположной стены по-прежнему сопела соседка Долорес, а в окно проникала бледная заря, очерчивая комод, письменный стол и обе кровати из светлого дуба мягким светом. — Бекки, милая… — Эбигейл погладила сестру по волосам. — Эбби? Что… Ты звала меня? — непонимающе уставилась на неё Ребекка и тотчас же замолчала, увидев заплаканное лицо сестры. — Что случилось? Как ты вчера добралась? Я оставила тебя одну… — О, милая! Не в этом дело, — пытаясь сдержать слёзы, прошептала Эбигейл. — Пришло письмо из Лондона. От нашей горничной Гертруды. — Какое письмо? — Казалось, Ребекка никак не могла проснуться, или же это непривычное эмоциональное состояние старшей сестры подчистую выбило почву у неё из-под ног. — Письмо. Папа… — Она никак не могла связать и двух слов, всеми силами борясь с нахлынувшей истерикой. — Папа. Он умер. — Что? Как? — Ребекка сжала руку сестры, пытливо заглядывая в её измученное лицо. Ей пришлось ждать несколько долгих минут, пока Эбигейл не собралась с силами и не ответила: — Гертруда пишет, что он ушёл мирно. Во сне, — обречённо прошептала она и уронила голову сестре на плечо. Ребекка заключила её в крепких объятиях и, размеренно водя ладонями по её сгорбленной, дрожащей спине, начала успокаивающе шептать ей на ухо слова утешения, но как ни старалась, ничего лучше набившего оскомину «всё будет хорошо» так из себя и не вытащила. Боясь разбудить недовольно бубнившую что-то себе под нос Долорес, сёстры спустя пятнадцать минут выскользнули на крыльцо. Прохладный ветерок помог Эбигейл окончательно успокоиться, остудив её горящие от долгих рыданий щёки и опухшие глаза. Аккуратно разгладив тонкие складочки на своём переднике, она наконец подняла взгляд на младшую сестру, которая с грустью смотрела за полосу деревьев, туда, где за ними скрывался пролив. — Надо ехать, — почему-то снова шепча, произнесла Эбигейл. — На похороны. — Нет, Эбби, нет! Я одна тут не справлюсь, — взмолилась девушка, неосознанно, как в детстве, схватив сестру за подол платья, оставляя на нём новые неаккуратные складочки. — Справишься конечно, — мягко ответила она, — к тому же… отец так завещал нам. Пытаясь найти аргумент получше, Ребекка закусила внутреннюю поверхность щеки. Не придумав ничего, что перевесило бы последнюю волю отца, она выпустила из рук бледно-голубую ткань подола и, сделав пару шагов назад, облокотилась о перила. Мысленно смирившись со скорым отъездом сестры, Ребекка вновь устремила взгляд к воображаемой линии, отделявшей её от побережья. Задумчиво изогнув бровь, Эбигейл проследила за направлением её глаз и, устало, но умиротворённо выдохнув, сказала: — Иди. — Но ты… — Со мной всё в порядке. А вот ты опаздываешь, — улыбнулась женщина и, достав из глубокого кармана в переднике небольшой бумажный пакет с масляным подтёком в нижней части, сунула его сестре, а потом, ответив на её быстрое благодарное объятие, на всякий случай взглядом проводила её до кромки деревьев. Быстро шагая по давно протоптанной тропинке, Ребекка вскоре вышла к берегу. Сколько бы раз она уже ни была здесь, но никогда ещё в её голове не роилось столько мыслей, а в сердце не ныло столько чувств, которыми она так сильно хотела бы поделиться с другом. Каждый раз, пусть даже мысленно называя Алфи Соломонса другом, Ребекка ощущала, как её переполняет незнакомая тревога, которую она вечно списывала на подобающую всем леди её воспитания скромность. Находиться наедине с мужчиной было попросту неприемлемо, но по неизвестной ей причине до вчерашнего дня никто в госпитале не придавал этому никакого значения. Да, сестра Мэри причитала о добродетели, но она причитает о ней без конца, даже не требуя особого повода. Да, люди шептались, но так, как будто не веря в саму возможность их с Алфи романтических отношений. До недавних пор Ребекку это устраивало, но теперь, после намёка Эбигейл, её обыкновенная тревога перед их встречей ни с того ни с сего превратилась в маниакальную панику. Заметив тёмный силуэт поодаль от большой старой коряги, выброшенной на берег, Ребекка выдохнула и ускорила шаг. «Он ещё здесь». Почти вплотную подойдя к мужчине, она не ожидала, что он резко развернётся и схватит её за руки, которыми она придерживала чепчик, наскоро приколотый к волосам, чтобы его не сорвало порывом влажного ветра. — Алфи? — испугалась девушка, каблук которой от резкого движения своей хозяйки умудрился провалиться в песок, что не самым лучшим образом сказалось на её равновесии. Удержав оступившуюся на ровном месте девушку, Алфи зло усмехнулся и отпустил её руки. — Думал, больше не придёшь, — с претензией заметил он, на что Ребекка поспешила извиниться: опаздывать она не планировала, но так или иначе у неё была веская на то причина, поделиться которой она всё же не успела, так как была резко перебита. — Нашла компанию получше? Посолиднее, да? — Что? — Ребекка открыла от удивления рот, поражённая язвительностью в его голосе, которую он никогда не позволял себе в общении с женщинами. — Какую ещё компанию? — Не юли, ты не уж на сковородке, — сквозь зубы процедил мужчина, сохраняя