Лекарство от безумия

Бату-хан остановил войско ближе к закату, когда последний луч скрылся за горизонтом, оставляя за собой кровавый след, постепенно стирающийся за синими мазками облаков, они разожгли костер. Колеблющиеся языки пламени прыгали по усталым лицам воинов, заставляя каждого на какой-то крохотный миг забыть где они находятся и полностью раствориться в мыслях и сознании. Неровный свет огня отражался на сугробах, палатках, стволах деревьев и перекидывался в сторону реки. Удивительно, но именно здесь в чужих краях, хан впервые задумался о оседлости. Он бы с радостью развил бы эти мысли, если бы его не отвлёк проницательный взгляд монгола, что расположившись напротив с нескрываемым любопытством рассматривал его лицо. — Ты, позволил оставшимся урусам забрать тело...почему? — Кюльхан скрестив руки на груди, облокотился спиной о толстый ствол дерева и вглядываясь в лицо племянника, пытался разглядеть в его глазах истинные намерения. Тишина, только слышно было, как начищают мечи уставшие воины, да где-то протяжно завывает холодный ветер, путаясь в ветвях заснеженных деревьев. Хан не спешил с ответом, впрочем, как и его собеседник. Кюльхан всегда был весьма отрешённым, скрытным... Будучи сыном Чингисхана, он весьма сильно отличался от него. Он один из немногих, кто вообще не искал славы или почета, в его глазах было куда больше понимания и мудрости, чем могло показаться на первый взгляд, Бату вспомнил их разговор перед началом похода и этот разговор лишь сейчас стал обретать некий смысл. Знал ли хан, что в этой войне, он потеряет кого-то близкого? А если бы знал, нашёл бы силы предотвратить неизбежное...Но сейчас, наслаждаясь отдыхом, они оба не знали, что их ждёт впереди, и лишь поэтому наслаждались свободной минутой прежде чем вновь влиться в череду неминуемых событий и распрей. — Я показал слабость, — хан даже не взглянул в сторону родственника, продолжая смотреть куда-то вдаль, но голос Кюльхана был по-прежнему устойчив и тверд. Складывалось ощущение, что это их последняя беседа, что-то сжирало изнутри и чувство тревоги усиливалось по мере приближения ночи. — Ты проявил милость... Бату молчал, кривая ухмылка легла на его губы, улыбка, что сродни оскалу зачастую вводила многих в ступор, но не его и хан никогда не понимал Кюльхана, или попросту не хотел понимать. Будучи сыном основателя, он казался ему слишком слабым, слишком далёким от ратного дела. Не первый раз, он задавался вопросом, зачем он вообще пошёл в этот поход, какие цели преследует этот юнец. Если Бату знал свою цель, то мотивы его, ему были не ведомы. У них разная жизнь. Бату потом и кровью карабкался на верха, слишком долго приходилось пресмыкаться перед Угэдэем, ради подтверждения титула...а после долгий и изнурительный поход на империю Цзинь. Там он впервые увидел смерть. И лик её был далеко не прекрасен, как слагают легенды. Наверное именно в Цзинь, он впервые познал её вкус... Бездыханные тела, изувеченные воины, оторванные конечности, сгоревшая плоть и гниющий смрад разолгавшихся тел, заставили его смотреть на этот мир иначе. Он, привыкший делить мир на белое и чёрное, впервые увидел, что нет разницы каков он... Чёрный или белый. Все краски этого дерьмового мира давно измазаны алым, и нет в этом никого блеска или лоска. Богатый или бедный. На поле боя ты «никто» тебя могут убить, разорвать, сравнять с этой залитой кровью землёй любой, кому удача улыбнётся и протянет свою лживую ладонь. Их отряд был впереди, тогда он не понимал, что являлся лишь пушечным мясом: догадывался, но не хотел семенам раздора прорости в своём пылком и юном сердце, тогда он всецело доверял Угэдэю, но именно тогда, он узнал, что стоит его доверие... Слишком рано он познал вкус смерти, слишком быстро пришлось взрослеть. Его конь пал от нескольких выпущенных стрел, поднимая столб пыли и издавая при этом последний истошный стон, Бату успел сгруппироваться, завалившись на правый бок, ему удалось остаться невредимым не считая нескольких ссадин и ушибов, голова раскалывалась от оглушительных голосов и вечного недосыпа, а впереди шёл ожесточённый бой, на секунду ему показалось, что всё смешалось: где свои, где чужие...От безумия и крови, от желания жить, многие посходили с ума... Но не он. А позади него целое войско под предводительством самого Угэдэя и его прихвостней. Какие же чувства он испытал, когда понял, что помощи не будет, есть только ты и такие же брошенные в эпицентр сражения воины. Кем они были? Из каких семей...знатные или бедные, какая разница, если через секунду его отрубленная голова с остервенением смотрит в вечное небо, а ты ещё жив... Ещё можешь держать меч. Значит ли это, что и тебе улыбается судьба, значит ли это, что ты выживешь. Бату не знал, он уже не верил и не надеялся... А просто словно затравленный волк шёл в бой, не прося и не умоляя богов о помощи. А когда силы оставили его и какому-то воину всё же удалось выбить из его рук меч, он бросился на него с кулаками, первый удар и запах пыли смешанного с чужой ещё теплой кровью возвращает желание жить... Не здесь ему суждено умереть и не от рук этого худощавого юнца, что как и он сам был вынужден идти в первых рядах, а кем был он? Этот вопрос заставляет на секунду кулак задержаться в миллиметре над испуганным и перепачканным лицом воина, но тут же Бату вспоминает где он и что не время впадать в раздумья, он обязательно вспомнит об этом, но позже...когда всё будет позади... и он выжил... Благодаря богам или удаче, а быть может собственным силам, но он пережил тот поход, заработав не один шрам на своём теле, и всё же он выжил став другим...

