Лекарство от безумия

Настасья поднимает на воина сумрачно-серые, как небо в дождливую погоду, глаза. На секунду их взгляды пересекаются, но всего на секунду. Девушка хмурит брови и поджимает губы, после чего опускает взор в свою глиняную тарелку. Им не о чем говорить, их разделяет многое. Его голос отдаёт таской и усталостью, и Насте кажется, что сейчас, ему больно. Не физически, скорее душевно, но от этого не становится легче. Ни ей, ни ему. — Меня растили истинным воином. В три года посадили одного на коня. В шесть заставили стрелять из лука. Нет разницы, злой ты или добрый, слабый или сильный. Все воины в конечном счете страдают и умирают. Ненавидишь меня? — Его карие глаза были, как тягучая патока, он смотрел пристально, заставляя Настю замереть и ложка застыла в уже остывшей каше. Ей был не понятен его язык, она не понимала и слова, и лишь поэтому вновь опустила взгляд. Не зная, что можно ответить человеку, которого и ненавидела, но в тот же момент благодарила, что подарил ей жизнь. — На тринадцатый год, я впервые убил. — Слова застряли в горле, но мужчина продолжил. — Я смотрел в его глаза, не испытывая ничего кроме страха, жизнь вытекала капля по капле из зияющих ран в его теле, но на губах играла улыбка страдающих мучеников, и эта улыбка мне говорила, о многом. Он не боялся смерти, я видел это, в отличии от меня. Я был юнцом, и страх перед неизвестностью, страшил меня. Он принял смерть...достойно. С годами, я понял, что страшиться этого не стоит. Все мы, рано или поздно умрём. Настя не сразу заметила, что мужчина ранен. На руке, пропитывая рукав рубашки кровью, распускался причудливым узором длинный глубокий порез. Заметив её пристальный взгляд, ордынец вымученно улыбнулся уголками губ, и прикрыв уставшие веки, попытался расслабиться. Она всегда была молчаливой, никогда не пыталась сама в ступить в контакт, и словно затравленный зверь, сидела поджав ноги в дальнем углу шатра. Лишь изредка поглядывала своими огромными глазами, думая о чём-то своём, и каждый раз вздрагивала от очередного шороха, или слишком громких голосов за пологом. — Я...я...могу помочь, — её тонкий девичий голос, заставил ордынца взглянуть на неё. Девушка осторожно подползла к травам, что лежали на столе сброшенные в хаотичном порядке и указав пальцами на них, принялась что-то измельчать в деревянной ступке, смешивая сухие ингредиенты. Настасья перебирала листья, пытаясь воссоздать в памяти забытые наставления Авдотьи. Она никогда не была целителем, в своей жизни ей приходилось многое делать, но это были другие настойки, и они явно никак не могли помочь остановить кровотечение, или излечить. Скорее наоборот, притупить боль, подарив затуманенный рассудок, или вовсе лишить жизни. И сейчас, ей впервые приходилось готовить что-то для лечения. Нахмурившись, Настя подушечками пальцев прошлась по связкам, перед глазами будто всплыл образ старушки, и её слова. Клевер луговой. Наружный настой из цветочных головок применяется для обмывания ран и язв, а также для припарок при нарывах. Приготовление: две ложки цветочных головок заливают одной чаркой кипятка, настаивают два часа в закрытой посуде, процеживают. Листья клевера прикладывают к гнойным ранам и язвам для их заживления. Кровь можно остановить с помощью ивы. Порошком из коры молодого дерева присыпают кровоточащие раны для остановки кровотечения. Бурундай не стал останавливать девчонку, когда она подошла к нему и поставив травяную кашицу перед ним, осторожно опустилась на колени заглядывая в карие глаза, будто прося разрешение дотронуться. Мужчина лишь устало кивнул, и этого было в полне достаточно, подцепив пальцами края рубашки, Настя замерла. Девушка смутилась, её бледные, слегка впалые щеки покрыл румянец. Может стоило и дальше сидеть подобно серой мыши в своём дальнем углу, зачем она вновь всё усложняет? Как она должна обработать рану не