Лекарство от безумия

Зима – будто настоящая снежная королева, холодная и иногда неприветливая. Зато прекрасная в своих величественных белых одеяниях из снега и украшениях из бриллиантов льда. Гуюк никогда не любил зиму. Полумрак наполнял шатер, и при таком освещении степной принц был еле заметен. Он сидел за столом, устланном синей скатертью сложив руки замком, пристально изучал терпеливым взглядом конверты. Все они были перехвачены его людьми, стоит ли открывать? Он привык рисковать. Начиная с тех времен, когда пытался обыгрывать отца, выставляя себя дураком. В его глазах, сын никогда не видел того восхищения, что зачастую прослеживалось при виде других...Достойных, как скажет отец. Может он в чём-то и был прав, но какая разница, когда в итоге, победителем будет тот — кто встанет во главе всего государства. Надломив сургучную печать, Гуюк прошёлся по ровным каллиграфическим строчкам, и улыбнулся, откидываясь на спинку стула. Мать смеялась. Смеялась долго, и ее хохот отдавался в ушах, даже когда он был далеко от родных земель, он продолжал слышать её голос в своей голове. Сейчас ее смех затих, и его отголоски тонули в водовороте его собственных страхов и темноты, отогнать которую было не в силах пламени оплавленных свечей. «— Стоит ли его отравить? Так просто...пустить стрелу в очередном сражении пропитанную медленным ядом, что раскурочит его грудь, заражая гнилую кровь, медленно высасывая остатки жизни. Быть может подкупить его людей? Или...Нет это слишком просто, для такого выродка, как он! Мама не оценить, не поймёт, он должен подыхать, как собака, без почестей, без надежд. Все должны отвернуться от него! » Он улыбнулся — впервые за последние дни. На душе потеплело от мысли о скором возмездии. Всё станет, как он того и желает...Нет, скорее, как желает его мать. Убить их всех. Не оставить и малейшего шанса на выживание, перевернуть этот чёртов мир с ног на голову, сплясать на останках врага, а после...занять место, что по праву рождения является его. В помещение ввели пленного, и Гуюк отложив письмена в сторону, с нескрываемым любопытством окинул взглядом невысокого руса, с копной непослушных рыжих волос, крошечными веснушками рассыпанному по его лбу, в голове пронеслись слова старца, что отец держал при себе, вроде личного предсказателя, вызывая в Гуюке лишь негодование и неприязнь, но его слова имели свойство порой всплывать в его разуме, будто этот старик и сейчас находился рядом. Ничего не остается безнаказанным. Любое зло обязательно повлечет за собой расплату, которая будет более жестокой! Таков закон жизни, Гуюк-хан. Возмездие существует и на земле и на небе! А проклятия падают на головы проклинающих. Расплывшись в хищной улыбке обезумившего человека, степной принц махнул своим людям, страх, что плескался в глазах руса был осязаем. Пленный шёл медленно, неуверенно, он даже ссутулился, сгорбившись и трясясь, как осиновый лист. И хан рассмеялся, хлопая в ладони, в такт его неуверенным движениям, запрокидывая голову назад, так что его глаза могли видеть звёздное небо сквозь круглую, как тарелка, дыру. И где же это возмездие? Поднявшись слишком резко, полы длинного серебристого халата с орнаментами тихонько зашуршали по полу. Кинжал вошел в бок русича без усилий и так же легко вышел, окрашенный алым. Гуюк-хан действительно был безумцем. Это прослеживалось в затуманенном взоре, в плавных, почти что убаюкивающих движениях, он смотрел на жертву с восхищение, шевеля губами, но так и не произнеся и слова. Ему нравилось, как жизнь медленно вытекает из голубых, больше похожих на замершие реки глаз. Две с половиной минуты. Его поступь еще тверда, и он с непониманием и страхом смотрит в раскосые глаза молодого хана. Три минуты. У пленного кружится голова, в глазах плывет, и шум крови в ушах стирает все звуки, доносящиеся с улицы. Где жизнь идёт своим чередом. Он вжимается побледневшими пальцами столешницы и уже не отрывает ее, боясь утратить опору. Секунда. Ноги слушаются все хуже, и рука, скользящая по гладком поверхности стола, принимает на себя вес качнувшегося тела. Сердце стучит тяжело и надрывно, воздуха не хватает, и пленный хватая ртом воздух, тянется свободной рукой к вздувающем венам на горле. Ещё один вдох и ещё один выдох. Тяжелое тело замертво падает на мягкий ворс ковра, и Гуюк с недовольством поджимает пухлые губы. Он разочарован. Слишком медленно яд распространялся по его организму, слишком медленно, что бы его использовать на здоровом теле. — Уберите это, — утратив весь интерес к бездыханному трупу, молодой хан вновь садится за письменный стол, окунув кисть в разведенные чернила, плавно выводит буквы, стоит отправить письмо этой ночью, он слишком хорошо знает почерк выродка, что бы не суметь подделать вскрытое письмо. Мама была бы довольна умением сына, но она далеко, а он здесь, вынужденный бороться с ублюдком, но вскоре, он сделает ошибку, такие всегда делают, стоит только подождать, на крайний случай, всегда можно воспользоваться ядом, и стрелой...Но это слишком просто, ему бы не хотелось. Только не так.