***

Настасью мутило несколько дней, желудок сотрясали спазмы сопровождающие позывы рвоты. Сначала ничего, кроме крови, не выходило. Но спазмы не прекращались. Боль и головокружения стали привычными спутниками девушки, но помощи просить было нет от кого, на третий день всё нормализовалось само собой, но стоило ей почувствовать себя относительно нормально, как в шатер где жила прислуга, вновь ворвался холодный поток воздуха, а вместе с ним и женщина, что ещё недавно отвела её в логово «монстра» — Встать! — она обращалась ко всем сразу, подведённые сурьмой глаза пробежались по всем присутствующим и остановились на Настасье, подойдя чуть ближе, монголка хмыкнула. — Жива значит. Хорошо, со мной пойдёшь, хан спрашивал о тебе. — Почему я? — громко промолвила девушка и заглянув с вызовом в глаза женщины так и осталась стоять на месте. Ей надоело боятся, вечный страх, постепенно перерос в бесстрашие. — Вопросы не задавать! — ткнув пальцем в грудь девушки, она обратилась к толпе. — Все вы, живёте покуда этого пожелал наш хан, никто не смеет показывать недовольство. Иначе...смерть. — Слишком много у вас ханов, один гостьей нарёк, другой к себе зовёт, как объясняться будешь если от вашего гостеприимства я кони дам? — все молчали опустив взгляды в пол, лишь Настя продолжала с вызовом смотреть на смотрительницу, замечая во взгляде монголки растерянность и негодование, каких усилий ей стоило не сорваться и не залепить русской девке хорошую оплеуху, но её слова заставили её призадуматься. А если девка правду говорит, то не сносить ей головы за неподчинение, но и к Гуюк-хану без девчонки она прийти не осмелится. — Язык у тебя колок, хочешь жить...иди куда велено, — склонившись к самому уху девки, монголка перешла на шёпот. — Хан наш редко кого-то по два раза зовёт, ты девка ушлая, понимать должна, куда выльется твоё неповиновение. Уже у степного дворца Настасья затормозила, переминаясь с ноги на ногу она не знала, что в этот раз стоит ожидать от безумца. В том что он сумасшедший Настя не сомневалась, вспомнив лишь взгляд его красивых глаз и то безразличие, с каким он смотрел на её мучения, вновь заставили девушку усомниться в своём решение. Ладони вспотели от нарастающего волнения, а ноги буквально вросли в землю припорошенную снегом, и если бы полог шатра не раскрылся, она бы сорвалась с места и побежала куда глаза глядят, но вместо всего этого Настя продолжала стоять и со смирением взирала на вышедшего принца. — Составишь мне компанию, Настасья? — толмач, что всё это время стоял по правую руку хана тут же перевёл все слова своего господина, и Настя словно околдованная его красотой и хищной грацией, кротко кивнула, позволяя монголу подойти слишком близко...настолько, что можно было разглядеть его лицо, почувствовать дыхание на своей щеке, и запах горьких трав от его тела. К ним подвели коней — серого для хана и рыжего с густой гривой для Насти. Девушка с непониманием взглянула на гордых животных и вновь на монгола. Эта игра заставляла девушку нервничать, она не знала, что ожидать от него и лишь поэтому продолжала молчать, так и не отреагировав на столь щедрый дар со стороны принца. — Что это значит? — Хочу поохотиться, Настя... этот конь был подарен мне перед самым походом, его имя Банхар, тебе он по душе? — девушка внимательно выслушала толмача и прежде чем кивнуть, вновь посмотрела на статного жеребца. — Да хан, он мне нравится. — Что ж...пришло время охоты, на тебя...Настасья, на тебя. Но этих слов ей никто не перевёл, а Гуюк оседлав коня с неким восхищением смотрел на девушку, что ловко запрыгнув в седло, как-то по детски жмурится от ярких лучей полуденного солнца. Она всё больше нравилась ему, было ли это потому что ей заинтересован его ненавистный родственник, или это его самого привлекла русская, но именно сейчас в свете дня она не казалась ему обычной.