Лекарство от безумия

Над шатрами вились цветные флаги, холодный ветер гулял в закоулках между одинаковых юрт, донося с улицы песни, перекрывающую гомон солдат. Насте начинало мерещится, что сама смерть касалась её плеча, почти ощутимой физически липкой рукой, шептало на ухо простую истину о том, что на пороге смерти прошедшая жизнь мелькает перед глазами, и оживают даже те воспоминания, которые память обменяла на спокойствие. Она больше не видела хана, вместо него, она видела - тьму. — Где болит? - Голос сорвался на хрип, взгляд заволокло мутью наступающего страха. Он не знал, как стоит поступить с пленной. Возможно, разумнее было бы позвать знахарку, или ещё кого нибудь, но почему-то он продолжал сидеть около девчонки, зажимая перепачканными ладонями открытые раны, будто бы это могло помочь. Не помогало. И хан это прекрасно понимал. Настя попыталась ответить, но с хрипом закашлялась. Боль проносится по телу вверх-вниз, взрываясь яркими вспышками по разным участкам. Мутный взгляд смотрит с безразличием, она перестала бороться, устала карабкаться из мёртвых объятий и в конечном итоге затихла, изломанной куклой обмякнув в чужих руках. Её сдавленный хрип и еще один отчаянный взгляд, без слов передающий все. Бат-хан мысленно выругался, и прижав её ближе к себе, попытался успокоить. Безысходность была серой и пыльной, время утекала сквозь пальцы подобно песку, ждать было нечего. Либо он поможет ей, либо позволит умереть. Полог шатра открылся и в помещение вошел Влад, он словно в оцепенение смотрел на монгольского хана сжимавшего в руках почти что бездыханное тело пленницы, его рот открылся от удивления, но быстро сообразив, парень ничком упал на колени, боясь даже пошевелиться. — Где знахарка? — слова, словно эхо в колоколе, заставили Влада задрать голову, вновь встретившись со взглядом его чёрных глаз. — Так это... в левое крыло лагеря она ушла. Воины хворь подхватили, вот и осматривает вместе с другими. — его трясло от страха, ещё никогда ему не доводилось видеть монгольского принца настолько близко, а помыслить о разговоре с ним вообще было за гранью понимания. — У знахарки инструменты есть? Игла, нить... Хоть что-то? — Есен хрен! Куда ей без этого, — Влад прикусил себе язык, заметив на лице монгола неподдельную ярость и злость, что буквально плескалась в глубине его темных глаз. Он вновь начал кланяться, понимая, что ляпнул неприемлемое, но видимо степному принцу было не до его скудного запаса слов, он лишь качнул головой, и указал на стол с травами, подгоняя раба не терять ни минуты и подготовить всё необходимое. — Неси всё. И еще свечи, чистую ткань и горячую воду. — парень замешкался. — Быстрей! Настасья тонула в болоте. Оно было вязким и густым, давило со всех сторон, выжимало остатки воздуха и не давало шевельнуться и раскрыть глаза. Мысли ползли лениво, сбиваясь и путаясь, проваливались в ту же черноту, становясь ее частью. Богам смешны попытки людей сохранять рассудок перед лицом неизбежной смерти. Но смешнее смотреть всё этим же богам, как люди пытаются переломить момент смерти, буквально вырвать из цепких лап уже умирающего человека. И они ставят ставки, предпочитая не вмешиваться, с радостью приняв любой исход. Им всё равно... Они безразличны к мольбам и страданиям. Боль доходит издалека и прекращается, задавленная тяжестью окружающей ее густой субстанции, в которой не видно даже своих рук. Хан замечает, как расслабляются мышцы её лица, как взгляд становится спокойным, осмысленным, словно к ней вернулся контроль и сдержанность, терпимость и разум. А Настя не видит ровным счётом ничего, кроме размытого образа Вороны, и она тянет окровавленную ладонь к его лицу, вымученно улыбаясь бескровными губами, чувствуя тепло его тела рядом с собой. Он здесь, снова рядом, смотрит на неё и улыбается. Монгол не отстранился, когда холодные пальцы коснулись его щеки, легонько мазнули кончики пальцев приоткрытых губ, он не отстранился когда девушка улыбаясь, слегка приподнялась, внимательно заглядывая в глаза степного принца, полностью растворяясь в своём мираже, даже не представляя к кому прикасается, от кого требует тепла. — Помоги мне, — Пленница поддаётся