Лекарство от безумия

Он был одинок с самого детства. Никогда не видел заботы хоть и рос в роскоши и достатке. Холодные взгляды, лживые, почти что приторные улыбки, и всегда приветливые, полные яда слова. Он привык к этому. Другие боялись его. И безумие росло с каждым днем. Обращая медленно в монстра, или он всегда был чудовищем? Гуюк так и не понял, родился ли он таким, или всё же стал... Вокруг всегда была лишь пустота. Гулкая и бесконечная, она лишала любого намека на присутствие разума, хоронила под своим весом, атрофируя волю и силу противостоять своим демонам. Из размышлений его вывел голос Бат-хана. Заставляя вновь вспомнить где он. Слишком срочное и важное дело, чтобы откладывать. Братец собравший военачальников на совет, был возмущен их некомпетентностью, заставляя степного принца ликовать в душе. Но все его движения, как и мимика оставались непроницаемыми. За маской спокойствия скрывался человек, чью душу разрывали на части его собственные демоны. Иногда он не знал, кто он или что он. А иногда не узнавал даже окружающих его людей. В голове эхом звучали голоса, но их речь вообще не имела никакого смысла. Иногда из темноты появлялись лица, но ему очень страшно, что бы поддаться им, потому что разум его полностью разделен. И сейчас, один из голосов вновь обратился к нему, заставляя слушать, его хриплое дыхание с примесью смрада и холода, больше походившее на шелест ветра. «Убей его!» — голоса были рядом, как и тень, что смотрела на него из темноты, и смеялась, заставляя мужчину вздрагивать, крепко сжимая кулаки. — "Убей их всех. Просто убей". — Вы хоть понимаете, что именно ваша халатность привела к таким последствиям! — Бат-хан размеренным шагом обходил каждого, холода в его голосе прибавилось, как и раздражения. — Целый отряд был разбит, и кем...Кучкой выживших русов? — Их не должно было быть в городе, — высокий седоволосый воин вышел вперёд, поступь его была твёрда, слова звучали чётко и выдержанно, заглянув в глаза хана, он продолжил. — Сопротивление было слишком сильным, и... — Мы потеряли тридцать воинов! Десять раненых, и трое покалечены настолько, что если доживут до утрат, это будет чудом! Гуюк ликовал. Первое поражение, первая неудача. Это упоительное чувство, схожее с хорошим букетом вина, что опьяняет, даруя свободу. Ублюдок был в ярости. Необузданный, непокорный, дикий. Как зверь. Хотелось рассмеяться в его лицо, сказать насколько он жалок, напомнить какая гнилая кровь течёт в его венах, а лучше вспороть ему эти самые вены и показать, что за смрад, растекается в его артериях, но нельзя. Игра только началась, стоит лишь подождать, и они сами перегрызут свои глотки, тыкая пальцами, перекидывая вину на других...это будет чистая победа, и когда он останется один, уж тогда-то ему ничего не будет стоить убить выродка. — Стоит ли мне заметить, что именно по вашему приказу, не было преследования, тогда вы сказали, что их убьёт метель? — Гуюк постарался говорить спокойно, хотя что-то во взгляде брата заставляло насторожиться и осторожнее подбирать слова. — Я сказал, что-то неприемлемое? — он позволил себе сказать лишнего, желая вывести ублюдка на эмоции, быть может именно сейчас, он сорвётся? Он был на грани. Безумие волнами хлестало в душе, но так и не проявилось на красивом лице Гуюк-хана, полностью скрытое очередной безупречной маской покорности. Но выродок лишь смерил его тяжелым взглядом, будто понимая на что надеется безумный родственник. «Вскоре ты умрёшь, ублюдок, слышишь, как они шепчут мне, просят твою душу? Мама будет счастлива, когда известия о твоей кончине доберется до столицы!» Внутренний диалог успокаивал, погружал в приятное оцепенение, которое всегда давало ему силы. И липкие пропитанные холодом тени, как и голоса отступали, довольно урча вновь погружались во тьму. — Стоит ли мне напомнить, что тебя в тот момент, вообще не было? Впрочем как и всегда. Взгляд Бат-хана приморозил к месту, а тяжелые руки легли на плечи, безотчетно впиваясь пальцами. Склонившись к его уху, он прошептал, тихо так что бы другим было не слышно: — Не переходи мне дорогу, Гуюк, ты ведь знаешь, чем это может обернуться, лично для тебя? Лучше отдохни, или напиши матушке о моей ошибке, ведь это у тебя получается лучше всего. Тяжело дыша и быстро моргая, Гуюк попытался справиться с подступившем негодованием. Этот ублюдок вновь задел за живое, словно полоснул остриём метала по сердцу, но не льзя показывать своих чувств. Он не должен. Приступ злобы охватил его, засасывая в свою вонючую темную пасть, не давая вздохнуть, не позволяя увидеть свет. Но это только внутри, с наружи он всё тот же: безэмоциональный, скрывающий свою злобу и лютую неприязнь, под кроткой улыбкой чуть ли не праведника. Смиренный кивок в знак своей собственной ошибки, заставил хана отступить, вновь возвращаясь к насущему. Подол роскошного одеяния скользнул по полу за обладателем. Пламя свечей скудно освещало лица окружающих. Но хану и не нужно было видеть их, что бы понять о чём они думают. Они сомневаются, быть может позволяют в своих мыслях даже обвинить его в том, что воины пострадали по его вине. Зерно сомнения посеянное родственником, заставило степного принца задуматься, для чего этот спектакль? Он всегда знал о неприязни, но никогда не видел в неём врага, быть может стоит пересмотреть свои взгляды, ведь за частую под ликом праведников, скрываются демоны. — Позволь мне, разобраться с русами! — голос Бурундая разрезал нависшую тишину. — Нет! — коротко ответил Бат-хан. — Ты ранен, я не могу подвергать опасности и тебя. — Сказав эти слова, он наблюдал, как надежда всё сильнее тает в его глазах. — Они сами проявят себя, не нужно искать их, или преследовать, ими правит месть, подождем куда выведет это чувство. Отдайте распоряжение усилить дозор.