на лице пренебрежительную улыбочку. — Не хочу прослыть старой тёткой, вечно кряхтящей о приличиях, но лобзаться посреди улицы это слишком даже для меня, да. — Извини, но… что?! — Ребекка совершенно потеряла дар речи после подобных обвинений и только и могла, что открывать и закрывать рот, как рыба без воды. Неожиданно ударившая ей в голову мысль вдруг начала прояснять ситуацию, в которую она и не чаяла попасть в своей жизни, скажем, ни за что и никогда. — Ты имеешь в виду подполковника Уильямса? — Подполковника Уильямса, — издевательски высоким тоном перекривлял её Алфи, плюнув себе под ноги. — На свадебку-то позовёте, а? Ребекка едва успела сдержать улыбку, но Алфи хватило даже этой ничтожной секунды, чтобы распознать её. Скрипнув то ли зубами, то ли грязными сапогами по песку, он развернулся и широким шагом пошёл вон от пролива, да так стремительно, будто Ла-Манш играл с ним в салочки. — Подожди! — крикнула Ребекка, помчавшись следом за своим неудавшимся собеседником. — Алфи! Наконец, догнав его, она вцепилась прямо в его ладонь, что подействовало на него, как капкан на медведя: он взревел и начал вырываться из её хватки. Отбросив её руку, Алфи раздражённо взглянул на девушку из-под бровей, пренебрежительно скривив губу. — Не трогай меня, так. В отличие от твоего дружка-кретина Уильямса, я не собираюсь тебя компрометировать. — Господи, Алфи, да он просто проводил меня! — Ребекка не сдержалась и рассмеялась в голос, чем призвала лишь новую волну негатива на свою голову. — Как можно быть такой слепой дурой, а?! Он же тискал тебя как девку с рынка. А потом наклонился к тебе и… — Ты можешь называть меня как угодно, но дурой называть меня не смей! — не дала закончить ему Ребекка, ожесточив голос и приняв позу, в которой её сестра по обыкновению учила новеньких уму-разуму. — И вообще, ты что, следил за мной? — Послушай-ка сюда, Бекка, — вконец рассердился мужчина, что она смогла распознать по красным пятнам, расползающимся по его напряжённой шее, — я с тобой в игры играть не собираюсь, так. Хочешь крутиться с солдатнёй — пожалуйста. Меня это не волнует, да. Ребекка прикусила язык, и вся спесь, что покоилась в ней, как в старом сундуке, вдруг вырвалась наружу, потому что Алфи, как оказалось, подобрал нужный ключ. — Не волнует, значит, ага. То-то ты и устроил мне эту глупую сцену ревности, совершенно спокойно разобравшись в ситуации и ничуть не волнуясь, — саркастично заметила девушка, самодовольно вздёрнув брови. Тяжело выдохнув, Алфи бросил усталый взгляд в небо, затянутое тучами, а потом посмотрел прямо в её глаза, заставив Ребекку инстинктивно задержать дыхание, как будто перед погружением в воду. — Нет никакой ревности, Бекка. Так что не придумывай и не приписывай мне бабских заморочек, — спокойно и с расстановкой объяснил мужчина, на что Ребекка лишь помрачнела, сжав губы в тонкую линию. — Твоя сестра смотрит на меня, как на Мессию во плоти, и поэтому я присматриваю за тобой по старой дружбе, так, без каких-либо намерений на твой счёт. Закончив свою речь, проведённую в воспитательных целях, Алфи развернулся и снова собирался было уйти, но Ребекка остановила его самым неожиданным для него способом. — Мой отец умер, — произнесла она громко, и мужчина так и замер на месте с поднятой над песком ногой. Медленно обернувшись к ней, он только и смог, что сглотнуть ком в горле и сказать: — Ты серьёзно? — А стала бы я шутить о таком?! — обиженно вскрикнула Ребекка, вытирая непонятно откуда взявшиеся слёзы. Она и не думала плакать, когда Эбигейл сообщила ей эту страшную новость. Ребекка никогда не была близка с отцом и не имела с ним практически ничего общего, поэтому известие о его скоропостижной смерти ни коим образом не взволновало её и не расстроило. Но сейчас неудержимые слёзы полились из её глаз бурным потоком, и девушка с ужасом в сердце призналась себе, что прикрывается смертью отца, будто щитом, только бы капитан Соломонс не узнал истинной причины её слабости. Ребекка старалась всегда быть честной с собой: так завещала ей мать, написав аккуратным почерком на открытке послание для дочери за несколько недель до родов. Маленькая Бекки хранила ту открытку много лет, пока в один день не потопила её в пруду около дома. Тогда она даже не расстроилась, но сейчас, стоило ей вспомнить о той маленькой открытке с аистами, слёзы ещё сильнее брызнули из глаз. Казалось, Ребекка плакала обо всём плохом, что когда-либо приключалось с ней: о потерянной открытке, о смерти кошки Ласки от когтей дворового пса, об Эбигейл, похоронившей мужа, об улыбке матери на фотографиях, которую она никогда не видела вживую, и о том, как капитан Альфред Соломонс поставил её на место, отвергнув все её несмелые подозрения о его чувствах к ней. «Будь всегда честен с собой, мой милый малыш, и тогда ты будешь самым счастливым человеком, живущим на земле…» — писала Мюриэл Эткинд, а Ребекка исправно выполнила наставление матери и в этот раз: она честно призналась себе, что влюбилась. Глотая частые вздохи, Ребекка стояла, опустив подбородок и теребя