***
Ребекка неслась по мостовой, сбивая пятки в кровь, но не чувствуя боли. Быстрее! Она должна быть быстрее! Пальцы на её ногах превратились в ледышки, окончательно посинев, тонкие чулки порвались, а под аккуратно подстриженные ногти забилась грязь. От быстрого бега щёки её раскраснелись, а дыхание сбилось, поэтому, не придумав на ходу ничего другого, что помогло бы ей вздохнуть свободнее, Ребекка сорвала с себя старый колючий шарф. До этого он висел на её шее мёртвым грузом, впитывая кровь, что сочилась из раны, оставленной Сабини, и она была даже рада наконец избавиться от него. Зимние сумерки давно окутали Бирмингем, сделав его до жути холодным и мрачным. Укутанные дымом сталелитейных заводов улочки, пекарни, мастерские, жилые дома и фонари — все они, быстро мелькая, проносились мимо неё, и вскоре Ребекка перестала различать их. Тяжело дыша и держась за бок, в котором давно начало колоть, она смотрела лишь под ноги, мысленно следя за дорогой и пытаясь не потратить ни минуты драгоценного времени на неверный шаг. «На первом перекрёстке направо, на втором — налево, поворот, ещё один и вот последний! Успела!» Толкнув дверь «Предприятия Братьев Шелби», она стремглав взлетела по ступенькам. Лиззи Старк, которая уже собиралась уходить домой после тяжёлого трудового дня, удивлённым, испуганным взглядом встретила её в приёмной и коротко вскрикнула, когда Ребекка выдернула дамскую сумочку из её рук, при этом сломав ей пару ногтей — на большом и указательном пальцах. — Какого чёрта ты делаешь? — возмущённо воскликнула секретарша, но Ребекка не удостоила её и взглядом, толкнув девушку плечом так, что та, оступившись, ударилась локтем о стол. Ей потребовалась ровно секунда, чтобы с ноги выбить дверь в кабинет Томаса, оставив на тёмном дереве кровавый отпечаток ступни, и ещё пара секунд, чтобы преодолеть расстояние от выхода до большого окна, смотрящего на менее оживлённую, по сравнению с окном приёмной, улицу. Как только она показалась в дверном проёме — босая, избитая и с ледяным безумием, застывшем в глубине карих радужек, — на неё тут же уставилась пара ошеломлённых глаз: голубых Томаса и зеленоватых Алфи Соломонса. Мужчины были буквально поражены её столь неожиданным и эффектным появлением, поэтому в прямом смысле слова замерли на месте. Заметив в её руке сумку, которой Ребекка уже замахнулась с плеча, намереваясь бросить её в окно, первым отмер Алфи. Подскочив с места, он в одно быстрое движение сгрёб со стола Шелби массивную пепельницу, в которой всё ещё дымился окурок, и швырнул её в окно, будто пулей прошив стекло насквозь. Осколки посыпались вниз, а сумка, которая в тот самый момент, когда Ребекка отпустила её, вылетела из окна и с громким хлопком взорвалась прямо в воздухе, ударной волной направила осколки в разные стороны, превратив их в острые метательные ножи. Всё происходило будто в кино, в замедленной съёмке. Скрежет пронзил барабанные перепонки, раздавшись в черепной коробке звенящим гулом. Яркая огненная вспышка ослепила глаза, и лицо Ребекки обдало жаром. Она инстинктивно зажмурилась, оглушённая взрывом. Успев выставить руки вперёд и закрыв тем самым лицо и голову от летящих осколков, она всё же не смогла избежать ранений. Острые грани битого стекла всё равно врезались в её ладони и запястья, до самых локтей глубоко распоров пальто и кожу под ним. Кровь хлынула из ран, бурыми пятнами мгновенно окрасив рукава, и Ребекка, тихо ахнув, скорее от неожиданности, чем от боли, как подкошенная упала на пол. Она наверняка разбила бы голову, ударившись затылком, но в самый последний момент её поймали чьи-то мужские руки, железно обхватив за пояс. Когда всё стихло, Ребекка открыла глаза. Борясь с головной болью, что резко запульсировала в висках, она посмотрела перед собой, и первое, что увидела, — это грудь Алфи Соломонса. Он закрывал её собой, крепко прижимая к своему телу, а из-за его плеч выдавались несколько особо крупных осколков, крепко вонзившихся ему в спину. Его широкополая шляпа была отброшена на несколько футов, а колени наверняка были стёсаны о пол, но, несмотря на это, Алфи умудрился сохранить спокойное, даже безмятежное выражение лица, будто для него взрыв чёртовой бомбы по степени вызываемой тревоги был сравним с распаковкой рождественских подарков. Алфи чуть отстранил её от себя, и Ребекка окровавленными пальцами схватилась за воротник его чёрного пальто, будто боясь, что мужчина собирается уйти и оставить её здесь, посреди этого хаоса из битого стекла и оседающей пыли, но Алфи лишь подхватил её под коленки и вместе с ней поднялся с грязного пола. Томас, что ещё секунду назад инстинктивно закрывал голову, пригнувшись над столом, за которым сидел, мгновенно оказался рядом и с выражением искреннего шока и ужаса на лице чуть прислонил ладонь к её щеке и закричал: — Всё будет хорошо! Карен, ты слышишь? Она едва понимала, о чём он говорит, и как ни пыталась, так и не смогла дать ему хоть какой-то более или менее внятный ответ. Последний раз обратив взгляд к нечитаемому лицу Алфи, который хмуро смотрел на неё сверху вниз, Ребекка заметила, что всё ещё держится за ворот его пальто. Разжав онемевшие пальцы, она невольно расслабилась в его руках, в конечном итоге потеряв сознание. Казалось, что она будто бы медленно погружается всё глубже и глубже под воду. Как тогда, в детстве, поскользнувшись на мокром камне и камнем пойдя ко дну, Ребекка почувствовала, как на неё давит водная толща. Небольшой пруд в родительском саду оказался глубже и холоднее самого океана, и маленькая девочка в ужасе закричала, выпустив из лёгких спасительный запас кислорода. Воздух, сбившись в крупные пузыри, вмиг устремился к поверхности, оставляя её наедине с самой собой без единой надежды на спасение, а вода тотчас же заполнила ноздри. Нечем дышать. Ей страшно и холодно. Но… «Что это за запах?» Ребекка открыла глаза и повернула голову в сторону доносившегося до неё слабого аромата цветов. Большой букет белоснежных крокусов