раздев его? Возможно стоит распороть рукав его одеяния и делов-то? Заметив внутреннюю борьбу пленницы, ордынец убрал её руки с одежды. Ему не хотелось обременять, если она не может, он не заставит. И девушка это видела, он был другим. Слишком сильно отличался от остальных. — Простите, — выдохнув и зажмурив глаза, Настасья поддалась чуть вперёд и неуклюжими, даже робкими движениями, всё же стянула пропитанную кровью рубаху, аккуратно положив её рядом с собой. Его крепкая грудь, испещренная старыми шрамами, мерно вздымалась при каждом вдохе, Настя затаив дыхание провела пальцем по его ключице и темным волосам на груди, воин наблюдал за её движениями не пытаясь остановить. — Больно? — она не ждала ответа, понимая, что ордынец вряд ли поймёт её, но не смогла не удивиться когда её руку, накрыла его теплая ладонь, заставляя остановиться. — Ты жалеешь меня, а ведь эти раны, я получил от твоих земляков, глупая... Но девушка не знала этого, разорвав край собственной рубашки, Настасья принялась смачивать ткань в кипяченой воде, бережно вытерла вокруг раны кровь, прежде чем наложить снадобье. Она улыбается как-то по-детски наигранно. Слишком улыбка кажется ненастоящей, натянутой. И всё же, ему хочется верить, что девушка сможет забыть прошлое. Сможет научиться жить иначе, но что-то подсказывает воину, что такая как она, никогда не привыкнет. Она словно одомашненный волк, всегда будет смотреть в сторону леса и когда нибудь... цепь ослабнет. Бурундай нежно дотронулся до её щеки, заставляя Настю посмотреть ему в глаза, на минуту ей показалось, что она разучилась дышать. Слишком близко. Огонь освещал темные лица, спутанные, всклокоченные волосы, куски ткани пропитанные кровью, и Насте стало страшно. Она лишь хотела помочь. Ничего большего. И как же объяснить ему? Стоит ли оттолкнуть? А если этот жест будет оскорбительным, не в её положение диктовать условия. Она лишь безропотная рабыня и только он решает, когда стоит остановиться. По спине пробежались мурашки, когда мужчина слегка наклонился, царапнув её губы своими. От неё пахло дымом и травами, ордынец обнял её и прижал к себе, вдыхая её аромат и впитывая легкую робость. Сердце начало колотиться немножко быстрее, а разум вторил: «Он ублюдок. Тварь. Мразь. Не смей, Настасья. Даже не думай о том, чтобы отдаться ордынцу. Запрети себе…» Она сошла с ума, когда две сильные мужские ладони легли ей на талию и осторожно притянули к себе, дыхание сбилось, но пленница успела выставить руки вперёд, упираясь ладонями в испещренную шрамами грудь, будто это сможет помочь. — Не надо... В ее глазах было столько страха, что он утонул в её ненависти, отрезвляя тем самым себя. Разжав объятия, мужчина отдвинулся, позволяя девушке почувствовать относительную свободу. — Прости, иногда даже стойкие могут сломаться, — Бурундай встал, почувствовав легкую боль в ране, но всё же пересилив себя, прошелся по шатру, открыв деревянный сундук выудил оттуда чистую рубаху наспех натянул её, вновь обращая внимание на перепуганную пленницу. — Отряд ваших людей, что был здесь с молодым княжичем...они выжили, и теперь пытаются остановить нас. Ты знаешь, что их ждет? Смерть... Быть может, кто-то из них, тебе даже знаком, а быть может и нет. Сегодня ты помогла мне, прикажу приготовить для тебя кадку с водой, отдохни. Настасья промолчала, чувствуя, как давно зародившиеся страхи каменной плитой давят на плечи. Мысли о побеги вновь овладели ею, она никогда не сможет прижиться здесь, страх вновь оказаться в чужих объятиях заставлял дрожать, и сейчас больше всего на свете ей хотелось вновь уткнуться в плечо Вороны и чувствовать защищённость, рассказать ему о своих страхах, и знать, что он защитит её. Он бы смог. Если бы он только не отправился с Евпатием в этот чёртов лагерь, что сейчас с ним? Жив ли он вообще... Хотелось разреветься, но слёзы так и не коснулись её бледных щёк.