Violinist

      Всю ночь во сне Магнус ощущал это тепло — нежился в нём, растворялся. Казалось, он лежал в лодке, плывущей по течению спокойной широкой реки — возможно, ему и снилось что-то подобное. Во сне он смотрел в небо, слышал запах воды, ощущал всем своим телом чужое тепло, такое родное и приятное… Было так красиво — ветви деревьев с недалёкого берега нависали над ним подобно балдахину. Светлое чувство в груди мешало нормально вдохнуть.       Как жаль, что этот сон так быстро кончился.       Магнус едва разлепил глаза, и только спустя несколько долгих секунд понял, что лежит в постели совершенно один. Ощущение тепла пропало — простынь на другой стороне небольшой кровати была холодной, подушка тоже… Он резко вскочил, ошалело оглядываясь по сторонам, и замер, встретившись взглядом с Яном, замершим посреди комнаты с джинсами, едва натянутыми до бёдер. Так они и смотрели друг на друга, словно идиоты — Магнус, сонный и растрёпанный, и полуголый Ян, даже не до конца напяливший штаны.       — Ты чего? — спросил Шмидт тихо-тихо, и Магнус резко выдохнул. В какой-то миг он испугался, что его бросили. — Даже шести утра нет, можешь ещё поспать.       — А когда твой автобус?       — В восемь.       — Тогда какого хрена…       — Я хотел сходить за сигаретами — видел, внизу продаются. Не идти же мне за ними в одних трусах, верно?       Магнус протёр всё ещё слипающиеся глаза, снова уставившись на Яна с явным недовольством. Тот виновато улыбнулся. Только сейчас Фишер заметил, что на улице было темно — пока что ни намёка на рассвет. Тишина в отеле стояла оглушительная — другие посетители ещё спали.       Ян соизволил, наконец, надеть джинсы полностью и теперь копался с ремнём, который Магнус так резво расстёгивал недавно. Одна мысль о произошедшем заставила его покраснеть — в полумраке этого было не видно, слава богу.       — Какого чёрта тебе понадобилось за сигаретами в пять утра…       — Прости. Я не курил целые сутки — так торопился к тебе, что вместо полной пачки взял с собой почти пустую, и выкурил её, пока ждал тебя на вокзале. Позволь утолить жажду зависимому человеку.       — А говорил, просто балуешься, — проворчал Магнус, валясь обратно в кровать и потягиваясь. — Бросать тебе нужно — я говорил, что у меня вся одежда твоими сигаретами пропахла? Меня даже мать спрашивала, не начал ли я курить.       Ян фыркнул самодовольно, подошёл и быстро поцеловал.       — Сейчас вернусь.       Магнус только махнул рукой, быстро проваливаясь в дрёму.       Ян вернулся скоро, как и обещал — скрипнула дверь едва слышно, однако Магнус снова вернулся в реальность. Даже на относительном расстоянии чувствовался запах никотина и снега — странное сочетание, если честно. Скорее всего, ему сказали, что в номерах курить нельзя, вот и вышел на улицу, чтобы подымить.       — Пять минут седьмого, — сообщил Ян, скидывая ботинки. — Как насчёт ещё немного поваляться? Успеем на вокзал?       — Да, конечно. Ложись, — Магнус подвинулся, приподнимая одеяло, и Ян с хитрющей улыбкой до ушей скользнул к нему, обжигая прикрытую тонкой тканью футболки кожу уличным холодом. Фишер зашипел и попытался отстраниться, но холодные цепкие руки сомкнулись на его талии, не давая вырваться. — Сдурел?       — Ты сам меня пригласил, — спокойно ответил Ян, нагло закидывая на него ногу. Магнус, поворочавшись немного, успокоился всё же и закрыл глаза, обнимая в ответ. Спать теперь не особо хотелось — хотелось вот так лежать, обнявшись, слушать дыхание друг друга и тишину вокруг, согреваться постепенно и отдавать друг другу своё тепло. — Когда вернёшься в Берлин?       Магнус вновь открыл глаза, уставившись на ключицу Яна — она едва выглядывала из-за ворота кофты, но так и притягивала взгляд. Шмидт касался губами его макушки, вдыхал запах волос. От непривычно резкого запаха сигарет немного болела голова.       — Уже через неделю. Будет пара дней на передышку, а потом вновь всё по новой — репетиции, концерты. А ты?       — Пораньше. Грета седьмого числа отправляется в очередное хрен-знает-куда по работе, а одному мне в Мюнхене особо делать нечего. Я бы мог сразу отсюда поехать в Берлин, но сам знаешь, хочется провести с ней побольше времени, пока возможность есть.       Магнус улыбнулся мягко.       — Здорово, что у вас с ней такие близкие отношения.       — Это точно… Но знал бы ты, как сильно мы ненавидели друг друга в детстве, точно удивился бы.       — Серьёзно? Ненавидели?       — О да. Между нами постоянно случались ссоры, даже отец не мог управиться — а он у нас был очень строгий, — Магнус вслушивался в его слова внимательно, отмечая, что до этого Ян в принципе мало рассказывал что-то о родителях, как и Грета, собственно. — Мы постоянно устраивали друг другу какие-то подлянки, вечно из-за всякой мелочи ругались… Тем не менее она всегда защищала меня от всяких хулиганов на улице, когда я был ещё дошкольником, а я в дни её рождения срывал цветы с клумб соседей и ещё до рассвета ставил их в вазу и приносил к ней в комнату. Потом, когда мы стали старше, ссоры сходили на нет, потом и вовсе прекратились — мы часто шутили друг над другом, но всё равно были не разлей вода. Я встречал её после всяких вечеринок у подруг и провожал до дома, прикрывал её перед родителями, когда она убегала на свидание с парнем, а она помогала мне с домашкой и делала всё возможное, чтобы мне не прилетало от отца за все мои школьные косяки. Если честно, — голос Яна чуть дрогнул и оборвался, — я скучаю по тем временам. Она всегда была рядом. Да и родители были живы — наша семья ещё могла зваться полноценной.       Он замолчал. Магнус слышал звук его дыхания, ровного и размеренного, голос, полный радости и ностальгической грусти. Ян открывался перед ним, раскрывал карты своего прошлого, и это ощущение доверия приятно грело что-то в груди.       — Какие они были — твои родители? — спросил он тихо-тихо, будто боясь, что Ян его услышит. Тот хмыкнул.       — Отец, как я и говорил, строгий и грозный. Редко я видел, чтобы он улыбался, обычно его лицо было каменным и не выражало ничего. Мама, правда, рассказывала — не в его присутствии, — как он расплакался от счастья, когда Грета родилась, и как улыбался всю неделю, когда потом узнал, что у него ещё будет сын. Грету он просто обожал — может быть, видел в ней что-то от себя, не знаю… Морально она всегда была сильнее меня, да и впрямь с возрастом всё больше стала походить на папу, только чуть повеселее, что ли. А мама… в ней, в отличие от папы, было мало серьёзного. Конечно, в нужные моменты она всегда была ответственной, решительной и всё такое, однако в обычной жизни — та ещё хохотушка. Да и красавица к тому же… Я слышал, за ней много кто ухаживал в молодости, предложения поступали чуть ли не каждую неделю, а она вот вышла за отца. Нужно ли говорить, как все их знакомые охренели? Больше всех именно папа, наверное.       Магнус не выдержал и рассмеялся, Ян подхватил его смех. То, с какой любовью он рассказывал о родителях, трогало до глубины души — и одновременно вызывало тупую боль в сердце от осознания, что этих людей больше нет рядом с Яном и Гретой, что те остались наедине с этим миром — всего лишь дети в облике взрослых, дети, которые всё ещё нуждались в том, чтобы мать с отцом просто были рядом, поддерживали, любили, в конце концов.       — Знаешь… я всегда думал, что мои родители будут жить вечно, — хриплым голосом проговорил Ян. — Что они никогда не постареют и не умрут, и что мы с Гретой так и останемся подростками, прикрывающими друг друга в случае чего. Но я и оглянуться не успел, как у папы в волосах появилась седина, а у мамы — морщинки на лице. Раз — и их уже с нами нет, хотя только утром я видел их живыми и невредимыми, слышал их голоса, говорил с ними о том, чем займусь сегодня вечером. Два — и Грета из задорной девчонки превратилась во взрослую самостоятельную женщину. Я больше не встречаю её ночью по дороге из клуба, она не учит со мной чёртову физику до полуночи. Она постоянно занята, постоянно в разъездах. И всегда одна. Три — и я сам уже разменял третий десяток, сам превратился из парня, мечтавшего стать рок-музыкантом, во взрослого, копающегося в машинах. И тоже был один.       