Violinist

      — Грета пригласила меня в Мюнхен на новогодние каникулы, — проговорил Ян, пустым взглядом глядя в экран телевизора… будто был совершенно не рад тому, что только что сам же и озвучил. Магнус повернул к нему голову, ища на лице признаки недовольства, но его тоже не было.       — Круто же. Будет классно, если ты проведёшь Новый год и Рождество в кругу семьи. Я вот еду в Дрезден к родителям.       Ян посмотрел на него в ответ и чуть ухмыльнулся.       — Ты не выглядишь слишком довольным этой новостью. Что-то не устраивает в поездке домой?       — А тебя? Ты как-то тоже особо не рад, хотя от Греты не отлипаешь с тех пор, как она приехала. Что-то не так?       Ян, кажется, смутился таким прямым вопросом, несмотря на то, что сам до этого задал точно такой же.       — Просто… у неё работа, а тут ещё я. Не буду ли я мешать ей в таком случае?       Магнус чуть пихнул его в плечо.       — Что ты придумываешь всякого? Наслаждайся, пока есть возможность. Другого шанса провести с ней какой бы то ни было праздник может потом и не представиться.       — Ты прав, — мирно согласился Ян, и они продолжили просмотр телевизора, отпуская какие-то едкие комментарии, описывающие в основном умственную составляющую героев фильма.       Берлин готовился к приближающемуся Рождеству. На носу был концерт и поездка к родителям в Дрезден после, а потом снова всё должно было начаться сначала — концерты и репетиции, потраченные впустую нервы и ставшие привычными посиделки с Яном. Последнее, пожалуй, было самым лучшим из всего, что ему мог предложить грядущий год.       И ещё…       Магнус с каждым днём всё отчётливее осознавал, что влюбился. Казалось бы, сколько времени он пытался похоронить в себе это чувство, сколько раз отказывался от возможности быть влюблённым в кого-то так же сильно, после того самого случая, но сейчас было что-то другое. Ян был другим. Он не отличался такой красотой, как тот, но у него был намного менее мудацкий характер, и… один только его взгляд вызывал в теле приятную нервную дрожь, его голос заставлял мурашки суетливо бежать по телу.       Почему именно Ян? Вокруг, даже в том же оркестре, было намного больше более симпатичных, если уж говорить начистоту, парней, но почему-то Магнус обратил внимание именно на него. Он не знал, в чём причина. Ян не был в его вкусе. Он не носил аккуратную, выглаженную где только можно и нельзя, одежду, его волосы всегда были в каком-то странном бесящем беспорядке, от него пахло не сладким, даже приторным парфюмом, а машинным маслом и жвачкой. Он был далёк от идеала и примера истинного «хорошего послушного мальчика», и, может быть, именно этим он Магнусу и понравился?       Грета во время своего короткого внезапного визита, однако, постаралась над стилем брата, и привычные глазу спортивные штаны с растянутыми выцветшими футболками изменились более-менее аккуратными клетчатыми рубашками и тёмными джинсами. Пару раз Ян заходил к нему в гости в свитере и светлом кремовом джемпере, и Магнус еле успевал отводить глаза, чтобы не спалиться безбожно за откровенным разглядыванием.       Он всё чаще и чаще заглядывался, не в силах отвернуться, и Ян, должно быть, замечал его взгляды на себе, но просто не подавал вида. Или и вправду ничего не видел? Он иногда так странно смотрел на Магнуса, что тому казалось, будто он всё знает — и о влюблённости, и о взглядах, и, что самое страшное, о снах. Сны донимали Фишера всё чаще и чаще в последнее время, и от них некуда было деваться. Больше всего снились кошмары из прошлого, которое он так отчаянно пытался забыть, иногда — сны с участием Яна. Разные. Но в основном тоже не отличающиеся хорошим настроением.       