Лекарство от безумия

Безысходность уже впечаталось под кожу, оставив после себя ровным счетом ничего. Страх который ещё недавно разъедал душу, медленно растекаясь по венам - испарился. Оставляя после себя лишь слабые отголоски прошлого. Настя сидела ровно, вжимаясь побледневшими пальцами в края одежды и немигающим взглядом смотрела за движениями молодого воина. Он приходил слишком часто. Сидел часами около огня, подбрасывая поленья для поддержания тепла, не пытаясь заговорить, или узнать информацию, просто молчал. Бросая тяжелые взгляды на сломленную девушку, которая с каждым днем всё больше тонула в себе, не желая возвращаться к жизни. И сейчас в темноте он слышал её тихий, сбивчивый шёпот сквозь сжатые зубы, умоляющий спасти. Он и сам не понял когда его влечение перешло черту дозволенного. Когда ей удалось завладеть его сознанием настолько сильно, что просыпаясь он думал о ней. И каждый раз отделавшись от дел или очередного совета, вновь бежал сюда, как влюбленный юнец, полностью потерявший контроль над своим сердцем. И за это Бурундай возненавидел себя. Эти блядские чувства к не менее грязной девке, что может быть хуже, для бравого воина? Которому на роду написано стать достойным своего имени, а после...Обзавестись семьёй и продолжить свой род, но сейчас... всё это потонула во взгляде её печальных глаз. — Как глупо, — прошептал уставшим голосом, так и продолжая смотреть на языки пламени.— не так ли, детка? Настя как всегда молчала. Не понимая ни слова, не желая вылазить из собственной скорлупы, полностью отгородившись от внешнего мира, она так и продолжала сидеть поджав под себя ноги и вжимаясь пальчиками в края простенькой, но чистой рубахи. Она дрожала. Сотрясаясь всем телом, реснички подрагивали, а на лице до сих пор остались ссадины от неумелых ласк монгольских воинов. Бурундай скривился. Когда в последний раз он чувствовал вкус еды? А вкус счастья? Всё потеряло смысл. Лишь эта девочка имела значение, лишь её он готов благотворить и заботиться, забыв что они навсегда останутся врагами. Проклятая любовь, или всё же обычное желание? Он хотел её. Сердце забилось быстрее, когда же это началось? Когда она смогла завладеть им настолько, что всё прежнее в одночасье перестало иметь смысл. Ему стоило бы оставить её. Стоило самому лично казнь её. Но он так и не смог, падая в ноги хана, он умолял сохранить девчонке жизнь...И тот согласился. Слишком легко, как показалось воину, но на тот момент, ему было плевать на такие мелочи, главное его девочка осталось жива... А его ли? — Я убил их, — слова потонули в хриплом смехе, заставляя Настю всё же заглянуть в его карие, затуманенные гневом глаза. Приступ или припадок? Бурундай и сам не мог ответить, что заставило его рассмеяться, наверное всему виной несправедливая, горькая любовь. Больше похожая на разложение. Его душа и впрямь разлагалась от собственной боли и постоянных спазмов. Неужели он так сильно подсел на неё? — Ты довольна, детка? В голове вакуум, воин и сам не понял зачем сократил расстояние между ними, зачем нарушил эту незримую черту дозволенного. Нет, ему не хотелось напугать девчонку, но совладать с собой, со своим порочным влечением, он не смог. Её лоб подёрнулся испариной. Дыхание изменилось. Чёртова сука сводила с ума своим взглядом, и страхом, что вновь начал плескаться на дне её грязно-голубых глаз. Это чистый порок. Это грязное влечение в никуда... Похоть — обманщица. И он готов был обмануться. Похоть выворачивала его жизнь, и всё становилось не важным, пустым. Кроме неё. Которую, как кажется, он любил. И под действием этих обманчивых чар, монгол убивал этих людей, падал на колени вымаливая жизнь. Похоть — путешествие в никуда, в пустую землю, но некоторые любят такие путешествия и никогда не заботятся о цели назначения. Он и не задумывался, лишь хотел отсрочить, защитить свои чувства, напиться ими вдоволь или вовсе задохнуться ими, лишь бы она была рядом... — Почему же ты молчишь? — он провел ладонью по её горлу, заставляя девушку дернуться. Её затрясло от страха и неверия. Живот сдавливали чужие руки, вызывая болезненные спазмы. Не ужели всё повторится, не ужели это порочный круг ей никогда не разорвать? Слёзы текли по ее щекам, а сердце сжималось от мучительной боли. И ей хотелось отодвинуться, избавиться