подол юбки, больше не пытаясь вытереть мокрое лицо, предоставив такую возможность морскому ветру, который сушил её слёзы, оставляя от них лишь влажные дорожки на щеках. Алфи сделал к ней шаг и чертыхнулся. Он терпеть не мог женских слёз, потому как не знал, что с ними делать и как вести себя. Слишком резко перехватив девичье запястье, он потянул Ребекку на себя, и ей ничего не оставалось, как прижаться лбом к его ярёмной впадине на стыке ключиц. Упираясь носом в твёрдую мужскую грудь, Ребекка громко шмыгнула и закусила губу, чтобы не разреветься ещё больше. Алфи обнял её за плечи и с досадой произнёс где-то над ухом: — Извини. Его хриплый голос подействовал на неё словно спусковой механизм, и Ребекку насквозь прошило пулей под названием «вина». — Я… я… я плохая дочь. — Она задыхалась, вцепившись пальцами в его бока, на что Алфи резко отодвинул её за плечи и заглянул ей в глаза. — Что за бред, а? Твой отец был тем ещё ублюдком. — Он усмехнулся. — И то, как ты оплакиваешь его, уже многого стоит. — Алфи улыбнулся уголком губ, и Ребекка неосознанно повторила за ним. — Видимо, он тебе не особо нравился? — пытаясь дышать размеренно, спросила Ребекка, для удобства переместив ладони на его грудь, и Алфи, как-то странно напряжённо сглотнув, позволил ей это. — Конечно не нравился, — намеренно громко рассмеялся мужчина. — Не помнишь что ли, как он меня выставил, а? Мне тогда работа позарез была нужна. А он ещё и не заплатил, да. Алфи всегда легко говорил об их прошлом, чем постоянно вгонял Ребекку в краску. Она была ещё совсем ребёнком и многого не помнила из того, что он ей рассказывал, но этот момент она запомнила отлично, ведь тогда он спас ей жизнь. — Ну, твой-то старик был ещё ничего, да. — Алфи весело похлопал её по внешней стороне ладоней, что по-прежнему лежали на его груди, и Ребекка, смутившись, поспешила их убрать. — Он заботился о своих детях, кормил их. А вот мой отец был шляпой. — Как это? — удивилась девушка, делая небольшой шаг назад. Теперь между ними снова было безопасное расстояние. Наконец, сморгнув последние уже остывшие слезинки, Ребекка смогла отвлечься от своих мыслей и свободно посмотреть заинтересованным взглядом в хитрые зеленовато-голубые глаза мужчины перед ней. Он никогда не говорил о своей семье и знал, что это непременно привлечёт внимание девушки, чем и поспешил воспользоваться. — Мой отец, Альфред Соломонс-старший, был не человеком, а дозатором спермы, — не подумав, бросил мужчина и тут же замялся, увидев округлившиеся глаза Ребекки. — Не слишком грубо для твоих нежных ушей, а? — широко улыбаясь, спросил он. — О, капитан Соломонс, не стоит переживать обо мне, — наигранно официальным тоном ответила девушка и тоже улыбнулась. — Ну, я предупредил, да. — Алфи весело хмыкнул и побрёл медленным шагом по берегу, продолжая рассказ. — Мой отец был легковерным и сбитым с толку скотом, который производил на свет ублюдков в масштабе, не виданном со времён Чингисхана. Он был варваром, так, для которого каждая пустая матка становилась Римом. Нахмурив брови, Ребекка внимательно слушала своего собеседника, стараясь не отставать от него ни на шаг. Она была удивлена тому, как пренебрежительно и вместе с тем легкомысленно Алфи описывал собственного отца, будто тот был выдуманным персонажем, злодеем из книжки, которым пугали непослушных детей. — Он лишь засеивал почву, но не ухаживал за садами. Единственное, для чего мой отец мог задержаться на одном месте, так это для того, чтобы помочиться на компост и оборвать чужие розы, а потом продать их на рынке где-нибудь в Саммерс-Тауне. — Алфи пожал плечами. С каждым новым словом его монолог приобретал новый эмоциональный оттенок. Больше он не был легкомысленным и весёлым, а напротив, становился все мрачнее и язвительнее. — Со своими украденными розами в карманах он прыгал через садовые ворота, оставляя после себя лишь запахи рома, марципана, табака и португальской огненной воды, которую гнал из того, что под руку попадётся, а потом продавал из своего чемодана по шесть пенсов за бутылку. По крайней мере так мне о нём рассказали, да. Алфи ненадолго замолк, и Ребекка заметила, что они дошли до того самого позеленевшего от водорослей валуна, у которого спустя одиннадцать лет, если считать со дня их последней встречи, возобновили своё знакомство. Ребекка посчитала достойным внимания то, что, в отличие от отца, Алфи не присваивал чужого, а стремился самостоятельно зарабатывать себе на хлеб, и прониклась искренним уважением к нему, хотя сама в детстве ни в чём не нуждалась и не могла до конца понять его. А ещё она нашла весьма забавным тот факт, что Альфред Соломонс-старший воровал розы, а его сын работал, чтобы ухаживать за ними. Она хотела поделиться этим маленьким занимательным открытием с Алфи, но он неожиданно вспылил, чего делать не планировал, так как завёл свой рассказ исключительно для того, чтобы отвлечь девушку от её слёз. — Да, чёрт побери, мне рассказали, потому что всё, что я когда-либо видел и знал о нём, — это его грёбаная шляпа! — не смотря на Ребекку, в