Да и в целом настроение перед поездкой к родным и предстоящим Рождеством не было таким хорошим и радужным, каким должно было быть. Ян, казалось, перенял это настроение от него — тоже ходил мрачный, смотрел как-то потерянно и также хандрил без особенной на то причины. Магнус не мог придумать названия их общему состоянию — может быть, виной всему была ухудшающаяся с каждым днём погода, мрак и снегопады, не прекращавшиеся ни ночью, ни днём. Или попросту опостылевшая работа, на которой приходилось проводить по двенадцать (а то и больше) часов в сутки. Браун стабильно капал на нервы и заставлял скрипеть зубами от раздражения, скрипка постоянно тяготила плечо, и даже спасительные разговоры с Яном не особенно помогали. Сам же Ян постоянно жаловался на наглых клиентов и начальство, задерживающее зарплату, и с каждым днём раздражался всё больше из-за всяких мелочей.       Берлин стремительно приближался к Рождеству, а Магнус чувствовал себя так, словно его выгнали из этого счастливого праздника. Безжалостно выкинули на мороз без надежды на возвращение.       — Завтра концерт, — проговорил он бесцветным тоном, когда Ян в очередной раз провожал его до дома. — Ты придёшь? Хотя бы за кулисы? Если я попрошу, тебя пропустят.       Ян посмотрел на него так, словно не услышал вопроса, и Магнус повторил его терпеливо. Шмидт поморгал немного, будто просыпаясь от глубокой дрёмы, провёл ладонью по осунувшемуся побледневшему лицу и улыбнулся виновато.       — Работаю. Прости. Как-нибудь в следующий раз, хорошо?       Магнус постарался не показывать своего огорчения.       — Снова Браун, эти надоевшие лица, зрители, — он простонал еле слышно. Прошедшие мимо них девчонки радостно улыбались и держались за руки. Магнус почему-то покраснел, глядя на их счастливые лица. Ян, видимо, тоже их приметил, и поэтому обернулся, разглядывая внимательнее. Парни переглянулись и отвернулись друг от друга одновременно, чувствуя неловкость. — А после каникул будет то же самое. Постоянный повторяющийся цикл.       — А дом? Отдохнёшь немного, расслабишься. С родителями увидишься, в конце концов.       Магнус ухмыльнулся невесело.       — Там, дома — смертная скука. Мне не о чем говорить с родителями, кроме как о работе. Они постоянно спрашивают меня именно об оркестре и концертах, будто не понимая, что я не хочу о них разговаривать. До этого они спрашивали о консерватории, ещё раньше — о школе. Ну и извечный вопрос о том, нашёл ли я себе подружку или нет. Уже двадцать один год, как-никак, пора уже задуматься о личной жизни!       Упоминать о том, что сам Магнус был вовсе не по «подружкам», он, естественно, не стал.       Ян по правое плечо от него молчал, понимающе кивая.       — Я не ожидал ничего другого.       — В смысле?       — Ну, судя по твоим рассказам, воспитывали они тебя в довольно строгих условиях. Так что… я не удивлён тем, что вам не о чем говорить. Вы просто друг друга не понимаете, наверное.       Магнус внезапно осознал, что Ян прав, как никогда. Просто сам он не хотел говорить себе об этом — о том, что между ним и матерью с отцом нет того самого доверия, какое должно быть между родителями и детьми в нормальных семьях. Не то чтобы его родители были деспотами и тиранами, которые запрещали всё, что только можно — от прогулок с друзьями до каких-либо других развлечений, — однако с ними порой было тяжело.       Дело было даже не в том, что они бы не приняли его увлечённость парнями. Дело было в том, что…       — Почему ты не хочешь ехать с Гретой? — внезапно спросил он, стараясь согреть свои задеревеневшие от мороза руки в карманах пальто. Шарф при ходьбе болтался туда-сюда; Ян следил взглядом за его покачиванием, словно за маятником в часах. На вопрос Магнуса он удивлённо приподнял брови. — Насколько я могу судить, у вас с ней просто прекрасные отношения. Что не так? Неужели дело только в том, что ты боишься ей мешать?       Ян помолчал немного прежде, чем ответить.       — Да нет. Я по ней соскучился сильно, сам знаешь. Просто… не пойми неправильно, но у меня такое ощущение, что, если я уеду в Мюнхен, то брошу тебя на произвол судьбы. Ты в последнее время такой грустный.       Магнус всё же остановился — у пешеходного перехода. Светофор горел красным, люди столпились вокруг и на противоположной стороне дороги. Дети лет пяти, стоявшие рядом, спорили громко о том, какой мультик им сегодня лучше посмотреть. Пожилая леди завела светскую беседу с какой-то молоденькой девчонкой о вреде коротких юбок в такую холодную погоду. Две подружки обсуждали, что подарят своим парням на Рождество. Магнус внезапно задумался о том, что совершенно забыл о подарке, который хотел бы приготовить Яну.       Чёрт.       — Ты тоже, — почти прошептал он, когда светофор загорелся зелёным, и поток людей хлынул на них со всех сторон подобно быстрому течению реки. Прежде Магнус никогда не замечал, что в Берлине живёт так много людей.       Ян ничего не ответил — он подошёл ближе, почти сталкиваясь плечом, и… его горячая рука скользнула в карман пальто, сжимая магнусову ладонь. Сердце пропустило удара три, может быть, вовсе перестало работать на несколько мгновений. Тёплые пальцы, согревавшие одним только мимолётным прикосновением, уверенным, спокойным. Сам Ян был таким прямо сейчас — надёжным, крепким, ведущим его за собой куда-то (и впервые Магнус поймал себя на мысли, что идти в это таинственное куда-то именно с Яном ему совсем не страшно).       Они перешли дорогу, держась за руки и сталкиваясь плечом к плечу. Магнус не дышал практически, стараясь не выдать волнения, распиравшего грудь. Дышать и впрямь было тяжело — сердце так сильно билось о рёбра, что готово было их сломать, давило на лёгкие, не давая сделать ни малейшего вдоха. С Яном было невыносимо хорошо. Так хорошо, что хотелось кричать.       Дом Магнуса показался слишком быстро, и рука Яна из кармана исчезла тут же, словно кто-то мог обратить внимание на то, что они вообще держались за руки. Подъезд приблизился слишком скоро, дверь подъезда казалась в наступающем мраке настоящей чёрной дырой. Магнус уже взял билет на вечерний автобус до Дрездена — сразу после концерта он уедет отсюда, оставляя Яна на произвол судьбы. Конечно, с ним рядом будет Грета, но Магнусу становилось не легче от этой мысли. Он настолько прикипел к нему, что одна только мысль о расставании, пусть и временном, приносила необъяснимую тоску.       Ян остановился, глядя на окна его квартиры с какой-то едва заметной грустью во взгляде. Возникло неприятное ощущение, что расстаются они не на две недели минимум, а на всю жизнь.       — Ты и впрямь какой-то мрачный, — проговорил Магнус, подавляя порыв поднять руку и коснуться замершего печальной маской лица. Провести пальцами по острой скуле, линии подбородка, по переносице. Коснуться губами прикрытых трепещущих век. Стоит только приподняться на носочки и чуть качнуться вперёд — что мешает?       Поцеловать, чтобы успокоить, нормально попрощаться, в конце концов, дать какую-то надежду на то, что всё будет хорошо. Так хотелось… сделать-то нибудь.       «Что я могу сделать для тебя, Ян? Как заставить тебя искренне улыбнуться?»       — Не знаю, почему. Просто нет настроения. Всё надоело. Не обращай внимания, просто… я тут подумал, что прошёл ещё один год, который я попросту пропустил, потому что работал, не покладая рук. И единственное, что случилось со мной хорошего за всё это время, — Магнус задержал дыхание, стоило только перехватить взгляд Яна — расфокусированный, пьяный почти, совершенно безумный, — это ты.       