стоял в высокой вазе на тумбочке рядом с её постелью. Утреннее солнце играло в тонких гранях изящного сосуда, который, казалось, предназначался скорее для роскошных красных роз, нежели для нежных предвесенних крокусов. Заворожённо протянув к ним ладонь, она удивилась тугим бинтам, обвивающим её руки. Кое-где сквозь белую материю проступали красные пятна, и Ребекка поморщилась, вспомнив наконец причину их появления на её теле. Задержав взгляд на нежном букете её любимых цветов, она мимолётно улыбнулась, прекрасно разгадав замысел человека, преподнёсшего ей этот презент. «Выздоравливай, — одними лишь губами произнесла она, мысленно расшифровывая послание, оставленное ей на белых лепестках крокуса — символа возрождения и надежды, но в следующий же миг улыбка сошла с её лица и Ребекка схватилась за голову, получше припоминая события минувшего вечера. — Его тоже ранило», — с ужасом осознала она и, приподнявшись на кровати, сдёрнула с себя одеяло. Грудная клетка и рёбра тут же отозвались резкой болью, и, почувствовав, как защипало в глазах, она осторожно легла обратно. — Карен, не двигайся. Тебе надо отдыхать. — Томас напрягся и подошёл к ней, чего она никак не могла ожидать, ведь даже не подозревала о том, что он находился примерно в пяти шагах от неё, расположившись в кресле у дальней стены. — Ты… ты здесь? — озадаченно спросила Ребекка, неловко взглянув на букет и возвращая глаза обратно к Томасу. — Это от Алфи Соломонса, — заметив её взгляд, неохотно сказал он. Поправив одеяло, Шелби сел на край её постели и продолжил: — Ещё есть записка. Но она была адресована мне. Невольно сглотнув вязкую слюну, Ребекка осторожно положила руку на его ладонь, не зная, какой реакции от него ожидать. Казалось, он был взволнован, расстроен и зол одновременно, и она не хотела лишний раз давить ему на больное. — И что было в записке? — Ребекка попыталась сжать его руку, но собственные пальцы не слушались её. Обречённо вздохнув, она наконец расслабилась, больше не пытаясь пошевелиться. — «Я, как и вы, не доволен результатом наших переговоров и всей этой ситуацией, сложившейся по нашей общей вине. Жду вас в Кэмден-Тауне, когда ваша сестра оправится и сможет совершать длительные путешествия. А.С.», — пересказал он с мрачным видом, через силу смотря ей промеж глаз. На её скуле синел фиолетовый с багровым оттенком кровоподтёк, и мужчина просто не мог не смотреть на него, каждый раз одёргивая себя, чтобы лишний раз не приходить в ярость. Когда он назначал встречу Соломонсу, то даже не мог и представить, чем она закончится.***
— Добрый вечер, мистер Соломонс, — вежливо обратился к нему Томас, предлагая тому сесть. В кабинете горел мягкий свет от ламп, расположенных на потолке, столе и другой мебели в комнате, создавая тёплую приятную атмосферу, контрастирующую с сумерками за окном. Томми невольно подумал о том, добралась ли Карен домой из конторы, лишний раз испытав облегчение из-за того, что приставил к ней своих людей. Больше всего он не хотел, чтобы с ней приключились какие-то неприятности, особенно теперь, когда его дела с Соломонсом сдвинулись с мёртвой точки. — Добрый, — кивнул Алфи, отказавшись от предложенного ему стула и решив немного оглядеться, по-хозяйски прогуливаясь по чужому кабинету. — Неплохо ты здесь устроился, Томас. Что это — залог за карточный долг какого-то лорда, которого ты накачал опиумом в своём пабе, а? Проигнорировав его высказывание о неуместной роскошности своего рабочего кабинета, Томми лишь ухмыльнулся и подошёл к столику с алкоголем. Плеснув в стакан шотландского виски, мужчина обернулся: — Выпьете? — Нет, я не пью, дружок, — быстро ответил Алфи, крутя в руках бронзовую статуэтку в виде лошади. — Твоя секретарша сказала, что и тебе не стоит пить, да, что ты страдаешь от многочисленных травм бурной жизни. Верно истолковав намёк о своей первой встрече с Сабини, он пожал плечами, будто говоря: «Это было давно», и в два глотка опорожнил стакан. Почувствовав небольшое раздражение от того, что Лиззи лезла не в свои дела, Томас закурил, подавив в себе инстинкт вздрогнуть от резкого шума, который издал Соломонс, с громким стуком вернув статуэтку на место. — И ты считаешь, что достаточно окреп, чтобы пригласить человека с почтенной репутацией в дикую местность, в которой ты живёшь, дружок? — заинтересованно спросил Алфи не без доли иронии и пренебрежения. Очевидно, пребывание в Бирмингеме его не радовало. — И вот вы здесь… — спокойно кивнул Томми. — Да я просто мимо проезжал, — отмахнуся он с выражением глубочайшей скуки на лице. — Так что у нас там с главным пекарем, а? Или ты предоставишь выбор мне? Томас, не ожидавший от гостя столь быстрого перехода с дружеской беседы, если её вообще можно было так назвать, непосредственно к делам насущным, на секунду растерялся, но виду не подал. Откашлявшись в кулак, он прошёл к своему столу и сел в кресло. — У меня есть человек на примете. Человек надёжный и педантичный. Его имя Билли Китчен, — заверил Соломонса Томас. Выпустив изо рта последнее облако дыма, он затушил окурок в пепельнице, подаренной братьями на новоселье. — Так что по этому поводу можете не переживать. Алфи чуть сморщил нос, по видимости, оставшись не особо довольным подобным исходом. Наконец, расположившись на стуле напротив хозяина кабинета, он чуть наклонился вперёд, собираясь о чём-то ему поведать, будто мудрый старец на восьмом десятке лет, как вдруг двери распахнулись, громко ударившись ручками о стены. При мысли о Карен, что появилась в дверном проёме искалеченная и огромными глотками хватающая ртом воздух, как выброшенная на сушу рыба, у Томаса скрутило внутренности. Он даже не успел подняться из-за стола, когда их накрыло взрывной волной. Сердце ударило в рёбра и застряло в горле, где-то под самым кадыком, пока мозг обрабатывал информацию, приходя к ужасающему выводу: Карен была слишком близко к окну. В то же мгновение подняв на неё взгляд и ни на секунду не задумавшись о собственной безопасности, Томас бросился к ней, но в самый последний момент будто бы заледенел. Он увидел её руки. Её багрово-красные руки, что цеплялись за пальто Соломонса.***