***

Настя прождала ордынца до поздней ночи, но мужчина так и не вернулся. И вообще казалось, что в ставке все вымерли. Уже несколько часов она не слышала за пологом никаких шагов и даже разговоров, раньше такого не прослеживалось. Не долго размышляя, девушка решилась на побег, терять ей было нечего, а так быть может повезёт, проскочит. Порывшись в сундуке, она наспех выудила одежду явно большего размера чем у неё, не слишком сильно заморачиваясь, она наспех натянула поверх своей, ничего подвяжет и так сойдёт. Не впервой носить мешковатое, да и ночь на дворе, кто будет рассматривать. Главное прошмыгнуть мимо дозорных, а дальше лес. Скроется, не нужно думать о плохом. Кованный зимним холодом лагерь будто бы вымер, только в шатрах горели огни, заставляя девушку двигаться осторожно, вспоминая, как нужно двигаться в темноте. Мысли путались, казалось что вот сейчас ей на встречу выйдет целая толпа ордынцев и тогда... От осознания что тогда может произойти, гнали девушку вперёд, лагерь был настолько огромен, что на какой-то миг, Настя поняла, что не знает куда нужно идти. Из этой чертовой орды нет выхода. Это угнетало. Не могло не угнетать, потому что ей бы с радостью хотелось свалить отсюда, предпочтя этому дерьму спокойную обыденную жизнь, которая была "до". До чего? Её жизнь и раньше была ужасной, но хотя бы она была... А сейчас... ярлык рабства будто душил её и неважно, как с тобой обращаются, хорошо или плохо, свободы от этого не прибавится. Она и сама не поняла, как вышла к степному дворцу. Голубой шатер с золотым орнаментом будто уходил своим куполом в небеса, заставляя замереть от своего величия, в далеке послышались шаги, и девушка оглянулась. Мертвенно светился молодой месяц освещая головы людей насаженных на пики, глаза расширились, заметив среди всех перекошенную в гримасе боли голову молодого княжича. Другие были обезображены куда хуже и разглядеть... или узнать в них кого либо, было не возможным. Настасья вскрикнула, и её ноги подкосились. Он же был в отряде Евпатия, неужели всё окончилось здесь? Холод звенел в воздухе, морозная ночь смотрела внимательно и пристально, будто насмехаясь над ней. И всё перестало иметь значение, даже слезы нужные в такие моменты, предали её, лишь сердце учащенно билось, напоминая, что ещё жива. — Мой лагерь и впрямь плохо охраняется, раз пленные так спокойно могут разгуливать по ночам. — Настя обернулась, поздно осознав, что попытка побега рухнула, потонув в черных глазах монгола, что стоял позади неё, пристальным взглядом изучая её хрупкую фигуру. — Там...— Настя дрожащей рукой указала на пики, потеряв обладание трезво мыслить. — Был парень, с чёрными волосами, по плечи? Он...он умер? — А если умер, будешь мстить? — он говорил на её родном языке, не переходил на монгольский, будто забавляясь, играя на и так расшатанных нервах. — Моя жизнь не стоит ничего, она может оборваться и сейчас, но я хочу знать, прежде чем... — Кто тебе сказал, что ты умрешь? Возможно, о ком ты говоришь ещё жив, а ты так просто готова расстаться с жизнью? Шаги ордынцев приближались всё ближе, и только когда её скрутили, заставив упасть на колени перед степным принцем, девушка осознала свою ошибку. Не стоило покидать шатер.