На мгновение Магнусу показалось, что Ян его сейчас поцелует — что и так минимальное расстояние между ними сократится до нескольких сантиметров, до полного отсутствия какого-либо расстояния, а потом будет лишь жар чужого дыхания на губах, прикосновение к ним же, по ощущением похожее на прыжок в Марианскую впадину. Потеря контроля и разума, полная потеря воли, потеря самого себя. В Яне хотелось раствориться, полностью и безвозвратно вплавиться в него, и это было неправильное желание. Поражающее самого Магнуса своим безумным вожделением. Безумным, но совершенно естественным.       Ян прикоснулся к его лицу горячей ладонью, провёл кончиками пальцев по скуле, как хотел сделать Магнус. Ладонь плотно накрыла щёку и часть уха, и к ладони этой, шершавой слегка и огрубевшей, хотелось начать ластиться подобно прирученному котёнку. Магнус постарался устоять на ногах и отвести взгляд, но чернеющие глаза напротив не давали отвернуться, не позволяли. Ян был похож на хищника — а Магнус был и не боялся быть его жертвой.       Он хотел быть его жертвой, хотел больше, чем когда-то давно — стать музыкантом. Больше, чем чего-либо вообще хотел в этой жизни. Казалось, позови его Ян в самое пекло, в кипящую лаву в жерле вулкана, в самое ядро Земли — и Магнус без раздумий кинется и в вулкан, и в лаву, и под земную кору, если нужно. Лишь бы жить таким же мгновением, как сейчас; лишь бы ощущать тепло чужого тела и согревающее касание ладони к собственному лицу. Может быть, это какая-то странная ненормальная форма одержимости, но Магнусу плевать.       Однако он вспомнил, чем всё закончилось в первый раз, и ему не хотелось вновь обжигаться.       Может быть, этот страх обжечься и заставил его отстраниться, прерывая прикосновение. Что-то в лице Яна заставило сердце болезненно заныть.       — Завтра уезжаешь, да? — спросил Шмидт как-то слишком надломленно и потерянно. Быстро убрал руку в карман, пряча. Будто тоже обжёгся. Магнус ощутил раскалённые добела мурашки, пробежавшие по спине.       — Вечером, сразу после концерта. А ты когда едешь?       — Двадцать четвёртого. Грета чуть раньше отправится — будет ждать меня уже там, — Ян задумался. — Странно. Прошлое Рождество я встречал в одиночестве.       — Я тоже, — он помнил, как валялся на диване, тупо уставившись в телевизор, но не видел происходящего на экране из-за слёз. Хреновое выдалось времечко, ничего не скажешь. — Но в этот раз всё по-другому. Не так уж всё и плохо, верно?       Ян ухмыльнулся едва-едва, провёл рукой по его волосам и развернулся на каблуках, не удостаивая даже взглядом.       — Да. Ты прав, наверное.       Концерт и предшествующая ему репетиция прошли так быстро, что всё происходящее походило больше на сон — и Браун не так сильно возмущался криворукости своих подопечных, и сам репертуар игрался непривычно легко. Магнус играл, не слыша и не видя ничего вокруг, погружённый полностью только в вялое настроение и мысли. В основном — что неудивительно — он думал именно о Яне.       Вчерашние странные разговоры и поведение Шмидта никак не выходили из головы. Непривычный внезапный холод вместо манящего тепла — что это было вообще? Магнус помнил прикосновение горячей ладони к собственному лицу и волосам, и от одних только воспоминаний внутри томилось что-то горячее и вязкое. Чувствовал ли Ян то же самое — он тоже сгорал внутри от одного только взгляда или прикосновения? Или же ничего не испытывал, притрагиваясь к его лицу и гладя скулу неспешным ласковым движением?       После концерта Магнус, всё ещё пребывая в состоянии между сном и реальностью, выслушал короткую речь Брауна о предстоящих каникулах, скомканные неловкие поздравления коллег, самое искреннее — от Фриды, конечно же, и много-много пожеланий на грядущий год. Наспех одевшись, он вышел на улицу и сел в ближайший подошедший автобус, который и довёз его до автовокзала. Он хотел написать Яну о том, что уезжает, но тот и так это знал, так что Фишер так и не отправил никакого сообщения, глядя бездумно на фотографию Яна в его профиле на фэйсбуке. Со вчерашнего вечера они не писали друг другу и не звонили.       