Хроники города Энск

В дверь палаты постучали. Больные, мирно резавшиеся на койке герра Рутгера в подкидного дурака, мигом встрепенулись и словно вспугнутые светом тараканы, шустро расползлись по своим углам. Хозяину койки было легче всего: откинувшись на подушку, он чуть не до самых глаз натянул одеяло и притворился спящим, что с его актёрскими способностями было проще простого. Стук повторился, на этот раз немного громче и как будто настойчивее. – Ребята, вы не спите? – донёсся из-за двери голос Генри. – Можно войти? – Входи, входи! – обрадованно загалдели больные, снова оживляясь. Дверь приотворилась и в образовавшуюся щель скользнул пришелец. – Мы думали, это зав. отделения, – доверительно проговорил брат-сержант. – Никак не ожидали увидеть тебя так скоро... – Что, считали, будто меня упекли в дурку? – невесело усмехнулся пришелец. – Да нет, что ты, – смутился Василий Остроухов, но вспомнив, что лучшая защита – это нападение, ринулся в атаку: – И где это ты, друг ситный, набрался таких изысканных выражений? «Упекли», да не абы куда, а «в дурку»! Ну-ка, признавайся! – В нашем, неврологическом, – смущенно пояснил пришелец. – Там чего только не наслушаешься... – Ничего такого мы не думали, – подал голос Соммерсби, отвечая на слегка подзабытый вопрос Генри. – Просто нервы – это ведь надолго, разве нет? – Какое-то время я, конечно, проведу в больнице, – кивнул пришелец. – А затем буду продолжать лечение амбулаторно, периодически появляясь для осмотра и назначения новых препаратов. Он немного помолчал, затем спросил: – А ты-то что тут делаешь? Тебя же, кажется, не тронули... – Да нет, это уже я сам... – багровея от смущения, буркнул пилот под дружный хохот товарищей. – Шёл домой... Шнурок развязался, я на него наступил – и... – Он почесал в затылке. – Сотрясение мозга... – Гениально! – захихикал в кулак пришелец. – Прости, пожалуйста, но это действительно очень забавно! – Зато всем вместе веселее! – подал голос майор Агеев, которому в пылу борьбы умудрились сломать в двух местах левую руку. – Опять же, есть что вспомнить! Пришелец при этих словах заметно приуныл, опустил уши и принялся машинально барабанить по тумбочке острыми когтями, едва ли сознавая, что делает. – Что? – нахмурился брат-сержант, слишком хорошо знавший Генри. – Ну-ка, выкладывай. Пришелец немного помялся, но под взглядом четырёх пар насторожённых глаз не выдержал и сдался. – Я должен вернуться туда, – проговорил он с ноткой отчаяния в голосе, – и сделать о них репортаж. Люди должны знать, что творится практически у них под боком. Майор длинно присвистнул, брат-сержант схватился за сердце, герр Рутгер вытаращил на Генри глаза в таком изумлении, словно одна лишь врождённая тактичность мешала ему воскликнуть: «Да ты действительно рехнулся!» Один лишь Соммерсби оставался невозмутим. Судорожно сглотнув, пришелец обвёл друзей взглядом. – Я никого не прошу присоединиться ко мне, – продолжил он слегка дрожащим голосом. – Это совершенно исключено. Все вы могли погибнуть по моей вине. Когда я думаю об этом... – Да брось! – увидев, что глаза пришельца наполняются слезами, быстро проговорил брат-сержант. – Мы же все целы! В общих чертах. – Нет-нет-нет, – помотал головой пришелец. – Не нужно меня успокаивать. Я виновен в том, что случилось с вами, и в деревню диких отправлюсь один. – Вот хорошо, – проворчал Соммерсби. – И на памятник скидываться не придётся, и цветочки носить. Местные гурманы дочиста обгложут твои косточки, а из пушистой шкурки сделают коврик для ног. Генри передёрнуло. – А я бы тоже туда слетал, – вдруг негромко сказал майор, садясь на край койки герра Рутгера и поманив к себе друзей. – У меня появилась идея. А ну-ка, идите сюда. Я вам кое-что скажу... Генри, брат-сержант и невозмутимый Соммерсби окружили майора Агеева и навострили уши. Заинтересованно приподнялся даже герр Рутгер, чувствовавший себя хуже всех, но артистически скрывавший этот факт перед посещавшей его три раза в день женой. – Слушайте, – громко зашептал майор, – совсем не обязательно лететь туда всем