Объятие стало крепче.       — Время летит так быстро… Мы с Гретой не говорим об этом, но я знаю, что она тоже об этом думает. О том, что было бы здорово вернуться домой, попробовать мамину еду, поспорить с папой о какой-нибудь ерунде. Просто, блин, поговорить… как мне этого не хватает! Как много я не успел сказать, как много не успел сделать! Обнять маму, пожать руку папе — такая глупость вроде бы, но как же я иногда хочу повернуть время вспять и просто успеть сказать что-то важное. А может быть, всё предотвратить. Честно, душу бы продал за один такой шанс — всё исправить. Жаль, что нельзя. Я бы всё на свете отдал, лишь бы только вновь их увидеть — хотя бы на секунду.       Магнус молчал — а у самого ком в горле стоял. Никогда прежде он не слышал такого волнения в голосе Яна, такого пыла, такой тоски. Всё это вместе било по нервам как электрический ток, шевелило что-то в глубинах его души, вызывало ворох мыслей в голове — о себе и своих отношениях с родителями, о том, что те тоже не молодеют. Он никогда не думал о том, что его мать и отец когда-то могут умереть — в его представлении родители всегда были теми, кто живёт вечно. Всегда.       Он вжался в Яна плотно, всем телом, и уткнулся носом в его ключицу, которую прожигал взглядом всё это время. Грета, Ян… они и впрямь были всего лишь детьми, старательно прикидывающимися взрослыми. Одинокие мальчик и девочка, брат и его любимая сестрёнка, оставшиеся вдвоём в этом огромном мире без всякой поддержки и опоры. Никого у них больше не осталось, кроме друг друга — и то их связь каждый раз проходила испытание огромным расстоянием, работой и постоянной занятостью. Ян боялся потерять Грету, она наверняка боялась того же самого — потому они так отчаянно цеплялись друг за друга в короткие моменты встречи, потому так не хотели отходить друг от друга и расставаться надолго. Одинокие и потерянные, до сих пор.       — Не реви, — прошептал Ян, хотя сам тихо плакал — впервые за долгое время. Магнус шмыгнул носом.       — Я не реву.       — Ну конечно, конечно, — ласковое поглаживание по голове добило окончательно — кто тут кого вообще должен утешать, чёрт возьми? — Уже почти семь. Пора вставать, Магнус.       — Ян, — Шмидт, нехотя выпутавшийся из крепких объятий и поднявшийся на ноги, обернулся. — Просто, чтобы ты знал… Ты больше не один.       Магнус при всём желании не смог бы измерить всю глубину этих чувств, с которыми Ян посмотрел на него после этих слов. Шмидт рассматривал его лицо минуту или две, потом склонился и поцеловал, едва касаясь губами губ, однако этим поцелуем он сказал больше, чем когда-либо смог бы сказать словами.       Слова были не нужны вовсе.       Дом встретил Магнуса тишиной. По дороге сюда он долго думал о словах, сказанных Яном и задевших за живое, о самом Яне, которого проводил двадцать минут назад, о Грете, о родителях — своих и Яна… Мыслей было слишком много для такого спокойного и безмятежного утра.       Тихонько, чтобы не разбудить мать с отцом, Магнус разделся и прошмыгнул на кухню — но там уже сидела мама, читающая газету и попивающая кофе. Хлопья, залитые молоком, стояли рядом. Она подняла взгляд на Магнуса — всё ещё сонная, непричёсанная, в махровом халате, помятом кое-где. Ни грамма косметики на лице, ничего, что выдавало бы в ней ту Эльзу Фишер, что он наблюдал изо дня в день, что видели в ней посторонние.       Мама, осмотрев его внимательным взглядом, чуть улыбнулась — сдержанно, как всегда.       — Доброе утро. Отец ещё спит. Присаживайся.       Магнус кивнул, но садиться не стал — быстро заварил себе кофе, частью своего разума находясь где-то очень далеко. Мать отложила газету и теперь смотрела в окно, на заснеженную улицу, залитую лучами недавно взошедшего солнца. Когда Магнус, сделав завтрак и себе, сел за стол, её взгляд обратился на него.       Ни привычной строгости, ни укора, ничего — только лёгкая толика любопытства.       — Где пропадал целый день, если не секрет?       — Друг приезжал. Я всё это время был с ним.       — Тогда почему глаза красные? — Магнус коснулся своего лица, уставившись на мать в недоумении. — Хорошо, я поняла — не моё это дело. Но всё-таки, на будущее — если в следующий раз твой друг приедет к тебе снова, ты хотя бы пригласи его на чай к нам домой. Нечасто удаётся посмотреть на твоих друзей.       Магнус улыбнулся, думая о том, что если вдруг настанет миг, когда он будет знакомить Яна со своими родителями, то точно умрёт от стыда. Возможно, не он один.       — Папа ничего не говорил?       — Всё спрашивал, куда ты запропастился. Но он всегда это спрашивает, ты знаешь. Хотя мы оба думали, что ты вернёшься к вечеру, однако…       — Планы, — Магнус, вспоминая сегодняшнюю ночь, предательски покраснел, — изменились.       Мама промычала так понимающе, как будто и впрямь поняла, что именно он имел в виду.       — Ты не рассказывал о нём, — проговорила она негромко, начиная помешивать пока ещё твёрдые хлопья в своей тарелке. Магнус неторопливо принялся за еду, всё ещё размышляя о разном. На вопрос матери он вопросительно приподнял брови. — Нам с твоим папой нечасто удаётся увидеть твоих друзей, да и вообще… Ты с каждым годом рассказываешь о себе всё меньше, Магнус. Это меня беспокоит.       — Мне просто особо нечего рассказать, — пожал он плечами, думая мимоходом о том, что давно он не говорил ни с кем из родителей вот так… открыто, что ли. Чуть более открыто, чем всегда. Диалог не строился по опостылевшей уже схеме «как дела? — нормально — ну и ладно», в кои-то веки появилось некое разнообразие. С матерью всегда было легче общаться, чем с отцом. Почему — Магнус даже понятия не имел. — В моей жизни ничего, кроме работы, уже год как нет. Музыка, концерты, репетиции, но это ты и так уже знаешь.       — А друг, например?       Магнус всеми силами старался вести себя спокойно, однако дыхание сбилось в самый неподходящий момент. Почему, чёрт возьми, он не мог нормально говорить о Яне, не выдавая себя? Почему сердце так билось, почему всё его тело начинало странно дёргаться, а голос — нервно дрожать?       — Ну… тоже ничего особенного. Познакомились несколько месяцев назад, начали общаться, сдружились. Типичная история.       Мама кивнула и вновь посмотрела в окно. Судя по всему, нервозность Магнуса не была такой явной, как он думал — она ничего не заподозрила.       — Надеюсь, он хороший парень. Как его зовут, кстати?       — Ян, — произнёс Магнус протяжно, с тихим выдохом. Мама вновь окинула его странным, нечитаемым взором.       Чёрт, ну зачем он произнёс это имя с таким явным придыханием, чуть ли не нежно?       — И да, он хороший, — добавил Магнус неуверенно, всеми силами стараясь подавить в себе эту чёртову неловкость. Мама никак не прокомментировала это его «Я-я-ян», даже несмотря на то, что оно так и кричало: «о, мама, я так в него влюблён». Может быть, не заметила? Может быть, ему просто показалось? Хорошо, если так.       В любом случае, мама всегда была слишком тактичной, чтобы допытываться — обычно она пыталась выудить из него какую бы то ни было информацию менее заметными способами. Аккуратными расспросами. В паре с отцом она была бы хорошим полицейским. Тот же всегда спрашивал в лоб, не думая о том, что вопрос может прозвучать нетактично, неуместно, и вообще вогнать в краску.       В последнее время такие вопросы обычно звучали в духе: «ну как, нашёл себе уже девушку?» В такие моменты Магнус терялся и не знал, что ответить; оставалось только мямлить неуверенное отрицание, придумывать отговорки. В самом деле, не говорить же ему, что он не по девушкам? Особенно учитывая, как «радушно» его родители относятся к геям.       Послышались медленные ленивые шаги, и в кухню вошёл отец, сонный и растрёпанный. Магнус даже удивился — сегодня определённо странное утро. Впервые за очень долгое время он видел родителей такими, как сейчас — не серьёзными, строгими и вечно одетыми с иголочки, а простыми людьми.       — Доброе утро, — отец поцеловал мать в щёку. Магнус даже подумал на секунду, что тяжёлая отцовская ладонь грубовато-ласково потреплет его по макушке, как когда-то давно, в детстве, но этого не случилось — не маленький он уже всё-таки.       Бросилось в глаза вот ещё что — только что Магнус осознал по-настоящему, как они друг друга любили. Мать рассказывала, их родители — его бабки и деды — были против брака, и даже на свадьбе пробыли меньше всех, не благословив их толком. Лишь когда Магнус родился, они стали относиться к союзу Фишеров более-менее лояльно, но и после отношения в семьях были натянутыми. Ещё ребёнком Магнус это замечал. Когда он некоторое время гостил у бабушки — у обеих, — те повторяли одно и то же: «Свадьба была ошибкой, когда-нибудь твои родители разойдутся».       И вот, они женаты больше двадцати лет, и ни разу за это время не возникало даже мысли о разводе. Глядя на мать с отцом, Магнус видел идеальную в своей строгости и сдержанности пару. Оба родителя считали друг друга равными, старались не ругаться, всегда находили компромиссы. Откуда же они могли знать, что их сын будет… таким? Примут ли они его, если он скажет, что влюбился в парня, или отвернутся? Будут ругаться, кричать, давать наставления и поучать, кого на самом деле стоит любить, или оставят его в покое — ведь вроде не маленький уже?       Магнус не знал. На самом деле, пока не хотел знать. Когда-нибудь они узнают его «маленький секрет» — сами догадаются, или он им скажет, неважно. Он только надеялся, что они не сочтут это блажью, как в детстве. Что не отрекутся от него. Глупо надеяться, но всё же… было бы здорово, если бы они приняли его таким, какой он есть.       Но, наверное, такое невозможно.       Берлин встретил его снегопадом и слякотью под ногами.       Магнус решил вернуться пораньше на три дня. Попрощался с родителями, захватил сумку и отправился в путь. Настроение было… никаким. Он апатично разглядывал зимние пейзажи за окном, пытаясь выкинуть из головы мысль о том, что сразу после отдыха снова придётся лицезреть противную рожу господина Брауна каждый чёртов день и слушать его крики. Девчонкам в их оркестре было ещё повезло — на них он срывался меньше и не оскорблял, а вот парням доставалось по всей строгости. Каждый участник хотя бы раз получал от Брауна нагоняй и уходил с работы будто помоями облитый. Магнус к этому уже привык и не обращал внимания — только шум его голоса раздражал, от него даже голова болела. Да и сосредоточиться не получалось никак.       Ещё в пути он написал Фриде — они давно не общались. Поинтересовался, как у неё дела, и она ответила незамедлительно. Попросила о встрече — возможно, что-то случилось. Магнус согласился, они согласовали время — и сразу после того, как он разобрал немногочисленные вещи, раздался стук в дверь.       Фрида, наткнувшись растерянным взглядом на его лицо, улыбнулась едва-едва.       — Привет, Магнус.       — При… — он осёкся — странный блеск в её глазах тут же привлёк его внимание. — Что такое? Почему плачешь?       Она тут же вытерла слёзы и махнула рукой.       — Пойдём, проветримся. По дороге расскажу.       Всё чесался язык начать расспросы — кто обидел, какие проблемы, может, что-то серьёзное произошло? Может быть, Браун позвонил и сказал, что выгонит — он, бывало, делал так иногда, когда был пьян. Странные развлечения у их руководителя были, ничего не скажешь. Фрида немного успокоилась, вытерла слёзы с глаз. На улице почти не было прохожих, погода особо не располагала к прогулкам. Так было даже лучше.       Они прошли дальше по улице, и Магнус приобнял девушку за плечи, подбадривая и терпеливо ожидая её слов.       — Он меня бросил, — выпалила она, будто сама не веря в то, что сказала.       — Кто?       — Парень мой. Да, Магнус, у меня был парень — но не рассказывать же мне о нём на каждом углу, — Фрида прислонилась к нему, тоже обнимая. Так и шли, как два идиота, в обнимку — она плакала, он слушал и удивлялся. Не то чтобы они с Фридой были уж очень близки, но много друг другу рассказывали — и тут оказалось, что не он один скрывает свои отношения. Бывает же. — Он не из оркестра.       — Я уже понял. Если бы из оркестра был — я бы вычислил его и как следует ему вломил.       — Я тоже, — Фрида посмеялась. — Жаль, момент упущен — всё как-то слишком быстро произошло. Знаешь, что он мне сказал? Что я не уделяю ему должного внимания. Что я не выгляжу достаточно хорошо для него. Что я в принципе не так хороша, как он думал в начале наших отношений! Представляешь?       Магнус ощутил, как желание дать козлу в морду возросло раза в три — а то и больше.       — Мудак! — выплюнула она злобно, сжимая пальцы на его пальто. — Как будто сам он — чёртов принц на белом коне! Да что я вообще в нём нашла? Всё бегала за ним, как дурочка, чуть ли не в рот заглядывая. Ну не идиотка ли?       — Ты не виновата, — Магнус горько улыбнулся, услышав отражение собственных мыслей в её словах. — Не могла же ты знать, что он такой, когда вы только-только начали встречаться. Хорошо, что разошлись, пока ничего страшного не случилось — мало ли, что у него там на уме могло быть.       Фрида прекратила плакать и злиться — быстро пришла в себя. Она всегда была отходчивой. Быстрее бы выбросила этого мудака из головы и не винила себя в том, что случилось. Этот совет пригодился бы Магнусу год назад. Да и сейчас было бы здорово ему последовать. Жаль, сделать это не так-то просто, как кажется на первый взгляд.       — Не слушай его. Ты красавица, каких поискать, умная, хорошая, да и музыкант отличный, к тому же.       — Умная, — хмыкнула она невесело. — Стала бы умная с таким встречаться?       — О, прекрати! Ты не можешь читать чужие мысли и видеть людей насквозь. Так случилось — и что поделать? Все мы иногда встречаемся не с теми людьми, с которыми хотели бы. Просто нужно принять это и двигаться дальше. И радоваться, что опомнились вовремя, а не спустя десять лет, думая, что вся жизнь смыта в унитаз из-за одного человека.       — Ты прав, Магнус, — сказала Фрида тихо — мощный порыв ветра едва не заглушил её слова, но Фишер её услышал. — Похоже, и с тобой такое случалось?       Он вспомнил — красные простыни, от цвета которых тошнило. Страх и следы на теле. Боль и вина. И Яну он всё ещё ничего не рассказал, решив соврать… какой же он идиот!       — Было дело.       Фрида всё-таки отпустила его и отошла чуть-чуть. Посмотрела ему в глаза и улыбнулась так… тепло и по-родному, как будто перед ним раскрылись невидимые объятия — объятия сестры, которой у него никогда не было.       — Раньше я даже жалела, что нам с тобой не суждено быть вместе.       Он едва не споткнулся, услышав такое неожиданное признание. Фрида рассмеялась.       — В смысле?       — Когда я только пришла в оркестр, ты мне сразу приглянулся. Да и не только мне. Но я быстро потеряла к тебе романтический интерес, потому что поняла, что с тобой у меня ничего не выйдет.       Он моргал растерянно, не зная, что и думать. Фрида была в него влюблена? Ну, не то чтобы влюблена, но всё-таки испытывала к нему какую-то симпатию… Неожиданно было слышать об этом спустя почти год совместной работы. Он ведь даже ничего не замечал — искренне считал, что на него именно с романтической точки зрения никто в их группе внимания даже не обращает. У кого-то были отношения и семьи, кто-то просто был один, кто-то флиртовал друг с другом. Магнус всегда оставался в стороне от этого и увлекался лишь работой. А тут — такое…       — Как же ты это поняла? Ну, что у нас бы ничего не вышло, — боже, и почему он опять начал краснеть?       — Да так, — Фрида улыбнулась загадочно. — Сначала я подумала, что ты просто стеснительный тихоня, который боится отношений. Потом как-то понаблюдала за тобой и поняла, что ты… это просто ты. Не стеснительный, а просто немного другой. Знали бы другие девчонки, точно разочаровались бы. Они-то свято уверены в том, что ты натурал.       Последняя фраза вышибла воздух из лёгких. Магнус остановился и вытаращился на Фриду огромными глазами, не зная, что сказать. Она же вела себя так, будто ничего такого не сказала. Будто ничего дурного не произошло.       