вперёд и обвивает руками шею монгла, неуклюже зарывается лицом в мягкие волосы принца, и слезы обжигают его щекё: чужие, горькие, и такие отчаянные слёзы, что заставляют мужчину прижать её к себе и убаюкивать, будто от этого зависит не её жизнь, а его собственная. Настя балансируя на грани смерти и жизни, падала в бездну, не желая возвращаться. Здесь было тепло и уютно, а там её ждала лишь боль и тоска... пленница закрыла глаза, с головой окунаясь в расслабляющее чувство покоя. Отсутствие мыслей и чувств убаюкивало, снова затягивая в трясину небытия, и только тупая нарастающая боль где-то внутри выдернула в реальность, заставляя вспоминать. Мираж рассеялся и девушка вскрикнула возвращаясь обратно в душно натопленное помещение, различая всё того же монгола и молчаливого Влада, что поднёс вскипяченную воду и теперь аккуратно смачивал чистые повязки собираясь явно спасти ей жизнь. Паника сжала горло, и руки сами рванулись вперед, отталкивая мужскую грудь, но монгол вовремя среагировал, ловко перехватив девчонку, крепко сжимая её в объятиях не позволяя вырваться. — Ты не умрёшь... не сегодня. Нельзя быть такой зависимой от чего-то, от мест, вещей, воспоминаний. Страх – это преждевременное и неточное видение будущего, не имеющее к реальности никакого отношения. Как часто мы страдаем, опасаясь того, что никогда не произойдет? Что случилось – то случилось. Отпусти это! Настя устала. Устала от плохо заживших душевных ран и страха. Но сейчас, она не смогла ничего ответить, так и продолжая смотреть в его глаза, пытаясь найти скрытые мотивы, но их не было. Монгол заметив, её растерянность, вырвал из рук парня тряпку смоченную в отваре, и начал стирать кровь, терпеливо промывая открытые раны. Пленница украдкой бросила взгляд на принца. Бледный и усталый, он, как и она, молчал полностью отдавшись работе. Разогретая игла коснулась кожи и девушка закричала, почувствовав, как остриё проткнуло кожу. — Держи её! — Бат-хан вновь обратился к рабу, понимая, что одному ему не справиться. — Если не зашить, может пойти заражение, ты этого хочешь? Негромко проговорил монгол, глядя на нее вновь ставшим отрешенным взглядом. Влад ничерта не понимал, зачем он помогает ей? Зачем этот человек вообще пришел сюда, а если и пришел, то стоило ли помогать идиотке избежать смерти. Притупленное сознание воспринимало лишь обрывки того, что видели открытые глаза. Руки монгола перепачканные чужой кровью, ловко зашивали рану, складывалось ощущение, что он знает, как это делается, Бату зашивал рану правильно с центра. Второй шов щел по середине от центра и одной из краев раны, после каждого стежка мужчина накладывал узлы, но не на рану, а на здоровые участки кожи, каждый раз останавливался, давая девчонке время на передышку. — Настя, ты слышишь меня? — хан заметил, что ей становится хуже, попытался заговорить. Пленница лишь кивнула, в горле пересохло и слова не желали слетать с языка. — Расскажи мне, что ты любишь? Расскажи самые счастливые моменты твоей жизни, ты не должна терять сознание...Не хочешь рассказывать, тогда пой, всё что угодно, хоть ругайся, но только оставайся со мной... Девушка оцепенела, монгол терпеливо подождал, когда она более-менее успокоиться, и вновь игла коснулась кожи, на лбу выступила испарина, слёз уже не было, лишь тяжелое дыхание, да редкие всхлипы разъедали нависшую тишину. — Мне больно, — голос потонул в его взгляде. Хан молчал долго, как будто бы не услышал ее, и ответ его больше походил на плод размышлений, который он высказал бы даже без ее слов. — Я...знаю, знаю, но ещё не много. Слышишь, совсем не много, потерпи. Настя молча смотрела на него и ждала продолжения фразы, но хан молчал. И все это, как бы абсурдно ни звучало, не было шуткой. Во всяком случае, не его, разве что шуткой судьбы, которую он принимал за единственное возможное разъяснение. Он потонул в её глазах, в её нежелание жить, и что-то переломилось. Нет, это не были чувства, скорее наоборот, он не понимал зачем люди совершают подобное: лишают себя жизни, предпочитая умереть, лишь бы не искать выходов из сложившихся обстоятельств. Но сейчас спасая её от падения, он знал, что поступает правильно.