Магнус старался убедить себя в том, что его это не напрягает, но получалось слабо довольно-таки.       Однообразный зимний пейзаж за окном сменялся на ещё более мрачный, чем обычно. Вокруг слышались приглушённые голоса людей, ехавших с ним в автобусе, шум мотора и проезжающих мимо машин. Магнуса начинало клонить в сон, но гудение в голове мешало закрыть глаза и всё-таки задремать. После концерта уши как будто заткнуло ватой, плечи ломило от одной и той же позы, в которой он и простоял почти три часа, да и в целом настроение было на редкость паршивым. Телефон в кармане тренькнул пришедшим сообщением. От Яна. Фишер сам не заметил, как на лицо вылезла глупая улыбка, а сердце ускорило ритм предательски.       «Прости, что толком не попрощался. Настроение было ни к чёрту, и ещё я, кажется, немного заболел. Как ты там? Доехал или пока ещё нет?»       Магнус зарылся носом в шарф, стараясь не издавать никаких радостных задушенных звуков, которые его соседка на сидении рядом, например, смогла бы принять за нервный припадок. Пальцы не сразу попадали по буквам, когда он печатал торопливый ответ.       «Всё в порядке, я тоже не особо отличился. Пока ещё не доехал, но, по ощущениям, дорога займёт ещё минут сорок минимум».       Он вдруг подумал, что улыбается и чувствует себя самым влюблённым человеком на этой планете — как девочка-подросток, познавшая радости первой любви. До чего глупо.       «Что ж, тогда я спокоен. Надеюсь, ты хорошо проведёшь каникулы, Магнус».       «Проведи их хорошо и ты, ладно?»       «Уж постараюсь».       «Ради меня?»       «Ради тебя всё, что угодно, дорогой».       И он так и не понял — было ли это написано в шутку, или же Ян писал это на полном серьёзе.       Родители его не встречали — они наверняка не ждали его прибытия и сидели дома, поэтому до этого самого дома Магнусу пришлось шагать пешком. Дорожная сумка не была такой тяжёлой, как обычно — вещей он взял немного. Дрезден был… таким же суетливым и людным, как Берлин. В преддверии Рождества в магазинах и на улицах в целом было полно народу — кто-то покупал подарки, кто-то еду, кто-то, скорее всего, туристы — сувениры. Магнус вертел головой туда-сюда и думал о том, как давно он здесь не был. Здесь прошли все его школьные годы (по крайней мере, их большая часть), здесь он и учился в музыкальной школе, и гулял подолгу по улицам города, как типичный одинокий подросток, заткнув уши наушниками и отгородившись от мира музыкальной стеной.       Тогда он и впрямь ощущал себя очень одиноким. Друзей у него особо не было — пара-тройка человек, с которыми он впоследствии и так перестал общаться, переехав в Берлин, чтобы исполнить давнюю мечту. Конечно, мечта впоследствии превратилась в монотонную и надоевшую порядком работу под началом главного мудака этой планеты… но всё же.       Нет, стоило признать, что Браун был хорош как музыкант и как дирижёр, но свои обязанности выполнял не слишком… профессионально. Наверняка в музыкальной сфере встречались придурки и похуже него — Фрида рассказывала Фишеру о своём прошлом руководителе, в сравнении с которым Браун был просто ангелом небесным, — однако Магнусу доводилось о них только слышать, а вот с ним работать напрямую. Опыт был не слишком приятным. Но, несмотря на всю ненависть, которую Магнус испытывал к Брауну, он всегда слушал его, пытаясь через потоки матерных слов и оскорблений вынести для себя какие-то уроки. Он не был виртуозом игры на скрипке, или фортепиано, или ещё каком-то инструменте, за который брался — он просто любил играть, несмотря на трудности и ошибки. Может быть, Браун разглядел в нём это, и потому решил взять его на ведущую партию в следующем году… кто знает. Вполне возможно, что слухи так и останутся слухами, и он вновь будет сидеть в задних рядах, получая привычные нагоняи и порцию оскорблений в свой адрес и тихонько ненавидя Брауна всеми фибрами души.       