Но почему Магнусу хотелось провалиться сквозь землю от стыда?       — Как… как ты…       — Магнус. Я не слепая. Ты всегда вёл себя немного отстранённо с женщинами. С мужчинами, впрочем, тоже, но немого иначе. Замечал, что парни обычно оборачиваются на красивых девушек, когда идут по улице? Рассматривают оценивающе при знакомстве? Ты делаешь то же самое, только объекты твоего внимания — другие мужчины в основном.       Чёрт возьми…       Магнусу хотелось осесть в снег и закрыться руками, чтобы… спрятаться, наверное. Фрида смотрела на него, взгляда не отводя, и явно не была настроена против этой его «особенности», но ему самому почему-то было страшно неловко.       Он знал прекрасно, что любит мужчин — ещё бы для него это стало новостью. Только мысль о том, что об этом может знать кто-то другой, вводила его в потрясённый ступор. И… неужели это так очевидно?       — Это так сильно заметно? — спросил он севшим голосом.       — Да нет. Если не допускать подобных мыслей, можно ничего не заподозрить. Я просто первое время пыталась понять, что с тобой такое, и только, понаблюдав, поняла, — она помолчала. — Да ладно, перестань. Что же ты, теперь ненавидеть себя будешь? Что есть, то есть. Я не смею тебя осуждать или что-то вроде того. Хотя, когда я это поняла, я разочаровалась. Ты мне сильно нравился.       — Чёрт, теперь я чувствую себя виноватым…       — Ну не идиот ли?       Они рассмеялись — немного неловко, но постепенно вся напряжённая атмосфера стала растворяться. Фриде стало куда легче, Магнусу, впрочем, тоже… будто второе дыхание открылось. Паника прошла, ступор тоже — Фрида близкий человек, она никогда не сделает ничего плохого. Это обнадёживало.       Было бы так же легко с мамой и папой… Магнус отогнал эти мысли, задвинул их на задворки сознания хотя бы на время. Не хотелось думать о плохом.       — Что-то холодно, — Фрида нарушила тишину первой. — Зайдём в кафе какое-нибудь? Хочется перекусить и переключиться на что-то позитивное.       — Почему нет? — Магнус пожал плечами и улыбнулся.       В кафе было не особо много народу. Фрида пошла выбирать столик, Магнус — делать заказ. После холодной сырости улицы хотелось чего-нибудь горячего… Выбор остановился на чае и каких-то аппетитно выглядящих горячих бутербродах со странным названием. Ожидая заказ, Магнус достал телефон и написал Яну:       «Я уже в Берлине. Сейчас гуляю с коллегой по работе. Может, встретимся завтра?»       Он отошёл в сторону, давая следующему посетителю сделать заказ. Ян будто только его сообщения и ждал — ответил незамедлительно:       «Уже соскучился?»       Магнус улыбнулся, закатив глаза.       «На стены уже лезу, так сильно скучаю».       «Тогда я заеду завтра после обеда».       «Договорились».       — А ты сильно изменился, Магнус.       Он поднял глаза.       Что-то долго не давало ему сфокусировать взгляд, блуждающий по чужому лицу. Распознать знакомый голос, навязчивым эхом звучащий в ушах. Тело охватил ступор, но глаза смотрели и видели: красивое лицо, стильная причёска, небольшая щетина, отблеск зелёных глаз. Губы улыбались, но глаза смотрели внимательно, цепко… повелительно?       Магнус подавил в себе порыв отшатнуться. Телефон едва не выпал из вспотевших ладоней, но хватило ума его удержать.       Мужчина напротив улыбнулся ещё шире — казалось, дружелюбно, но улыбка ни разу таковой не была, — и наклонил голову вбок.       — Ты так побледнел, будто призрака увидел. В чём дело, Магнус? Не узнал?       Узнал. Ещё как узнал. Хочешь не хочешь — узнаешь из тысячи посторонних, даже если изменения во внешности будут значительными. Как можно забыть того, кто был твоей первой любовью?       Любовью, которую долгое время хотелось стереть напрочь из своих воспоминаний?       Он смотрел на Магнуса испытующе, будто проверяя, что тот скажет. А в голове у Фишера не было ни единой мысли — только с губ сорвалось тихое и слегка испуганное:       — Себастьян?..