ФБ, или Фикбучная битва

— Ааааа!!! Ааааа!!! Ааааа!!! Неписец!!! Неписец!!! Неписец!!! — слышались громкие крики из Впроцессного околотка Литературного города. — Кто там дурнушей вопит? — спросила Бета, выходя на балкон и глядя на улицу сквозь пенсне. — Да это один из авторов с утра начал отмечать День писателя, — ответил с соседнего балкона Критик, покачиваясь в кресле-качалке и грызя сушёные кактусы. — До белой горячки, бедный, упился, вот и мерещится всякое. — Эк его развезло, — брезгливо поморщилась Бета. — Лучше бы проду писал, право слово. Чем такое выслушивать — уж дешевле читать его писанину. — И не говорите, — закивал головой Критик. — Кстати, если вас не затруднит, не морщитесь брезгливо — это клише. — Благодарю, моншер, — Бета присела в реверансе. — Но и вы тоже, голубчик, не кивайте головой — это плеоназм. Можно же просто кивать, да и чернила сэкономите. — Не скажите, матушка, не скажите, — возразил Критик. — Я приверженец старой школы и, поверьте, лишних слов не употребляю. А чернилами нынче только динозавры пишут. Между ними завязалась дружеская дискуссия, которая могла кончиться чем угодно, но внезапно и Бете, и Критику прислали смску с приглашением принять участие в праздновании профессионального праздника. — Пф, какой злостный повтор! — хором фыркнули оба, тут же забыв о разногласиях. — Мало того, что повтор, — добавила Бета, — так ещё ведь половина из нашей братии примут его за тавтологию. — А тут не всё так просто, — хитро прищурился Критик, вставая и надевая шляпу (которая слетела с одного раскритикованного автора, подъезжая к станции. Таких шляп у Критика было два чемодана), — тавтология — она ж разная бывает. Вот, к примеру… — Увольте от примеров, моншер, — замахала руками Бета, — мы их сейчас на празднике насмотримся всех сортов. Гарантирую, что вам к вечеру дурно станет. И оба корифея грамотности отправились на городскую тусовку. От слова «тусовка» у обоих дёргался глаз: у Беты левый, а у Критика правый. *** Литературный город сиял праздничными гирляндами, развешанными в виде правил русского языка. В киосках продавали мороженое, украшенное шоколадными восклицательными знаками. Над кабаком «Три буквы» бегущей строкой ползли цитаты классиков, в том числе изречение А. Толстого о капле алкоголя, на корню убивающей способность к творчеству. Изречение было изложено своими словами и с ошибками. Все улицы и площади были усыпаны конфетти из цветных многоточий. На самодельной эстраде, сложенной из черновиков, оцифрованных и уже не нужных, пела песенку начинающая певица Йашечка-Дуняшечка. Пела без запятых, но ей всё прощали за красивые глазки. Невдалеке автор-новатор в чёрной фрачной паре и чёрном цилиндре показывал фокусы с авторской пунктуацией. Молодая гамма в костюме гусара выступала с дрессированными деепричастными оборотами. Критик и Бета шли под ручку, снисходительно улыбаясь и иногда бросая уличным артистам лайк в перевёрнутую шляпу. Оба планировали ограничить прогулкой своё присутствие на празднике, но из-за угла выскочили друзья, накинулись на них с новостями и, как водится, затащили в кабак. Не в «Три буквы», а в более приличное заведение под названием «Пять слов». — Ну-с, как поживаете, уважаемая Бета? — спросил один из друзей после того, как все пропустили по стопке. — По-прежнему исправляете «Вы» на «вы»? — Уже все исправила, — с любезной улыбкой ответила Бета, — теперь осталось заменить «шатен» на «Юра» и «сморкалось» на «смеркалось». Вот только мастер заменит букву «в» на клавиатуре. — Как, опять стёрлась? — всплеснула руками одна из гамм. — После каждой пробеченной работы стирается, — вздохнула бета, и ей тут же налили полный стакан, который она не глядя выпила. — А вы, дорогой Критик, почему ничего не кушаете? — спросила одна авторка. — Здесь столько разных блюд: и ананасы, и рябчики, и даже картошка в мундире, а вы будто и не голодны — хотя по вашему взгляду не скажешь, — и она застенчиво прыснула в кулачок. — Благодарствую, но я уж пока воздержусь, — поклонился Критик и украдкой улыбнулся, пряча клыки. От внимательной Беты не ускользнуло, как хищно он поглядывает на юных неоперившихся йашек, но она тактично промолчала. С Критиком её связывала давнишняя дружба, и Бета закрывала глаза на некоторые его предпочтения в рационе. Внезапно к их столику подковылял нищий. — Пробетьте, Розенталя ради! — завёл он свою шарманку. — Я от конкурса отстал, помогите, кто чем может, дай вам Грамота ру здоровьичка. Никто мою книгу не бетит, никто не читает… — Безобразие! — возмутилась одна из авторок. — Кто его впустил? Охрана! — Пробетить не берусь, — добрым голосом сказал Критик, и в глазах его сверкнули зелёные огоньки, — а вот прочитать и откомментировать — почему бы нет. Давайте-ка сюда свою книгу, милейший… Нищий побледнел, задрожал, и его как ветром сдуло. Подбежавшие модераторы с увесистыми словарями в руках только посмеялись: — Вам, ребята, охрана не нужна. Пока с вами Критик, вы под надёжной защитой. Потом были танцы, пьяное пение в караоке и много задушевных разговоров. Праздник удался на славу! Танцуя медляк с немолодым, но начинающим автором, Бета заметила, что Критик куда-то исчез. Также она не досчиталась трёх йашек. «Об этом я подумаю завтра», — решила она и отдалась волнам танца. Автор что-то нашёптывал ей на ушко, а она сочувственно кивала, думая о своём. Уезжая из кабака на такси глубокой ночью, Бете показалось, что клатч слишком тяжёлый. Она чувствовала, что в предыдущее предложение закралась позорная ошибка, но излишки алкоголя мешали сконцентрироваться. Позже, уже у двери своей квартиры Бета извлекла из клатча вместе с ключом незнакомую рукопись с пометкой: «Пробетить до понедельника» — и заругалась: — Тавтологией тебя об деепричастие! Ну что ты будешь делать — опять взяла подбетного. Чтоб я ещё раз напилась… Над Литературным городом занималось утро нового дня. Все жители занимались сном, и только Бета с мешками под глазами занималась исправлением чужих ошибок.