голос выпалил он и облокотился ладонью о мокрый камень, направив взгляд в сторону горизонта, от которого прямо на них по небу плыла огромная грозовая туча. — Она висела на гвозде над раковиной, где моя мать стирала простыни, которые ещё мальчишкой я доставлял в отели и публичные дома Кэмден-Тауна. Да, ещё одна моя шабашка, — бросил Алфи из-за плеча, так и не обернувшись к расширившимся от изумления глазам девушки. — Эта шляпа была будто священной реликвией, сделанной в Лутоне, где создатели шляпок, казалось, сходили с ума, помешавшись на своём деле. Они оставляли в них маленькие сообщения, так, пришивали их под шляпные ленты. Знаешь, каким было послание в шляпе моего отца, а? Алфи неожиданно обернулся и в упор посмотрел на неё, из-за чего Ребекка растерялась и смутилась одновременно. Машинально она ответила лишь короткое: — Каким? — «Эта шляпа представляет собой котёл, который вскипятит ваши злые мечты и сварит суп из вашей души». — О-о-о, — только и смогла выдавить из себя сбитая с толку Ребекка. Выслушав всю его длинную историю об отце и как губка напитавшись его откровениями, она стушевалась и почувствовала новый всплеск вины, только теперь она испытала её не к покойному отцу, а к капитану Соломонсу, чьё настроение нещадно подпортилось в том числе и из-за неё. Ребекка знала наверняка, что он хотел лишь отвлечь её от горя и не собирался распинаться о своём прошлом, но так же она знала и то, что это, возможно, единственный шанс узнать о нём ещё хотя бы крупицу той информации, которую он всегда надёжно прятал в своей голове. — А что было дальше? — осмелилась спросить Ребекка, не отводя глаз от мужчины, который выглядел мрачнее тучи над их головами. — А что дальше? — переспросил Алфи, хмуро сведя брови, будто припоминая. — Теперь моя бедная мать живёт в аду и стирает простыни самому дьяволу, да. А ту шляпу я снял с гвоздя и забрал с собой из родительского дома. Вот и вся история. Когда он закончил и снова отвернулся, уже тысячу раз пожалев о том, что вообще раскрыл рот, Ребекка вплотную подошла к нему и взяла его за руку, ощутив, какими холодными, по сравнению с его тёплыми и шершавыми, были её собственные руки. — Ты никогда не станешь таким, как твой отец! — живо воскликнула девушка, полностью убеждённая в своей правоте. — Подполковник Уильямс сказал, что война меняет людей в худшую сторону, но тебя она ни за что не изменит. — Она трясла его руку, то и дело кивая головой в подтверждение своих слов. — Ты всегда будешь хорошим человеком! Неожиданно Алфи громко и зло рассмеялся, уже в который раз выдернув руку из её хватки, и Ребекка испуганно отшатнулась от него, как от сумасшедшего. — Ну, раз подполковник Уильямс сказал, то да-а-а… — саркастично протянул он и осклабился. Ребекку же его реакция только напугала, но она быстро поняла свою ошибку: не стоило упоминать подполковника. — Не прав твой дружок Уильямс, ясно?! Это войну рождает истинная натура людей, Бекка, а не наоборот! Мужчина окинул её быстрым уничижительным взглядом, но, увидев, что у неё снова глаза на мокром месте, глубоко вздохнул и смягчился. Он и сам не понимал, почему злился на неё. Каждый раз смотря на Ребекку, Алфи видел перед собой девчонку, слишком дерзкую и испорченную для женщин её круга, но вместе с тем чувствительную и бесконечно доверяющую ему все свои мысли и тайны. Для него Бекка, как он привык её называть, была капризным ребёнком, с непостижимым любопытством вбирающим в себя всё новое и неизвестное, а ещё с ярым желанием стремящимся спасти всё и вся, будто сам мир держался на ниточке, которую она сжимала в руках, боясь случайно отпустить. — Некоторые вещи просто созданы быть плохими. — Большим пальцем Алфи устало ткнул себя в грудь. — Некоторые люди рождаются без намерения делать что-либо хорошее на этой земле, и они исправно выполняют свой план. Обманывают, предают, грабят и оскверняют всё, что свято, только потому, что такими они родились, такими они являются и только таким образом они смогут выжить. Это всё, что они делают, да. Неумолимо и безжалостно. Такова их идеология. На секунду прикрыв глаза, чтобы перевести дыхание и самому себе дать ответ, чего ради он ведёт с ней эту бесполезную беседу, Алфи снова посмотрел на неё. И то, что он увидел, навсегда и бесповоротно выбило почву у него из-под ног. Ребекка, красная от злости, с растрёпанными от ветра волосами, которым не посчастливилось с утра быть аккуратно собранными в высокую причёску, и с дрожащими обветренными губами, которые она без конца кусала и наконец прокусила, прожигала его взглядом, полным ненависти и обиды. Небольшая капля крови, выступившая на её нижней губе, намертво приковала к себе его внимание, и Алфи невольно представил, как ублюдок Уильямс слизывает её языком. С отвращением одёрнув себя, он замер, когда, сделав к ней шаг, осознал, что сам только что тянулся собрать губами эту маленькую солёную каплю, чтобы никакие выродки больше никогда не касались этого нежного розового рта. — Их идеология? Значит, и твоя тоже?! — с вызовом вскрикнула Ребекка и снова прикусила