— Останутся шрамы… — Ребекка не знала, как ещё отвлечь Томаса от его мыслей, и сказала первое, что пришло ей в голову. — Но где мы? Он поднял бровь и медленно обвёл взглядом комнату, будто сам забыл, где находится, но, полностью придя в себя, не замедлил с ответом: — У Полли. Здесь спален, наверно, с чёртову дюжину, так что… — начал он, но тут же виновато замолк. — Я не мог оставить тебя в больнице. Это слишком опасно. Вина. Вина была самым ненавистным ему чувством, и он как мог избегал её длинных лап, но встреча с Карен, казалось, изменила и это. Теперь у него на душе кошки скребли, ежедневно вытачивая будто на деревянной дощечке внутри новую строчку: «Не защитил, не уберёг». Томасу следовало бы уже смириться, что эти маленькие твари собрались выскребать целый сонет, но он всё равно продолжал душить их, ну, хотя бы злостью, например, в яркий камин которой тотчас же и поспешил подбросить дров. — Зачем. Ты. Отослала. Моих. Людей? — Его тон заставил Ребекку невольно съёжиться. Пусть она и ожидала подобного вопроса и ответ на него был давно заготовлен, но сейчас она почувствовала, что сил спорить и препираться совершенно не осталось. — Я хочу одеться, — хмуро сказала девушка, опустив глаза на свои руки. Её болезненный, несчастный и практически пришибленный вид не дал Томми ни единой возможности по-настоящему разозлиться на неё. У него тоже не было сил. Обречённо вздохнув, он потёр переносицу и исподлобья посмотрел девушке прямо в глаза. — Твоя одежда превратилась в рваные тряпки, так что Полли принесла тебе это. — Он указал на кресло. Приподнявшись с постели, Томас схватился за подлокотник и с громким скрипом металлических массивных ножек о деревянный пол, придвинул кресло к себе. Шёлковая кремовая блуза с вышитым зелёным стеклярусом колибри на плече, шифоновая до колена юбка в мелкую складку, отделанная по поясу тонким кружевом, чёрные чулки из вискозы с атласными лентами-подвязками того же цвета, хлопковое нижнее бельё простого кроя и тонкий полупрозрачный бюстгальтер с розовыми лямками — всё это Ребекка рассматривала добрых минут пять, совершенно не дыша и не двигаясь, как в трансе, пока Томми не кашлянул, вежливо привлекая к себе её внимание. — Не угадала она с твоим вкусом? — улыбнулся он, чуть склонив голову набок. — Очень красиво, — смущённо улыбнувшись в ответ, сказала девушка. — Я никогда не носила такой роскоши. — Это была ложь. Очередная беззастенчивая и утончённая ложь, и Ребекка сжилась с ней, как с протезом калеки, за которыми во время войны она ухаживала во Франции. Ещё пару лет назад она никогда не смогла бы представить себя такой. Она лгала каждый день на протяжении последнего месяца и уже сама удивлялась своим редким искренним эмоциям. Задание в Бирмингеме, порученное ей, скорее из-за её собственной прихоти, нежели из-за действительной необходимости, затягивалось, и Ребекка начала чувствовать тоску. Нет, не по Лондону, который терпеть не могла, и не по дому, если вообще можно было считать чёртову винокурню на улице Бонни в Кэмден-Тауне домом, а по хозяину сего предприятия. Алфи Соломонс — человек, с которым она была знакома с детства, мужчина, в которого она влюбилась ещё девчонкой — занимал все её мысли. «Он ранен, он ранен…» — набатом било в мозгу, и Ребекке ещё сложнее было сохранять перед Шелби притворное спокойствие, а играть весёлость и подавно. Когда она, руководствуясь планом Алфи, вызвалась занять место Карен Берсон, чтобы таким образом войти в семью Шелби и подтолкнуть главного из них к сотрудничеству с Кэмденом, Соломонс был категорически против. Ребекка использовала все доступные ей методы уговоров: просила, убеждала, искала аргументы, — и в итоге они сошлись на том, что Алфи мог доверять только ей. Мужчина взял с неё клятву, что она будет осторожна, и поручил Олли приглядывать за ней, что он поначалу исправно выполнял, наняв в Бирмингеме парней для её охраны. Ребекка же преследовала собственные цели, о которых ни Томми, ни Алфи не могли и помыслить, потому и заверила Олли, когда её отношения с Томасом, если можно было так сказать, осложнились, что люди Шелби больше не угроза для неё и что теперь они сами даже будут приглядывать за ней, а Сабини она точно уж была без надобности. На самом деле, единственным препятствием, о которое Ребекка запнулась и почти что выдала себя, были чувства Томаса. Она и представить не могла, что всё обернётся подобным образом, когда он пришёл к ней в тот вечер, и даже начала винить себя за излишнее кокетство и жеманность. В жизни она не была столь неловкой плаксивой глупышкой, какой предстала перед Шелби, но обстоятельства сыграли с ней злую шутку: Томми не просто принял её в семью, а притёрся к ней так, что она, пожалуй, могла бы поставить на то, что он теперь действительно был влюблён в неё. В тот же момент, когда губы Шелби накрыли её рот, Ребекка осознала, в каком практически безвыходном положении она теперь находилась. Она не могла созваниваться с Кэмденом, ведь это было попросту небезопасно, не могла оставить при себе охрану, которую нанял Олли, из-за боязни огласки, ведь в конечном счёте любой что-то заподозрил бы в их с Томасом странных отношениях, совершенно не похожих на братско-сестринские: когда он начал бы неприлично часто наведываться к ней в квартиру ближе к ночи, а уходить под утро, это мгновенно привлекло бы внимание и об этом мгновенно узнал бы Олли, а затем и Алфи, чему она не позволила бы случиться и под страхом смерти. В то же время Ребекка не могла положиться и на людей Шелби, которых приставил к ней Томас, ведь тогда они тоже могли бы что-то заподозрить, но уже не в их отношении друг к другу, а в редких, но всё же регулярных визитах Олли, который раз в неделю исправно передавал ей письма от Соломонса, так как рисковать и созваниваться с ней Алфи не мог из-за