скопом. Вполне достаточно двоих: Генри и меня... Дверь палаты с треском отлетела к стене. – *опы с приключениями, – гаркнул, заставив всех подпрыгнуть, Никитушка, – что вы тут замышляете?! – Мы обсуждали слишком деликатный вопрос, чтобы делать его всеобщим достоянием, – с достоинством ответил герр Рутгер, спокойно глядя в глаза Никитушке своими честными серыми глазами. – Да, – подхватил Соммерсби. – Мы спорили о том, допустимо или нет, что клизму нам делает женщина... «Молодец, Соммерсби!» – подмигнул приятелю актёр. – Да ей на***ть на это, – расхохотался Никитушка. – Она тут сорок лет работает! – Но мы, хвала богам, находимся тут отнюдь не сорок лет, – слегка поморщился герр Рутгер. Никитушка внимательно взглянул ему в глаза и недоверчиво поцокал языком. – Ох, не верю я этому невинному выражению вашей честнейшей физиономии, – проговорил он. – Ну, да ладно... Вроде как не мальчики, если только в детство не впали. Я вот зачем зашёл, – спохватился он. – Тут в моём кабинете сидит товарищ генерал-майор, с собачкой, между прочим, и живо интересуется, где это наш Генри. В своей палате его нет, в столовой тоже, по саду не прогуливается. Уж не похитили ли его бывшие коллеги? – Ах я растяпа! – воскликнул, вскакивая с табурета, пришелец. – Они же обещали сегодня зайти! Он устремился было к выходу, но Никитушка жестом остановил его: – Сиди, сиди. Они идут сюда. Заодно повидает и всех остальных... Ух, старики-разбойники! Из коридора донеслись, медленно приближаясь, тяжёлые шаги товарища генерала, сопровождаемые торопливым цоканьем когтей. Ещё минута – и в палату ворвался лохматый белый пёс. – Сидеть! – рыкнул Никитушка, грозно наставив на него указательный палец. – Сидеть! Молчать! Не линять! Соблюдать правила! Тут тебе не цирк, а приличная больница! Найджел, вознамерившийся было кинуться с радостным приветствием к любимому хозяину, тотчас сел, прижал уши и тоненько заскулил, жалобно поглядывая на пришельца. – Здравствуй, мой хороший! – Генри чмокнул пса в макушку. – Как ты тут без нас? С Юрой ладишь? Найджел застучал хвостом об пол, заверяя хозяина, что у него всё в порядке. – Доброе утро! – приветствовал всех, входя в палату, товарищ генерал. – Ох, и грозен ты, Никита! Дай-ка табуретку, раз приказываешь сидеть. Молчать не обещаю, а вот линять не буду, даю слово! Как твои пациенты? Идут на поправку? – Помаленьку, – ответил, совершенно не смущаясь, зав. отделения. – Месяц-другой – и будут бегать. – Так долго? – встревожился товарищ генерал. – Ах, да... Это случилось всего три дня назад. А мне казалось, что прошло не меньше месяца... – Не расстраивайтесь, товарищ генерал! – ободряюще похлопал его по плечу Никитушка. – Заживёт, как на собаках! Товарищ генерал и Генри переглянулись и, не сговариваясь, покачали головами. Герр Рутгер слегка приподнял брови, выражая этим своё неодобрение манер врача. Соммерсби фыркнул в кулак. Брат-сержант застенчиво отвернулся. И лишь майор неприлично заржал, выражая другу полное одобрение. – Ну и грубиян же ты, Никита! – отсмеявшись, проговорил он. – И как только тебя женский персонал терпит?! – Так же, как и мужской. Привыкли, – пожал плечами зав. отделения. – С посетительницами, правда, приходится держать язык на привязи. Особенно теперь, когда у нас... бывает... фрау Гутенберг. Очень уж она строга по части манер. Пока придумаешь, как бы это выразиться половчей и без грубости, забываешь, что хотел сказать. Товарищ генерал украдкой покосился на герра Рутгера, метавшего уничтожающие взгляды на грубияна-доктора, и поспешил разрядить обстановку. – А что со съёмками фильма, где вы должны играть роль дикаря? – тщательно подбирая слова, спросил он актёра. Тот поморщился. – Режиссёр навещает меня каждый день. Спрашивает, какие нужны лекарства, чтобы я выздоровел к концу этой недели, а лучше позавчера. Приносит целые авоськи апельсинов, словно я, прости меня, господи, Чебурашка, и предлагает сниматься пока в инвалидном кресле – там, где я буду виден только по плечи. Нет, ну вы представляете себе дикаря в инвалидном