чуть дрожащую губу, инстинктивно облизав её. Проследив за быстрым движением её языка, Алфи сжал челюсти, по-прежнему оставаясь неподвижным, и, чувствуя, как сердце в бешеном ритме качает кровь, разнося её по артериям, сделал шаг назад. — Возможно, — выпустив из лёгких застоявшийся воздух, сухо ответил он. — Алфи Соломонс, родившийся от плохого человека, сам неизбежно стал плохим, — поведя плечами и сглотнув слюну, скопившуюся во рту будто от запаха свежего хлеба, безапелляционно заявил он, но, с мгновение подумав, добавил: — Но, вероятно, достаточно хорошим, чтобы хотя бы признать, что он чертовски плохой, да, плохой человек. В ярости раздувая ноздри, Ребекка не удержалась от того, чтобы ударить Алфи в грудь. Он пошатнулся, не ожидавший нападения, и перехватил её руку, удивлённо посмотрев на её маленький, словно детский, кулачок. Ребекка же, казалось, и сама поразилась своему импульсивному поступку. — Если лезешь в драку, будь готова и сдачи получить. — Он рассмеялся и отпустил её, а она, в то же время смутившись из-за своей глупой выходки, спрятала руки за спину и произнесла невнятное «прости» куда-то себе под нос. Её настолько разозлили его слова, что Ребекка просто не смогла сдержать себя. Казалось, она была вне себя из-за грубости и бестактности своего собеседника, но на самом деле давно привыкшая к его излишней прямоте девушка злилась совсем по другой причине. Капитан Соломонс был для Ребекки загадочной, но определённо стойкой личностью, уверенной в своих взглядах и действиях. Она всегда прислушивалась к нему, хотя и не всегда признавалась себе в этом. Заслужив её доверие, мужчина поступил весьма опрометчиво, поставив себя в один ряд с предателями, лжецами и преступниками, что привело к закономерному противодействию с её стороны: по привычке Ребекка бросилась защищать Алфи даже от него самого. По натуре своей закрытый и осторожный, он никогда и никого не подпускал к себе слишком близко, из-за чего люди вокруг считали его не иначе как высокомерной нелюдимой колючкой, отпускающей шутки по поводу и без, и только Ребекка разглядела и другую его сторону, слишком хрупкую, чтобы проверять её на прочность. Со свойственным ей усердием она начала описывать всем и каждому ту многогранность характера Алфи Соломонса, которую никто не замечал, и во многом преуспела: даже сестра Долорес, которую Алфи умудрился довести однажды до слёз, теперь смотрела на него глазами с толикой уважения, а иногда и обожания, мечтательно вздыхая и пряча от него свою смущённую улыбку. Что именно подействовало на неё таким образом, Ребекка не поняла, но сделала предположение, что всему виной рассказ о чудесном спасении её жизни. Так или иначе, ни в одном даже самом страшном сне Ребекке никогда бы не привиделось, что Алфи способен на ужасные вещи, а слушать то, как он собственнолично равняет себя с отбросами общества, оказалось для неё практически невыполнимой задачей. — Если все эти плохие люди, что развязывают войны и убивают невинных, как ты говоришь, родились такими, то разве можно винить их? — негодующе заметила она, вопросительно вздёрнув бровь. Переубедить его она и не надеялась, но решила, что пойти от обратного будет куда более действенно, нежели пускать в ход кулаки. — Если есть Бог, то почему он допускает это? А если зло неотвратимо, то почему грешники виновны? Почему людей вообще называют грешниками? Алфи поперхнулся слюной, не ожидав от неё такой прыти. Ещё минуту назад эта девчонка бросилась на него, будто он предложил ей какое-то непотребство, а теперь, значит, завела разговор о высоком: о Боге, о мире во всём мире, о смысле жизни на земле. — Твоё сомнение в вере мне известно, да, — усмехнулся Алфи, почесав бороду, как вдруг ему в голову пришла очередная странная мысль, лишённая какого-либо смысла и такта. Чуть приблизив к Ребекке своё лицо так, чтобы самому, не дай боже, не покраснеть, как неопытному школьнику, он произнёс, пожалуй, слишком низко и гортанно. — Нет ничего абсолютного в этом мире, Бекка. Нет абсолютного добра и зла, хорошего и плохого, праведного и грешного. Единственными абсолютными вещами являются жизнь и смерть, — закончил он шёпотом, из-за чего девушка в одно мгновение покрылась мурашками с ног до головы. Алфи же довольно хмыкнул, но, лишь на мизерное расстояние отстранившись от неё, тут же мысленно залепил себе пощёчину. «Какого чёрта я делаю?» Он тяжело вздохнул и быстро рассмеялся, переводя всё в шутку. — Для нашего удобства скажем, что жизнь хороша, а смерть плоха, но это чисто ради удобства, — добавил мужчина, по-дружески похлопав смущённую Ребекку по плечу. Ему не следовало дразнить её. Возможно, не следовало даже приближаться к ней. А главное, уж точно ни в коем случае не следовало думать о её гладкой холодной коже чуть ниже уха, которую в мыслях Алфи уже согрел своим дыханием, а потом проследил по ней языком от мочки по родинкам на шее и до самой груди. Он бы прижал к себе её хрупкое тело, уткнувшись носом в тёмные волосы, сжал ладонями мягкие бёдра и, издав удовлетворённый стон, толкнулся бы в