Лекарство от безумия

Хан смотрел на неё. Тёплые огненные блики ложились на светлые щёки. Длинные ресницы отбрасывали тени. Ничего особенного. Хрупкая, с огромными серо-голубыми глазами, они напоминали всё что угодно: грязь, дождь, но только не небо. Небо не может быть настолько пасмурным, настолько холодным. Нет... её взгляд был грязным, обычный омут, в них не возможно утонуть. Тогда почему он до сих пор смотрит в них? Желая всё же увидеть, нечто не постижимое его пониманию. Глупость. Едва удержавшись, чтобы не хмыкнуть, хан встаёт. — Кем он был? — негромкие шаги приблизились, монгол провёл кончиками пальцев по шее, приподняв подбородок, он всё же смог разглядеть её лицо ближе. И всё же ничего особенного в ней не было. Перед глазами все слилось в сплошную темную муть, когда Настасья подняла взгляд на ордынца. — Он...он, был другом, — К горлу подкатывает ком, но девушка держится, не показывая своих страхов, и опасений. Не время впадать в панику, чёрт бы побрал этих ублюдков, а главное их предводителя. Лишь кулаки сжимались с такой силой, что ногти впивались в ладони, причиняя боль. — Твой друг, — хан усмехнулся, будто пробуя эти слова на вкус. — Не был воином. Настя смотрела на него, не понимая к чему он ведёт, и почему же на сердце стало тяжелей в несколько раз. Не ужели...Он умер? Нет! Он не мог, он обещал вернуться. Но разум будто насмехаясь, так и кричал...куда вернуться? Всё же разрушено, сгорело в всполохах жаркого огня. И нет больше прошлого, как и настоящего. И ты сидишь на коленях, сломленная, подавленная, пытаясь ухватиться за нить, что давно разорвана. Всё кончено. Осталось только упасть в бездну, возможно в этой пропасти, сейчас и тот кого ты ищешь. И звонкий смех заставил хана опешить, она смеялась глядя в его карие наполненные не пониманием глаза, и плакала, утопая в своём горьком веселье, стирая грани дозволенного обычной рабыни, крупные слёзы катились по её лицу и падали на пол. В голове пронеслись мысли, куда попадет её душа... В рай или ад, но ведь она не верит ни в бога ни в чёрта. Значит просто исчезнет? Как странно, просто исчезнуть. И никто не будет скорбеть, или оплакивать, её забудут, таких всегда забывают. А его... Его люди забудут? Или он кровью выложит себе вечную память, что будет с ним? — Как и тварью... — Ты либо смелая, либо глупая, — Хан ответил спокойно, разлив чай по пиалам, жестом приказал девушке подняться, протягивая молочный напиток Настасье. — Хочешь сбежать? — Хочу! — не скрывая и не лукавя девушка выпалила всё на одном дыхании, с вызовом взглянув на ордынца. Её трясло, она задыхалась от слёз, но всё же попыталась успокоиться, сделав несколько глотков соленного напитка, чувствуя приятный жар, обжигающий язык, Настасья продолжила: — Что насчёт вас, вы сами не хотите сбежать? Убивая, уничтожая, меняя жизни и судьбы людей, никогда не хотелось сбежать от себя? Вам же дорога вымощена в ад... — Звучит неубедительно от человека, у которого даже креста нет, — мужчина улыбнулся, аккуратно поставив пиалу на край стола. — У нас разная вера, как и боги. Забавно было бы взглянуть на ваш ад. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную, праведница значит? Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, и любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем. Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости. — К чему вы ведете? — Бат-хан мрачно взглянул на девчонку, потер пальцами виски. — Пока жива, не думай о мертвых. — Настя смотрела куда-то в стол, крепко сцепив худые пальцы и не поднимая глаз на хана. — Вы зверь, думаете война спишет всё? — вскочив на ноги, Настасья швырнула чашу в карту, что находилась за спиной хана, наблюдая как медленно стекали капли, оставляя разводы. — Сядь! — Холод звенел в воздухе, вздрогнув от его резкого голоса, Настя с шумом опустилась на колени, не понимая за чем она вообще это сделала. Исхудавшее лицо - воплощение борьбы с душевной мукой, на бледный лоб упали завитки русых волос, а взгляд, выражавший стоическое смирение, внезапно исполнился страданием. Она замотала головой. Этого не было. Она не могла совершить такую глупость. Такие поступки впору делать другим, но только не ей. Дыхание сбилось, а сердце так бешено ударялось о ребра, что ей показалось, еще немного, и они просто сломаются под этим жутким натиском. — Ты убил его! — эта мысль причиняла ей особую боль, и голос дрогнул. — Они пришли к вам с дарами, они...они ничего не хотели дурного! — Что ты можешь знать, девчонка? — Шаги тонули в тишине, жадно глотавшей каждый звук и растворявшей его в темноте, ползущей из углов. Когда хан опустился рядом с пленной, обхватив ладонями лицо Настасьи, ей стало страшно. — Тебя здесь не было... Пленница застыла, прилипнув вдруг взглядом к лицу ордынца. Смуглое, строгое, обретшее вдруг достойное изваяния святого спокойствия, а в карих глазах – сталь и твердость, слитые воедино, уже не способные надломиться. "Что же здесь произошло?"