опасений, что телефоны прослушиваются. Лишь раз он упомянул в письме, что свяжется с ней. Это должно было произойти в тот самый день, когда Ребекка неожиданно для себя оказалась на открытии «Гарнизона». Тогда ей пришлось самой позвонить ему с ближайшего доступного ей телефона в рано опустевшей из-за праздника по поводу открытия нового паба конторе, ведь наверняка это должно было быть что-то важное, если Алфи так рисковал, и она не ошиблась. Разговор был о ней — о той самой Карен Берсон. Оказалось Томас послал людей, чтобы всё разнюхать о сестре, но Ребекка не была удивлена: ничего другого от Томми Шелби она и не ожидала. — Нет никаких фото, лишь одна в семилетнем возрасте, нет никаких подруг или знакомых, так что он вообще мог найти? — спросила Ребекка, размеренно дыша, посреди тёмной конторы. Если бы кто-то увидел её тогда, то решил бы, что она воровка или и того хуже. На другом конце трубки на секунду воцарилась тишина, и Ребекка, услышав тяжёлый вздох мужчины и представив, как он устало трёт переносицу, переспросила: — Так что? — Её отчим. — Чёртов сукин сын! — в голос выпалила она, а затем собралась, опасливо оглянулась вокруг и повторила уже шёпотом: — Чёртов сукин сын… Соломонс недовольно хмыкнул. — Кто? Он, Шелби или я, а? — Шелби, — быстро ответила она, но, немного подумав, добавила: — И ты! Ты же сказал, что он мёртв! — Ну, полагаю, я ошибался, да, — снова вздохнул Алфи и недовольно щёлкнул языком, быстро переходя к делу: — Так, послушай сюда, не болтай лишнего о её прошлом, сказок не сочиняй, чтобы того, что случилось в пекарне, — замолк он, — не случалось. Ясно? — Ясно, — чуть обиженным, но резким тоном кратко ответила Ребекка. В письмах они уже обсуждали, как глупо она себя повела тогда, когда выдала Шелби всю их подноготную: о процентах от выручки, о виски в ящике стола и о другом дерьме. Ребекка убедила его, что Томас не придал этому значения, но если что, она уже придумала, что ему ответить. Алфи остался недоволен. Особенно тем, что по её словам, мог допустить ошибку огромного по значимости масштаба, если бы только пустил пулю Шелби в лоб, тем самым развязав войну ещё и с Бирмингемом. «Всё было под контролем», — писал он тогда, на что, прочитав те строки, Ребекка лишь хмыкнула. — Но он же, — кашлянула она, подбирая слова, — наверняка что-то рассказал им обо мне. Было бы весьма неприятно, если бы Шелби узнали, что я мертва уже пару лет. Насколько она знала, бедняжка Карен и её мать умерли от «испанки» ещё в девятнадцатом году, о чём её отчим должен был знать, разве нет? — Эта пьяная свинья не вспомнила бы, как зовут его родную мать, — грубо бросил Соломонс. — Вероятно, он оставил их ещё до того. Смерть жёнушки стала для него новостью. Ребекка зажмурилась. Ей было жаль их? Она никогда не жила в нищете и только во время войны прочувствовала все тяготы лишений, но всё же до конца не могла понять их. Если бы у них были средства на лекарства, если бы глава их семьи не променял их на бутылку, а приносил бы деньги в дом, возможно, они были бы живы. — Бекка? — Алфи задумчиво произнёс её имя так, будто не собирался делать этого вслух. — Не высовывайся. Скорее всего, скоро ты сможешь вернуться… — Нет, — поспешно выдохнула она, сильно сморщив брови от того, как испуганно прозвучал её голос, но вместе с этим и радуясь тому, что Алфи не мог видеть её лица. — Он почему-то сомневается. Я не перестаю щебетать ему на ухо о важности Лондона, — соврала она и закусила губу, надеясь, что её довод прозвучал убедительно, но в глубине души не веря тому, что Соломонс поверит ей. — Я понял, — коротко отозвался он, а когда Ребекка собиралась попрощаться, шумно вздохнул: — С днём рождения, — и первым бросил трубку. Она замерла с полуулыбкой в уголке губ, мысленно благодаря Алфи за поздравление, но мысли тут же вернулись к Шелби и к её многотонной лжи, которую Ребекка день за днём водружала на свои плечи. Она не могла позволить Томасу разрушить их с Алфи мир. Но главное, чего она не могла, так это остановить его. Когда он впервые отправился в клуб Сабини, чтобы заявить о своих намерениях, когда после покушения на свою жизнь поехал в Лондон, чтобы встретиться с Соломонсом и даже когда прижался своими горячими губами к её губам — ни в единый из всех этих раз Ребекка так и не смогла остановить его. Не успела, не убедила, не… смогла отказать. Если бы она сказала нет, если бы оттолкнула его, то он больше никогда бы не посмотрел на неё, не прислушался к ней или, возможно, отправил бы её куда подальше, чтобы только не мозолила глаза. Плану Алфи это вряд ли бы навредило, но вот её план тогда повис бы на волоске, а вместе с ним и их с Алфи жизни. Недавний уговор с Сабини вспыхнул в глазах жёлтой вспышкой, и Ребекка удержалась от того, чтобы не сморщить нос. Она предложила убить его. Убить Томми Шелби. Ничего получше в голову ей тогда не пришло, но сейчас она с замиранием сердца поняла, что это действительно решило бы её личную дилемму. Когда она спасла Томаса от людей Сабини, отправив одного парня из своей охраны за полицией, то решила, что то была хорошая возможность подобраться к нему поближе, но теперь она думала, что, возможно, совершила ошибку и ей не стоило мешать Дарби. Если Алфи Соломонс что-то решил, то, очевидно, ничто не способно было его переубедить. Его идея привлечь на свою сторону неких «Острых Козырьков», слава о которых прокатилась среди нелегальных букмекеров и бутлегеров по всей стране после убийства Билли Кимбера, стала идеей фикс. В войне за Лондон Сабини одерживал верх, и Кэмден отчаянно нуждался в мире, но Алфи так не считал. Ребекка же была уверена, что цыганам доверять нельзя, что они посмакуют и выплюнут их, словно жевательный табак, потому и вызвалась ехать в Бирмингем. Не дать «Козырькам» занять Лондон — такую цель она поставила перед собой, но теперь боялась, что события развивались не в её пользу, потому-то мысль об убийстве Шелби час от часу казалась всё более и более заманчивой. Наблюдая за тем, как