них, чувствуя, как она содрогается в его объятиях… — Если Бог есть, то он, вероятно, любит таких, как мы. — Что? — не расслышал Алфи, погружённый в собственные мысли, что не отличались особой праведностью. Видя его искреннюю растерянность, Ребекка сконфуженно повторила чуть громче: — Бог как раз любит таких, как мы. Безупречным людям он не нужен. Они упиваются собственным совершенством и следят за грехами других. На секунду задумавшись, девушка вдруг кивнула, будто что-то вспомнив, и достала из глубокого кармана своего передника бумажный пакет, практически полностью пропитавшийся маслом. — Вот. — Она протянула его Алфи. — Мы пропустили завтрак. Разделив тонкую лепёшку пополам, мужчина вернул пакет хозяйке, с лёгкой насмешкой подумав, что она права. Бог действительно любит таких, как… «…Мы?» Нахмурив брови, он скосил взгляд в сторону Ребекки, которая шагала рядом с ним, отламывая от своей половины небольшие кусочки, а потом быстро отправляя их в рот и слизывая с пальцев хлебные крошки. Алфи же, в два укуса проглотив лепёшку, весь их обратный путь до госпиталя невесомо придерживал девушку под локоть, чтобы та не оступилась, и думал о том, в каких таких смертных грехах могло винить себя это маленькое безупречное создание.***
— Что за безупречное создание! — охнул Сабини, прижимая Карен к кирпичной стене, пока один из его парней шарил по её телу в поисках припрятанного для самозащиты оружия. «Один, два, три… пять, шесть…» — считала девушка, бегая глазами по головам мужчин, что притащили её в эту грязную тёмную подворотню. Она была бы слишком самонадеянной, если бы решила, что справится с ними, поэтому, терпя унижение и грубые мужские руки на своей груди и бёдрах, Карен лишь покрепче стиснула зубы. — Ну, чего ты притихла, сладкая? — наигранно обиженным голосом спросил Сабини и потёрся носом о её щёку. — Сначала раскричалась, взбрыкнула так, что даже Сьюэлла за руку укусила. — Он кивнул на мужчину, что в стороне наскоро перевязывал ладонь носовым платком, через ткань которого быстро просачивалась кровь. — А теперь успокоилась, молчишь… — Нож, мистер Сабини, — сообщил парень лет двадцати пяти, поднимаясь с корточек и напоследок ещё раз проходясь пальцами по женскому бедру. — О какой! Острый хоть? — удивился Дарби, принимая оружие из его рук. Покрутив его между пальцев, он вдруг резко приставил лезвие к горлу Карен. — Что за ножик такой? Карен даже не вздрогнула, чем только раззадорила и без того возбуждённого итальянского гангстера со сворой послушных псов за спиной. Он ухмыльнулся и чуть надавил на чёрную рукоять — по шее девушки побежала тонкая красная струйка. — Молчишь? — шепнул Сабини, свободной рукой разводя её колени и дюйм за дюймом сминая габардиновую юбку. — Я ещё не решил, что сделаю с тобой, тварь. — Не в силах выносить игнорирование своей столь значимой персоны Дарби начинал злиться. — И поэтому всё зависит от твоей сговорчивости. А мой вопрос пока что был лишь способом поддержать вежливую беседу. — Он скользнул рукой по её белью, и Карен неосознанно дёрнулась, углубив тем самым нанесённую ей рану. Вскрикнув от боли, она перехватила руку Сабини, но тот лишь засмеялся. — То-то! Раз теперь ты снова готова издавать хоть какие-то звуки из своего поганого рта, то ответь на мой чёртов вопрос: что это, мать твою, за нож?! Карен отпустила его руку и скользнула пальцами по своей шее, собирая тёплую кровь. Дарби непонимающе вскинул брови и, растерявшись, ослабил хватку, о чём тут же пожалел: девушка наотмашь ударила его по лицу, оставив на скуле густой кровавый отпечаток. — Сука! — прорычал Сабини и ударил её в ответ, сильно приложив головой о кирпичную кладку. Когда он выбирал, кто из цыганской семейки этого ублюдка Томми Шелби станет громоотводом для его накипевшей злости, то сразу же обратил внимание на прекрасный пол. Сестрёнка постарше после того случая, когда он подловил Томаса собственной персоной, намереваясь отправить его на тот свет, засела в Лондоне за семью замками, а вот сестрёнка помладше оказалась куда большей дурой, раз отослала приставленную к ней охрану. Сабини искренне недоумевал: неужели эта цыганская дрянь считала, что какой-то маленький ножичек спасёт ей жизнь? — Так и будешь молчать? — крикнул Дарби и пнул в живот осевшую на землю Карен, что никак не могла прийти в себя после удара затылком о каменную стену. Девушка тихо всхлипнула и сложилась пополам, хватая ртом воздух. — Я что, задаю слишком сложные вопросы? Что это за нож, мать твою?! Ему было глубоко плевать и на неё, и на её ответы: всё, чего он хотел — проучить Томми Шелби, и ради этого он был готов использовать любые доступные ему средства. Снова ударив девушку ботинком, он присел на корточки и поднял за подбородок её лицо: — Ты разозлила меня, мразь, но я всё же повторю в последний раз, перед тем как выбить мозги из твоей миленькой головки: что это, мать твою, за нож? — Это скин-ду, — вдруг промямлил итальянский парнишка, видимо, самый младший из банды Сабини. — Что? — изумился его глава, отвлекаясь от своей жертвы, которая, воспользовавшись