кресле?! – возмутился он. – Как я буду выглядеть?! Все честно представили, после чего в палату вбежала старшая медсестра, крикнув с порога: – Что случилось?! Кого-то уронили?! – Нет-нет, у нас всё в полном порядке, – заверил её актёр, укоризненно поглядывая на товарищей, державшихся за животы от смеха. – А... Тогда ладно, – успокоилась женщина и вдруг всплеснула руками. – Как же я не сообразила! Вы ведь Рутгер Гутенберг?! Киноартист? Тот самый?! Можно попросить у вас автограф?.. Около полудня генерал-майор и Найджел вышли, наконец, из здания больницы. Взяв пса на поводок, товарищ генерал велел ему идти рядом, не заглядываясь на лениво гревшихся на солнце кошек, и медленно побрёл по тенистой аллее. В этот час на улицах Энска не было ни души. Жители предпочитали проводить самые жаркие полуденные часы у себя дома, прячась от палящих лучей солнца за деревянными ставнями или с наслаждением потягивая холодный сок во внутренних двориках, обсуждая последние новости. Найджел трусил чуть позади генерала, вывалив длинный розовый язык и время от времени щёлкая зубами на слишком назойливых мух. Дойдя до автобусной обстановки, они было устроились под навесом, но ждать пришлось недолго: пять минут спустя автобус уже мчал их к авиаотряду. Не прошло и получаса, как они оказались дома. Едва очутившись в знакомой обстановке, Найджел бросился к своей миске с водой и начал жадно лакать, потом растянулся на полосатом половичке, который предпочитал другим, более комфортным спальным местам, предложенным ему генералом, уронил голову на скрещенные лапы и почти тотчас уснул. Понаблюдав за псом, генерал вздохнул, уселся в своё любимое кресло у окна с видом на куст сирени, в мае усыпанный тяжёлыми кистями махровых светло-фиолетовых цветов, а теперь так густо облиственный, что из-за этого в комнате было почти темно, и глубоко задумался. Пройдёт неделя-другая – и Найджел отправится к своему хозяину, а его, генерал-майора Юрия Задорожного, вновь ожидает одиночество. В молодости он так и не создал семью (как, впрочем, и большинство его сослуживцев), а в старости... Жениться в его годы – это даже звучит смешно! Безусловно, благодаря побочному эффекту противорадиационного препарата, который ему в далёком детстве вводили пришельцы, процесс старения ощутимо замедлился, а после того, как тут появились грифоны, почти остановился. Однако это не решало основной проблемы – одинокой старости продолжительностью в несколько сотен лет... Передёрнув плечами, чтобы стряхнуть невесёлые думы, генерал-майор позвонил на кухню и попросил принести ему кофе с молоком и два круассана с шоколадом, посыпанных крупно нарубленными грецкими орехами, а сам в ожидании перекуса открыл дверцу книжного шкафа и стал выбирать книгу для приятного времяпрепровождения. Ещё через десять минут он сидел в кресле, неторопливо, с удовольствием попивая свой кофе и лакомясь хрустящими круассанами. На столе перед ним лежал толстый том рассказов Герберта Уэллса, в который он так и не заглянул, настолько умиротворённым и счастливым чувствовал себя в этот момент. Полчаса спустя остатки скромной трапезы были унесены, стол вытерт до блеска, и только слабый аромат кофе всё ещё витал в воздухе. «А в холостяцкой жизни есть свои преимущества, – с улыбкой подумал генерал, усаживаясь на диван и разуваясь. – Да, у меня нет ни жены, ни детей, зато нет ни криков, ни скандалов. Я могу побыть в уединении, когда и сколько захочу. Могу уйти из дому, никого не спрашивая, и привести к себе огромную линяющую псину, не заботясь о том, нравится это моей жене или нет. Кто-то назовёт меня эгоистом и, возможно, будет прав – но лишь отчасти. Вокруг меня столько людей, что, будь я семейным человеком, мои родные были бы обделены вниманием, которого они могли бы ожидать от меня и которого, несомненно, заслуживали бы. А потому благодарю тебя, моё бескрайнее синее небо, и вы, о мудрые боги, за то, что я один...» На этом, как человек, решивший для себя одну из самых важных задач в своей жизни, генерал-майор натянул простыню, повернулся на бок и тотчас уснул.