Карен, его Карен, благоговейно изучает предметы из своего нового гардероба, Томас, ловя искреннее удовольствие от её, как ему казалось, неподдельной радости, спустя некоторое время добавил: — Я сейчас. Он вышел из комнаты буквально на долю секунды и вернулся, держа в руках короткие, до запястья перчатки из замши, открытые туфли на ремешках, сшитых буквой «Т», белую фетровую шляпку-клош с зелёной лентой, и с перекинутым через плечо молочным пальто с огромным меховым воротником и меховыми манжетами. Ребекка даже рассмеялась от неожиданности. — Это что же, подарки на Рождество? — спросила она игривым тоном, внутри негодующе скрепя сердцем. — Оно давно прошло, и к тому же я иудейка, если ты не забыл. В груди кольнуло воспоминание о матери, мысли о которой непременно посещали её рука об руку с мыслями о Рождестве, а потом кольнуло и воспоминание об отце, из-за чего Ребекка недовольно поморщилась, не успев скрыть свои истинные эмоции. — Не нравится? Можно вернуть, если… — начал было Томми, заметив её реакцию, но она быстро замахала руками. — О, нет! Конечно нравится! — перебила его девушка и тут же объяснилась: — Все эти вещи кажутся жутко дорогими. Какую же гору золота ты за них отвалил? — Об этом тебе точно волноваться не стоит, — радушно ответил мужчина и осторожно сложил вещи на кровать. — Тебе помочь… со всем этим? — Томми окинул девушку нежным, отчего-то чуть напряжённым взглядом, и она неосознанно сжалась, прекрасно понимая, что не справится сама. — Угу. — Она неловко кивнула, и мужчина тут же подошёл ближе. Отодвинув одеяло, он обратил внимание на её перебинтованные ступни и несколько неглубоких порезов на ногах. Томас задумался о том, не холодно ли ей в тонкой нижней сорочке, чуть прикрывающей острые коленки, и быстро одёрнул руку, когда потянулся к её коже, чтобы это проверить. — Можно мне?.. — запнулся он, увидев как девушка, поддев большими пальцами подол, потянула его вверх, собирая на талии. — Карен, подожди… — Помоги снять, — монотонно произнесла она, смотря куда угодно, но только не в лицо мужчины перед ней. Обнажив бёдра, а следом за ним и живот, Ребекка зажмурилась за секунду до того, как Томас стянул с неё сорочку через голову. Прикрыв высокую тугую грудь перебинтованной рукой, она подняла на него глаза. Не заметив, как в долю секунды спёрло дыхание, Томми бессознательно припал жадным взглядом к её телу: к округлым бёдрам, выступающим от холода розовым соскам, к треугольнику тёмных волосков сильно ниже пупка. Возбуждение уже готово было разогнать кровь, но будто с несущимся на него автомобилем, Томас столкнулся со всеми ранами, синяками и ссадинами, рассыпанными по её нежной коже. Постепенно зверея, он старался не обращать на них внимания, быстро помогая Карен с завязками и застёжками, и когда она полностью была одета, он в один прыжок отошёл от неё, переводя дыхание. — Как ты узнала о бомбе? — со скрежетом зубов спросил Шелби прямо. — Сабини сам всё выложил. Он подловил меня у конторы, но мне удалось сбежать. — Ложь сорвалась с её губ легко, не тронув ни единой струны внутри, и Ребекка удовлетворённо похвалила саму себя за изворотливость. — Понятно, — односложно ответил Томми, ни на секунду не усомнившись в правдивости её слов. — Я разберусь. Оставайся пока здесь. — Но, — начала протестовать Ребекка, — я хотела вернуться в свою квартиру. — Не сейчас. — Это было последним, что он сказал перед уходом. Остановившись у самой двери, Томас обернулся: — Полли о тебе позаботится. Отдыхай. Когда дверь за ним захлопнулась, Ребекка мгновенно повернулась к букету. Белые крокусы всё это время маячили в поле видимости, заставляя её раз за разом приходить к мысли об Алфи. «Он наверняка отправил Олли проведать меня или хотя бы передать мне письмо», — пришла к выводу Ребекка. Поднявшись с кровати, она чуть пошатнулась и тут же упала в кресло. Похлопав себя по щекам, будто это каким-то образом помогло бы ей, она потянула к себе обувь и втиснула в неё свои ступни. Обнаружив, что туфли немного малы ей из-за бинтов, Ребекка чертыхнулась, но всё же принялась застёгивать их. Пальцы рук не слушались её, то немея, то дрожа над дурацкими ремешками. Казалось, это заняло целую вечность, но она всё же смогла справиться с ними и снова поднялась на ноги, когда вдруг встретилась глазами с Полли. Женщина смотрела на неё с немым укором, и она подумала о том, неужели ей так нравилось наблюдать за её мучениями, раз она не стала помогать ей. Ребекка взяла эмоции под контроль и натянула свою самую доброжелательную улыбку, которая, к её огромному сожалению, получилась довольно вымученной. — Спасибо, что позаботились обо мне, — сказала она и обвела глазами одежду и бинты на руках, — но я не хотела бы вас утруждать. Моё самочувствие вполне хорошее, и я могу вернуться домой. Полли ничего не ответила, а лишь недовольно подняла бровь, чем заставила девушку невольно поёжиться, будто её обдало холодом. — Правда, тётя Полли, спасибо вам, но я лучше пойду. — Держась за рёбра, она медленно надела пальто, пока миссис Грей будто бы не очнулась и наконец не сказала: — О чём, чёрт возьми, милочка, ты говоришь? — строго начала она, и Ребекка, к своему удивлению, расслышала в её голосе заботливые нотки. — Тебя прошило осколками, словно старую марлю, ты еле на ногах стоишь и теперь собираешься куда-то ехать одна после покушения? Значит, точно хорошо головой приложилась. Миссис Грей подошла к ней и, положив руки на её плечи, с силой опустила обезумевшую, как ей казалось, девчонку обратно в кресло. — Если тебе что-то нужно из твоей квартиры, я попрошу Артура: ему всё равно надо ехать в «Гарнизон». — Нет! — слишком живо откликнулись она и тут же замялась. — Не в этом дело. Мне ничего не нужно. Шестерёнки быстро закрутились в её голове, и Ребекка закусила губу, когда ей пришла стоящая идея. Она не могла сидеть в этом чёртовом доме, как в тюрьме, и гадать, всё ли нормально с Алфи. В глазах тут же всплыли те осколки, вонзившиеся в его спину, и