Будущее представлялось Магнусу слишком расплывчато.       Не сказать, что это радовало. Постоянство будней куда-то исчезло — он понимал, что после каникул всё начнётся сначала, но в то же время что-то в нём хотело (и одновременно боялось) это постоянство изменить. Может быть, ему надоело всё то, что происходило в последний год, всё это однообразие, которое пришло в его жизнь после первых неудачных отношений с настоящим тираном. Ян ворвался вдруг в его жизнь, перевернул всё с ног на голову, влюбил в себя, и теперь от этого чувства никуда не деться. Оно держало Магнуса в своих цепях, крепнущих с каждым днём и похожих больше на нездоровую одержимость вперемешку с наивной влюблённостью.       Всё, как тогда, в первый раз. Тогда была обжигающая в своей страсти взаимность, теперь — странное подобие флирта, неловкие разговоры, взгляды и держания за руки, как вчера. Они спали в одной постели, ничего друг о друге не зная. Они встречали друг друга после работы, Ян зависал у него дома, Магнус — у него. Они смотрели фильмы и пили постоянно, наутро мучаясь похмельем иногда, катались по улицам Берлина в полной тишине под аккомпанемент ненавистной Магнусом классики, которую Ян внезапно полюбил. Они говорили ни о чём, соскакивая с темы на тему. Переписывались тоже ни о чём. Магнус думал о Яне постоянно, а Ян… думал ли о нём тоже? Прямо сейчас, например? И если думал, то как? С щемящей нежностью в груди или с безразличием? В безразличие было трудно поверить — иногда Ян смотрел так, что дыхание болезненно спирало. Во взглядах его всегда было что-то среднее между голодной ненасытной похотью и мягкой обволакивающей нежностью.       Магнус боялся допустить мысль о том, что ошибался на этот счёт. Что было бы хуже — страсть, или нежность, или то самое безразличие? Ответа на этот вопрос он не знал.       С тем, другим, всё было просто до безобразия — лучше уж быть совсем никем не любимым, чем быть объектом Его страсти и больной любви. Когда Магнус нашёл в себе силы сбежать, единственное, чего он боялся больше всего — того, что его будут искать. И того, что переключатся на кого-то более слабого и податливого, чем он. Более невинного и наивного — хотя, казалось, куда уж наивнее-то?       Дверь перед ним выросла внезапно и показалась почти незнакомой. Он нажал пальцем на звонок, и его трель разнеслась по квартире как пение птицы.       Дверь открыла невысокая сероглазая блондинка — Эльза Фишер, его мама.       — Магнус? — выдохнула она и улыбнулась сдержанно. Выглядела она, как всегда, изысканно, несмотря на возраст. — Ты не предупредил, что приедешь. Проходи.       — Привет, мам, — проговорил он, где-то в глубине души всё же радуясь, что приехал и увидел её. Он вошёл и обнял её одной рукой, неловко целуя в щёку. В коридор вышел отец, господин Карл Фишер собственной персоной. — Как дела, папа?       Отец в лице не изменился.       — Ну привет, молодой человек. И какого чёрта всю последнюю неделю ты не отвечал на звонки? Послушные дети так не поступают.       — Боже, мне двадцать один, пап, — Магнус закатил глаза и ощутил себя шестнадцатилетним подростком, которого впервые отпускают в Берлин и дают наставления, которые он уже давно выучил наизусть. — Тяжёлая была неделя. Концерты, репетиции, ну вы знаете.       — Кстати, как прошёл твой концерт? В оркестре всё хорошо?       Он вздохнул, стараясь выдавить как можно более не уставшую улыбку.       — Да. Всё просто замечательно.       Каждая их встреча начиналась с вопросов о работе, уже надоевших достаточно. Этот вечер исключением не стал. Магнус снимал промокшие насквозь ботинки нарочито медленно и надеялся, что разговоры не уйдут опять в обмен раздражёнными репликами и мелкие ссоры. Может быть, эти каникулы стоит провести более-менее спокойно, чем предыдущие? Хотя бы попытаться?..