недолгой передышкой, облизала разбитую губу и попыталась встать с колен. — Скин-ду, — неуверенно повторил парень, оглядываясь на странновато озиравшихся на него мужчин. — Шотландский чёрный нож. Его так называют из-за скрытого ношения в чулке или… — Да срать я на это хотел! — по-итальянски прошипел Дарби, закатывая глаза. Пока он отчитывал своего нерадивого подчинённого, так некстати оторвавшего его от занимательного времяпрепровождения с прекрасной дамой, Карен поднялась с земли, держась за стену и одновременно за черепную коробку, которая готова была, казалось, расколоться надвое. Девушка не думала, что Сабини лично предпримет новую попытку достать Томаса после того неудачного покушения, и уж тем более не думала, что он решит отыграться на его сестре, потому-то и отослала вечно преследующую её тень в составе двух громил, которых Томми не так давно приставил к ней, как он сказал: «На всякий случай». Чем глубже Карен входила в его семью, тем в большей опасности она оказывалась, и Томас, отправив к Эйде доверенных, надёжных парней, не долго думая, отправил их и к дому Карен. Она протестовала, как могла, но убедить Томми в том, что угрозы нет, ведь её фамилия не Шелби, не вышло. Он раз за разом отвечал, что Эйда тоже уже давно Торн, но это не помешало Сабини попытаться похитить её. Без сопровождения выходя вечером из конторы, Карен вспомнила об этом, но, как видимо, слишком поздно: её схватили и поволокли в подворотню. Они были где-то недалеко от паба «Гарнизон», и Карен казалось, что она сможет добежать до него, если на то выдастся подходящая возможность. Если удастся добраться до Артура, он непременно защитит её. В последнее время Карен сблизилась не только с самым старшим из братьев Шелби, который с самого первого дня их знакомства проникся к ней симпатией, но и с его младшими братьями. Финн часто расспрашивал её о детстве и жизни в Лондоне, Майкл тоже рад был пообщаться с ней, разделяя впечатления о встречи с новыми родственниками, из-за чего и Полли стала менее подозрительной, перестав бросать в неё тяжёлые недоверчивые взгляды. Даже Джон начал адресовывать Карен реплики, состоящие максимум из пары-тройки слов, что в его случае было тем ещё серьёзным достижением. Жизнь налаживалась, и единственной проблемой для неё оставался Лондон и ярое желание Томаса занять город. Карен не упускала возможности вставить слово о том, что это опасная и глупая игра, но каждый раз оставалась неуслышанной. Но теперь, как она думала, если ей, конечно, удастся выжить, Томми наверняка не останется глух к её словам. Пользуясь тем, что Сабини по-итальянски всё ещё орал на бедного парня, Карен медленно начала двигаться в сторону освещённой дороги. Скинув туфли, она бесшумно пробиралась по стенке мимо мужчин, что будто бы забыли о её существовании, как вдруг дорогу ей преградил тот самый Сьюэлл, чей палец она несколько минут назад попыталась откусить. — Лучше вам оставаться на месте, мисс, — тихо шепнул он, будто боясь, что её передвижение заметят. — Лучше для кого? — попыталась парировать его слова Карен, но мужчина быстро зажал ей рот перевязанной рукой. — Просто прекратите бороться и тогда, возможно, останетесь живы, — убеждающим тоном произнёс Сьюэлл, но Карен лишь толкнула его в грудь и стремглав побежала к дороге. — Стой! Вот мразь! — Сабини наконец заметил что-то неладное и, обернувшись, сам бросился за девушкой, которую его парни уже прижали к мостовой прямо под фонарём, ведь оказались гораздо расторопнее своего главы. — Держите эту бешеную суку! Сабини навис над её телом, широко самодовольно улыбаясь. Носком ботинка повернув к свету её лицо, Дарби склонился, чтобы плюнуть напоследок в лицо этой цыганской твари, но неожиданно остановился, не поверив собственным глазам. — Удивлён? — Женщина обнажила розовые от крови зубы и ещё выше вздёрнула подбородок. — Рассмотрел? Шумно прочистив горло, Сабини махнул своим людям, и те тут же отпустили загнанную добычу, при этом ещё и поставив её на ноги и чуть ли не вежливо отряхнув её пальто. — Мисс Эткинд, — довольно протянул Сабини, делая нечто вроде реверанса. — Какая неожиданная и приятная встреча! — Не сказала бы, — осклабилась она, рукавом вытирая с лица кровь. Её загнали в угол. Бежать было бессмысленно. Тем более, когда её узнали. Перебрав в голове все доступные ей сейчас варианты, она набросала себе новый план. — А наш Алфи неплохо устроился, — хмыкнул Сабини, обращаясь к Сьюэллу, который так и остался неподвижно стоять в стороне, ошеломлённо глядя на женщину. — Свалил всю грязную работу на тебя, да, Ребекка? Она осторожно прижала к шее платок, который ей протянул оживший Сьюэлл. «Он что ли фокусником подрабатывает: по платку в каждом кармане?» — подумала она и улыбнулась Сабини самой фальшивой и самой лучезарной своей улыбкой: — О, Дарби, не стоит беспокоиться обо мне. Я в порядке. Он лишь хмыкнул и взглянул на её шотландский нож, который всё ещё держал в руке. — Неужели семейная реликвия, перешедшая в наследство от матушки? — Сабини зло усмехнулся, заметив бурную