от удушающих ласк чужих рук, но монгол будто угадывая её намерение, лишь ближе притянул, полностью прижимая к своему телу. — Ты должна быть мне благодарна, почему отталкиваешь? Я… — монгол мысленно чертыхнулся, неверя собственному голосу, и своим намерениям, — хочу тебя. Настя затихла. И этой паузы хватило, чтобы перехватить её запястья. Сколько ненависти было в её взгляде, столько похоти было в его. Равноценный обмен, детка... Подумал монгол, прижимаясь сухими, обветренными губами, к её щее, срывая сдавленный всхлип, утонув в безмолвных рыданиях пленной. Бурундай шумно выдохнул ей на ухо. Впервые растворяясь в чувствах, что так долго съедали его живьём, такая сладкая, её аромат кружил голову не хуже вина, а соленные слёзы напоминали дождь... Ты настоящий псих своих желаниях, но как же сладко растворяться в этой порочной грязи, как же хорошо, когда все твои желания сейчас зависят только от тебя самого. Пальцы заскользили по влажной коже, спустившись к ключицам, Настя завыла, вжимаясь в каркас. Страх. Липкий от пота, тягучий, и властный. Она чувствует его снова. И хочется раствориться, исчезнуть из этого мира, лишь бы всё прекратилось, второй раз окончательно добьёт её, сделает бесчувственной вещью, раздавит морально, от неё ничего не останется...Лишь жалкая оболочка и безграничная ненависть, граничащая с безумием. — Я...не хочу, — жалобный протест потонул в поцелуи... Разомкнул уста и начал ласкать. Неторопливо и нежно. Без языка, без ответа от пленной. Настя зажмурилась, замычав в его рот с намерением отвернуться, одним рывком он разорвал рубашку на перепуганной девушке, Настя замерла, всё потеряло смысл, руки безвольно повисли вдоль тела, а плечи и голова опустились. — Тсс... — отстранившись на секунду, монгол стер пальцем выступившие слезы, будто пытаясь успокоить, — не плачь, я не приченю боли. Ужасный, мерзкий голос, проникающий внутрь и замораживающий душу. Насте хотелось заткнуть уши, только бы не слышать его. Если бы она хоть понимала его слова, быть может стало бы легче, но она их не понимала...И боялась каждого слова, каждого дальнейшего действия, бежать больше не куда, помощи нет и не будет. Ты навечно останешься их игрушкой, пока в конец не сломаешься... Лучше сдохнуть перерезав вены, лишь бы не чувствовать этой боли, чёртова боль и страх. Они загнали в угол, оставив наедине с монстром. Живым, но таким холодным... Сердце глухо стучало в груди, и сгустившийся воздух комнаты с трудом проникал в легкие. Это безумие. Безумие от корого его отделяет шаг. Он может отстраниться, может сохранить остатки её души, собрать их воедино, вновь научить жить, но вместо этого наваливается всем весом, напрочь позабыв о ней. Лишь его собственные желания имеют вес, лишь его собственные демоны кружат его голову и ликуют получив свободу. Он позже попытается возродить её душу, но не сейчас...Сейчас ему самому нужно исцеление. Мышцы туго пропускали его в себя, Настя сжималась и тряслась, как в лихорадке, а он стиснул её в крепких объятиях, уткнулся носом в копну не послушных волос. В нём кипели эмоции: любовь и ненависть, злость и жалость. И, кажется, скоро он бы взорвался. Медленно сходя с ума, полностью растворяясь в малышке, но сейчас, он жил... Впервые чувствовал себя не опустошенным, даже не замечая, что опустошил её...

***

Хан много времени отдавал тренировкам, последние вести касательно небольшого отряда русов позабавили его. Он знал где их искать, знал где скрываются, но продолжал бездействовать, позволяя Евпатию сыграть последнюю роль в его жизни. Давать шанс врагам никогда не входило в его планы, но отчаяние побежденного народа заставили монгола всё же проявить милосердие, и если и не сохранить им жизнь, то хотя бы достойно принять не избежное, он мог им позволить. И позволял, смиренно ожидая их наступления. Возвращаясь с тренировочной площадки, Бат-хан и сам не знал зачем решил пройтись другой дорогой, проходя мимо шатров и юрт, он впервые вспомнил о пленной. Бурундай даже приходил вымаливать её жизнь, неужели и впрямь в ней было что-то, что смогло завладеть его разумом. В их лагере было достаточно женщин, так почему она? Шатер шаманки был поблизости, и хан не желая размышлять решил попросту новь взглянуть на ту, что так сильно залезло в голову его лучшего воина.