Ребекка побледнела, думая о том, что он, возможно, даже не обработал как следует раны. — Тётя Полли, я… — начала она, нервно заламывая руки в этот раз в неподдельной тревоге. — Я слышала, как Сабини говорил о моих соседях. Я не смогу спокойно спать, если сама на все сто процентов не буду убеждена в том, что мальчик, их трёхлетний сын, в порядке. Полли в недоумении посмотрела на неё сверху вниз. Казалось, Ребекка не убедила её. — Они убили Беатрис, его мать. Я… я… — заикалась она, и вдруг её глаза действительно наполнились слезами от мыслей о брошенном ребёнке, который не заслуживал всего того, что ему пришлось пережить. — Я боюсь за малыша Кристофера. Женщина тяжело вздохнула, пока Ребекка пыталась перебороть накатившую истерику, которую она сдерживала всё это время лишь одной силой воли. «Чёртов Сабини, чёртов Шелби, чёртов Соломонс. О боже, Беатрис, глупышка Беатрис!» Её будто бы смыло волной и вынесло в открытое море, а Ребекка даже не могла грести своими забинтованными руками и ногами к берегу, но и утонуть она тоже не могла. Полли неожиданно мягко прижала её голову к плечу, и тогда её будто бы прорвало. Слёзы покатились по щекам, и она заскулила, крепко сжав губы, чтобы только не закричать. — Тише, милая, тише. — Миссис Грей сжала её сильнее, ладонью проходясь по её длинным волосам, струящимся по худой спине. — Я всё поняла. Артур… Он отвезёт тебя. Ребекка тяжело сглотнула и, кивнув, вытерла лицо. Она добилась своего. Пусть ей и пришлось воззвать к своим искренним чувствам, тем самым показав свою слабость этой сильной женщине, она всё же обвела её вокруг пальца. Но, возможно, слабость других как раз и была единственной слабостью железной миссис Грей?***
Артур молчал. Он следил за дорогой и лишь изредка бросал взгляд на её коленки, избегая поднимать глаза выше. В конечном итоге это начало раздражать и Ребекка, не удержавшись, громко воскликнула: — Ну что? — Нет, нет. Ничего. — Он как-то странно выпрямился, а потом резко сгорбился и его взгляд помрачнел. — Сабини за это заплатит. — Да, Артур. Спасибо тебе, — быстро ответила она и уставилась в окно. Мимо летели улочки, по которым ещё вчера она бежала босая и до жути напуганная. Она жива, он жив, всё хорошо. Только сейчас Ребекка подумала о том, как быстро Алфи среагировал в тот момент. Если бы он не разбил окно, её бы накрыло осколками в несколько раз более крупными и опасными. Они, летящие в сторону от взрыва, обрушились бы на неё шквалом, пронзающим и режущим всё на своём пути, но Алфи защитил её. Обычно большая часть осколков летит наружу, в сторону создавшегося разрежения. Когда под натиском ударной волны стекло прогибается и лопается, его осколки ещё не успевают упасть, как волна разрежения буквально втягивает их в сторону места взрыва из-за создавшегося давления. Поэтому большинство осколков и летят наружу, а остальная, меньшая их часть, успевает разлететься по помещению в направлении от взрыва. Разбив оконное стекло ещё до детонации снаряда, Соломонс предпринял одну из по-настоящему действенных мер по защите от поражающих факторов взрывной волны: сократил их количество. Большинство крупных осколков успели упасть на пол, а остальные, что остались нетронутыми по периметру оконной рамы, он принял на себя. Ребекка вздрогнула от этой мысли. Военное прошлое нельзя стереть годами мирной жизни. Алфи понадобилось меньше секунды, чтобы принять верное решение, которое спасло ей жизнь. — Мне подняться с тобой? — неловко спросил Артур, и она резко вздохнула, отвлекаясь от своих мыслей. Обнаружив, что они уже приехали, Ребекка тихо откашлялась в кулак и улыбнулась. — Полли говорила: тебе нужно в «Гарнизон»? Поезжай, — кивнула она, заглядывая мужчине в глаза и видя в них сомнение. — Встретимся здесь через час. Артур недоверчиво посмотрел на неё жалостливым взглядом, к тому же ещё почему-то и полным вины. Вероятно, он видел её не иначе как сломанной фарфоровой куклой, упавшей с буфетной полки, которую он случайно задел локтем, но мириться с ролью жертвы Ребекка не собиралась. — Карен, я не думаю, что… — Артур, я обещаю! Прямо здесь. Через час. Я в состоянии о себе позаботиться, — заверила его девушка, обхватив перебинтованными руками его плечи. Осторожно поднимаясь ладонями по мужской напряжённой шее к его скулам, столь же напряжённым от злости на рассыпанные по девичьему лицу ссадины, она нежно гладила пальцами его кожу, пока Артур наконец не расслабился. — Обещаю, — шепнула она и прижалась губами к его щеке. Артур лишь глубоко вздохнул, потрепав её по волосам, будто ребёнка, и кивнул, смущённо улыбнувшись. Ребекка вышла из машины и, когда она тронулась и отъехала, помахала ей рукой вслед. Подъём по лестнице до квартиры отнял у неё столько сил, что ей в какой-то момент показалось, что она отправилась покорять Монблан. Держась одной рукой за рёбра, а другой за деревянные перила, она медленно переставляла ноги по ступенькам, а когда добрела до второго этажа, то сразу же обратила внимание на соседскую дверь, сорванную с петель. Где-то с минуту хмуря брови и размышляя над тем, стоит ли ей пройти мимо или же заглянуть в чужую квартиру, Ребекка услышала громкий шум. Дребезг разбившейся посуды прорезал воздух, заставив сердце наполниться надеждой. Возможно, это место не было таким разорённым и покинутым, каким выглядело. Она переступила порог и бесшумно пробралась в холл, прислушиваясь к шорохам и какой-то непонятной возне на кухне. — Ох, как жаль, как жаль! — причитал женский голос, и Ребекка вдруг не смогла сглотнуть вставший поперёк горла ком, услышав его. «Беатрис?» — Будто нашло на неё какое-то наваждение, но она тут же отогнала его, встретившись лицом к лицу со старушкой, стоявшей над разбитой сахарницей из любимого сервиза недавней хозяйки этой кухни. — Кто вы? — жёстко спросила Ребекка, скептически осматривая воровку. Очевидно, она присмотрела этот сервиз и уже собиралась было сложить его в свою сумочку, но что-то явно пошло не так. — Я сейчас же позову