реакцию, которая яркой эмоцией презрения отразилась на её лице. — Если так, то стоит вернуть. — Да, будь так добр, — быстро ответила Ребекка, но, протянув ладонь, тут же одёрнула её, так как Сабини и не собирался шевелиться. — Так что же мне с тобой делать, милая? — спросил он, иронично выгнув бровь. — Это зависит от того, что тебе нужно, — по слогам произнесла Ребекка, сцепив зубы. — Тебе не победить в войне за Лондон, тем более теперь. Сегодня они встретятся и, обговорив все детали, объединят силы, чтобы выдавить тебя из города. Прикончив меня, ты этого не изменишь, а только подпишешь себе смертный приговор, — закончила она, борясь с внутренним волнением. Угрожать кому-либо, находясь на волоске, не входило в десятку её самых проверенных способов по избежанию смерти. Но, как ни странно, Дарби лишь рассмеялся, и его люди дружно поддержали его хорошее настроение всеобщим гоготанием. Один лишь Сьюэлл остался таким же мрачным, каким сделался ещё с тех пор, когда понял, что за женщина стоит перед ним. — Я сказала что-то забавное? — Ребекка чуть попятилась назад, но фонарный столб лишил её последней возможности к отступлению. — Сегодня, говоришь, — продолжал смеяться Сабини. — Какая удача! Двух зайцев одним выстрелом! — О чём ты, чёрт побери? — не сдержалась Ребекка. Предчувствие никогда не подводило её, а сейчас всё внутри просто кричало о грядущей угрозе. — Я поступил нехорошо, — признался Дарби, справившись с приступом смеха. — Сказав, что ещё не решил, как поступлю с девчонкой Шелби, я солгал. — Он приблизился и шепнул ей на самое ухо. — Я собирался отрезать тебе голову и отослать её цыгану в коробке. А когда бы Томми Шелби вдоволь насладился зрелищем, то я бы подорвал его вместе со всем его дерьмом. — Сабини нежно погладил Ребекку по щеке, прежде чем добавить: — Так пусть же и Соломонс самолично насладится зрелищем. — Чушь, — едва дыша от сковавшего её страха, прохрипела Ребекка. — К Томасу невозможно подобраться. — Что верно, то верно, — согласился Дарби, обходя женщину со спины, будто любуясь ею напоследок. — Но не к его глупой секретарше. Ребекка прикрыла глаза, мысленно смиряясь с тем фактом, что Лиззи Старк так легко подкупить, но Сабини тут же прервал поток её проклятий в сторону бедной девушки. — Тебе знакома фамилия Ричардс? Да, верно, твои славные соседи. — Дарби не стал томить её. Ему надоело играть с ней в игры. — Всего-то и нужно было придушить его бедную жёнушку и похитить его сына, чтобы этот кретин всё уяснил. Ребекка с надломом выпустила воздух из лёгких. Смерть шумной болтушки Беатрис немногое, но всё же что-то да значила для неё. Особенно Ребекка переживала за её сына: малыш не заслуживал того, чтобы так рано потерять мать. — Затащить шлюху в кровать никому не составит труда, — пожал плечами Сабини. — И вот, теперь в её сумочке тик-так, тик-так — полтора фунта динамита. Но ты, Ребекка, не переживай, не на-а-а-до. — Он ласково похлопал её по плечу. — Наш Алфи скоро присоединится к тебе в поганом еврейском раю! Схватив женщину за горло, он с силой сжал пальцы, но она лишь рассмеялась ему в лицо, с презрением смотря на него будто бы сверху вниз. — Отличный план, Дарби, правда. Ты превзошёл все мои ожидания, — выдавила из себя Ребекка, схватившись за его руки. Но её ироничный тон лишь сильнее разозлил его. — Но что дальше, а? Ты продумал не всё… Задыхаясь, Ребекка всё же смогла карикатурно поднять бровь, чем неожиданно развеселила его. Сабини рассмеялся и отпустил её, думая о том, что у него есть ещё пара минут, чтобы поразвлечься с этой бесстрашной глупышкой. Он знал Ребекку уже давно. Вечно с милой улыбкой и в начищенных дорогих туфлях, вечно за спиной Алфи Соломонса. Дарби мог только догадываться, для чего он держал подле себе эту девчонку. Понятное дело, он трахал её, но зачем ему было ещё и в свои грязные дела её впутывать, Сабини определить так и не смог. Потому-то он и нашёл факт её пребывания в Бирмингеме под боком у самого Томми Шелби весьма забавным. Как бы Сабини не хотел этого признавать, но в нём взыграло любопытство, и с приятным волнением он стал ждать, что ещё она скажет, как ещё развлечёт его. От частых перемен в настроении Сабини уже кружилась голова, и Ребекка, промочив горло слюной с металлическим привкусом, снова задала свой вопрос: — Что дальше? — Она так же комично подняла бровь. — Ты, верно, решил, что евреи не выступят против тебя после смерти Соломонса, или нет, постой, ты решил, что братья Томаса простят тебе его смерть? Как ни крути, Дарби, ты окажешься лишь глубже в заднице, а потом и где-нибудь в канаве с перерезанной глоткой. — Решила снова угрожать мне. — Сабини закатил глаза, но Ребекка тут же перебила его: — Не угрожать, Дарби, нет. — Она отрицательно покачала головой. — Единственным приемлемым для тебя исходом будет заключение мира с Алфи в Лондоне. А Томми… Он лишний. Сабини искренне удивился и, оценивающе посматривая на женщину перед собой, с сомнением спросил: — И что же ты предлагаешь? Ни секунды не размышляя, Ребекка ответила. Громко и чётко: — Я убью Томаса Шелби.