полицейских. — Ох, милая, не надо, прошу! Я же из нужды, не со зла, — начала старушка, сложив трясущиеся руки перед грудью в молитвенном жесте. — Кому от этого дурно? Так никому! Никому это добро, — указала она на сервиз, — не нужно теперь. — Что значит «никому не нужно»? — Ребекка задержала дыхание. То, что Сабини мог без зазрения совести нарушить своё слово, сомнений не вызывало, но неужели он оставил мальчика сиротой по глупой прихоти. — А мистер Ричардс? — Ох, бедняжка, ты не слыхала? — удивилась старушка. — Об этом уж все судачат. Посмотри сама: ворвались сюда какие-то негодяи, грабить, наверное, да и обоих положили. — Обоих? — задохнулась Ребекка. «Боже, они же не имели отношения к нашим чёртовым разборкам! Они не были связаны ни с Соломонсом, ни с Шелби, а единственная причина, по которой оборвались их жизни, — соседство со мной». — Да, — подтвердила старушка. — Мужчину прямо здесь в спальне, а жену его давеча в речке нашли. — Она пожала плечами и, видимо, решив, что полиция ей больше не грозит, снова принялась запихивать сервиз в сумку. — Боже мой… — Ребекка замотала головой. «Это всё моя вина. Моя». — А мальчик? Где их сын? — едва дыша, спросила она. Простить себе смерть ребёнка было не в её силах, и пока старушка раздумывала над ответом, она, казалось, с каждой секундой старела на год. — Про сына не слыхала, — наконец ответила воровка и, довольная хорошей добычей, протиснулась мимо Ребекки на выход. Оставшись одна посреди разграбленной кухни, она уставилась в пол. Помня о том, что Сабини говорил что-то о похищении ребёнка, она не знала, что ей и думать. «Он мог отдать мальчика в приют», — решила Ребекка, мысленно коря себя за приписывание итальянскому гангстеру очевидно чуждых ему моральных качеств. Но у неё не было выбора, по крайней мере пока. Всё, что ей оставалось, — положиться на порядочность убийцы. Цокнув языком лишь для того, чтобы обмануть собственный мозг, заставив его с помощью резкой мимики чувствовать раздражение, а не накрывший её страх, Ребекка развернулась и пошла к своей квартире. Открыв ключом дверь, она первым делом взглянула на пол и с удивлением обнаружила, что Олли не принёс для неё новое письмо, по обыкновению просунув его под дверную щель. Скинув с ног неудобные туфли и спустив с плеч пальто, оставив его держаться на локтях, Ребекка прошла в холл. Увидев тёмную фигуру посреди залитой дневным светом комнаты, она вскрикнула, прижав ладонь ко рту. Пока фигура медленно поворачивалась к ней лицом, Ребекка успела успокоиться, ведь узнала в ней… — Алфи? С неподдельным страхом и глубоким недоумением она смотрела на мужчину перед собой. Он был одет в робу заводского рабочего. Вместо кипы и привычной широкополой шляпы, сделанной в Лутоне, на нём была кепка, точь-в-точь как те, что она привыкла видеть на «Острых Козырьках», а выдавало в нём его самого лишь борода и пенсне на золотой цепочке, которое он не снимал со своей шеи даже тогда, когда принимал ванну. В зубах Соломонс сжимал дымящуюся сигарету, что несомненно дополняло этот его новый образ, но настолько шло вразрез с представлениями Ребекки о нём, что это заставило её поморщиться не сколько от едкого дыма, к которому она успела попривыкнуть, столько от самого неприятного зрелища. — Ты что, пришёл добить меня? Потуши сигарету. — Она тут же показательно закашлялась, и Алфи выплюнул окурок прямо на пол, раздавив его носком ботинка. — Маскируюсь под здешних обитателей, да. Смотрю, и ты тоже. — Мужчина снял кепку и бросил её на софу слева от себя. Оценивающе осмотрев её с ног до головы, Алфи иронично выгнул бровь. — Он одевает тебя как гулящую девку. — Неправда, — нахмурилась Ребекка. — Я выгляжу вполне, — замолкла она, подбирая слово, — целомудренно. — Хах. — Алфи мрачно рассмеялся и двинулся в её сторону. — Не вижу здесь, — сказал он, ткнув пальцем прямо в её лицо, — ничего целомудренного. — Что… что ты здесь делаешь? — Её голос прервался, когда мужчина нарушил её личное пространство, подойдя к ней на расстояние меньшее, чем длина вытянутой руки. — У меня есть пара вопросов, Бекка. И на каждый из них ты сейчас ответишь, — жёстко произнёс Соломонс, практически прижавшись к ней грудью, так как Ребекка не отступила ни на шаг. Она совсем не боялась его и играть с ним в эту игру под названием «Хороший Алфи, плохой Алфи» не собиралась. — Мне пришлось отослать свою охрану. Сабини сам всё выложил о бомбе. Он подловил меня у конторы Шелби, но мне удалось… — Выверенная ложь легко готова была снова сорваться с её губ, но мужчина громко хмыкнул, остановив её. — Это ты можешь впаривать своему цыгану, что слюни на тебя пускает, да. Ребекка опешила под его пристальным взглядом и, незаметно сглотнув вязкую слюну, невинно подняла брови. — Что? — Что? — передразнил её Алфи, зная, что она ненавидит это больше всего. Закатив глаза и оттолкнув его, Ребекка хотела пройти мимо, но мужчина схватил её за руку, и новенькое пальто цвета топлёного молока упало к её ногам. — Ты не соблазнять его должна, — прошипел он, усилив хватку. Ребекка вскрикнула от боли, и он тут же отпустил её, сморщив брови на переносице. «Он заметил», — с замиранием сердца подумала Ребекка. Заметил то, как Томми смотрит на неё, как беспокоится за неё, то, как относятся к ней, как касается её и как говорит с ней. Это было опасно. Если Алфи узнает всю правду, как он поступит? Убьёт его или… её? Ребекка нервно рассмеялась, и Соломонс, видимо, принял это на свой счёт. — Скажи спасибо, что руки лишь порезало, а не оторвало, — устало кивнул мужчина и тут же перевёл тему. — Так что там с нашим дорогим Дарби, а? — поинтересовался он практически ласковым тоном, нотки раздражения в котором могла заметить, наверно, только она одна. — Он узнал меня, — выдохнула Ребекка, признаваясь. Положив шляпку на софу, она лишний раз пожалела, что не надела перчатки, потому как теперь, когда пальто лежало на полу и его рукава не прикрывали её руки, Алфи не скрываясь рассматривал их. Его лицо, казалось, ничего не выражало, но Ребекка знала наверняка: он сожалел и винил во всём себя, а присланные им цветы лишний раз доказывали это. Недолго помолчав, Алфи вдруг направился в спальню да так стремительно, что ей пришлось буквально погнаться за ним. — Что… Куда? Алфи?! — закричала Ребекка, когда он принялся выдвигать ящик за ящиком и как сумасшедший швырять её вещи на клетчатый плед. — Господи, да что ты делаешь? — чуть ли не обиженно воскликнула она, собирая одежду с кровати и прижимая её к груди. — Помогаю тебе собрать вещи, Бекка. Ты возвращаешься, — безапеляционно заявил он. Но когда за этим не последовало ни возражений, ни привычных ему капризов избалованной девчонки, которую ему порой приходилось нянчить как малого ребёнка, мужчина даже поднял бровь и, обернувшись, с немым вопросом посмотрел на неё. — Я не могу, — выдохнула она, избегая его взгляда. — Мы с Дарби… Мы… заключили сделку. Соломонс в один большой прыжок настиг её, заключив в стальное кольцо рук, будто в капкан звериных лап. Не ожидав от него такой прыти, она попятилась назад и, оступившись, прижалась спиной к стене. Обдав её шею горячим дыханием прямо над порезом от её собственного скин-ду, Алфи заскрежетал зубами, будто бы готовясь кусок от неё откусить, но Ребекка подавила в себе внутреннее волнение, которое в миг заполнило её из-за близости этого свирепого до дикости мужчины, и встретилась с ним взглядом. — Что, мать твою, ты вытворяешь? А?! — закричал он, встряхнув её, словно сломанную марионетку на верёвочках, которой больше не мог управлять. — Сабини опасен, чтоб его! Он не деревянный волчок, которым ты можешь крутить в своё удовольствие. — Я и без того тут коровам хвосты кручу, смогу раскрутить и Сабини, — горделиво заявила Ребекка, выставив вперёд подбородок, и Алфи закатил глаза точно так же, как и она всего пару минут назад. Если бы они хоть раз увидели себя со стороны, то сразу бы поняли, как сильно были похожи. Мимика, движения, слова — они зеркалили друг друга, будто старая супружеская пара, не являясь ею. Алфи знал её больше, чем Эбигейл когда-то, а Ребекка понимала его без слов, по одному лишь хмуро-вдумчивому лицу распознавая все его настоящие эмоции. Ни один из них не мог обмануть другого, а до недавнего момента и не хотел этого, но теперь у Ребекки была тайна, которую она не могла трактовать как-то иначе, нежели «небольшая трудность», потому что в другом случае Алфи бы понял, что она что-то скрывает, и решился бы непременно разгадать её, будто не дающий покоя ребус. Он знал, что она храбрится, знал, что ей страшно и что он должен непременно вытащить её отсюда, пока ничего не произошло. «Уже произошло», — поправил себя Алфи. Она чуть не погибла из-за него и его амбиций, в размышлении о которых он провёл всю минувшую ночь, не сумев сомкнуть глаз. Раны на спине горели огнём, и он просто вынужден был лежать на животе, повернув голову к стене, и думать. Когда он увидел её вчера в дверях цыгана, то испугался той маниакальной холодности, которой сквозили её глаза. «Глаза самоубийцы», — подумал он. Неужели она верила, что не успеет? Что в таком случае она бы предприняла? Накрыла бы бомбу своим телом? Соломонсу резко поплохело. Он не заслуживал и малой части её чистой и искренней преданности. — Бекка… — смягчился его голос. — Прошу, не будь так самонадеяна. Что ты ему пообещала, а? — Его руки скользнули по её талии, и она тут же смутилась. — Я сказала, что убью Томми Шелби, — как на духу выдала она, отвернувшись, и Алфи тихо рассмеялся ей в ухо. — Он поверил? — Да. — Отлично. Ребекка пару раз моргнула, не понимая, чему он так веселится, и подняла на него задумчивый взгляд. Алфи оказался так близко, что она случайно провела носом по его щеке и в один миг смутилась ещё больше, покрываясь алыми пятнами. — Ты… ты думаешь, что я не смогу? — заикаясь, спросила она, положив руки ему на грудь. — Да я не против, конечно, — рассмеялся мужчина. — Я бы и сам пустил пулю в лоб этому ублюдку, да хотя бы за то, как он смотрит на тебя. — Его смех сошёл на нет, и Алфи серьёзно посмотрел на неё. — Ты его сестра, Бекка. Держи дистанцию. — Она быстро закивала, и Соломонс выдохнул. — Но. Во-первых, цыган всё ещё нам нужен, так, а во-вторых, Сабини, видимо, совсем отчаялся, раз доверился тебе. — Точно, — отвлечённо ответила Ребекка, отгоняя посторонние мысли о Томасе. Они были вместе прямо в этой комнате, прямо на этой кровати. Боже. — Что ещё? — как будто прочитав её мысли, спросил Алфи и нахмурился, когда она отрицательно покачала головой. — Бекка, ты… — Поцелуй меня, — шепнула она, чтобы только сбить его с мысли, и у неё это получилось на ура. — Так. Ты же знаешь… Наши правила… — начал было он, даже как-то испуганно, но теперь Ребекка встряхнула его, как тряпичную куклу, и только сильнее прижала к себе, обхватив за пояс. Правила. Правила. Он любил чёртовы правила. Никаких поцелуев, никакого секса и никаких отношений. Уже сколько лет после войны она следовала им, сама не зная зачем, когда они давно могли бы быть вместе, могли пожениться и даже, возможно, завести ребёнка. Ребекка давно хотела стать с ним одной семьёй, но каждый раз, когда она делала шаг вперёд, он делал два назад. Алфи знал, как она относится к нему, и она видела, как его тянуло к ней, но он держал её на том же пресловутом расстоянии, на котором теперь велел держать ей Томми Шелби. — Пожалуйста, — попросила она, и её слова прозвучали жаркой, практически мучительной мольбой, страстно слетевшей с её губ, в уголке которых виднелась небольшая ссадина с корочкой запёкшейся крови. — Капитан Соломонс… Алфи тяжело перевёл дыхание, на секунду зажмурив глаза, а потом легко коснулся губами её лба. — Прекращай, — прорычал он беззлобно в её волосы, и она улыбнулась так коварно, будто кошка, которая собирается слизать сливки. — А ты попробуй остановить меня. — И, встав на носочки, нежно прижалась своим влажным ртом к его грубым сухим губам — таким горячим и таким родным, что у неё подкосились ноги.