Единственная любовь, которую мы знали

Время шло, и Бенджамин Шарп очень быстро потерял интерес к своему сыну так же, как и к дочери. Казалось, что он наигрался в заботливого отца, и стал принимать такого желанного когда-то наследника, как данность. Люсиль не понимала его. Разве можно было не любить и не восхищаться Томасом? Он был похож на маленького ангела, когда проникновенно смотрел своими чистыми, как ясное небо глазами, и ему тут же можно было простить любые грехи. Так, во всяком случае, казалось Люсиль. Но не ее родителям. Вместо матери у них была Матильда, горничная, которая присматривала за детьми. Но времени на своих подопечных у нее так же было не много, поскольку надо было выполнять массу иных поручений по дому, который с каждым годом приходил все в большую негодность. - Проклятое место,- едва слышно буркнула Люсиль, когда ее нога едва не провалилась между досками лестницы по дороге вниз. - А?- переспросил Томас, ступая позади по пятам сестры. Он всегда был ее хвостиком, спутником и соучастником по проказам, если они случались. А случались они не часто, поскольку следы от розг и отцовского ремня с большой бляшкой слишком долго сходили. - Ничего, забудь,- Люсиль уже спустилась вниз, когда застыла на месте, услышав крики матери, доносившиеся из зала,- Тише, стой тут. Как можно незаметнее, она подошла ближе, чтобы из-за угла посмотреть что происходит. Томас, ослушавшись ее, уже стоял у нее за спиной. Люсиль закатила глаза, раздражаясь на миг, что брат проигнорировал ее просьбу, но больше для виду. Ей нравилось, что Томас стремится подражать ей. Отец был пьян. Он размахивал руками, периодически замахиваясь на жену, которая громко рыдала, чем, кажется, злила его еще больше. Люсиль сама едва не завизжала от испуга, когда почувствовала прикосновение к пояснице, но это был всего лишь Томас, который пытался выглянуть из-за спины сестры, чтобы самому посмотреть, что происходит. - Ты непроходимая идиотка, Беатрис!- орал мистер Шарп, брызгая слюной. Его налитые кровью глаза, казалось, вылезут на лоб. В такие моменты Бенджамина боялись все домочадцы, и не зря,- Как до сих пор земля еще носит тебя? Мне осточертело твое лицо, твой щенячий лай и рот, из которого вылетают одни глупости! Дом до ума довезти не можешь, детей тоже. Что из них вырастет? Они оба в твою породу, Беатрис! Взять хотя бы Люсиль. Ей уже тринадцать! Не успеешь опомниться, как мы выдадим ее замуж, дай Господь нашелся бы несчастный, кто позарится на нее. Уже сейчас необходимо искать ей подходящую партию. А ты уверена, что жених не выскочит за дверь в тот миг, когда она поздоровается с ним? Она глупа как пробка, и только дурак этого не заметит. Ты слишком мало занимаешься с ней! Люсиль казалось, что она поперхнулась воздухом. Да, грубость отца для нее не в новинку, но она никогда не сможет спокойно слушать подобные вещи про себя. - Будто тебе есть дело до собственных детей?!- взвилась миссис Шарп, к которой неведомо откуда пришла смелость, которую, очевидно, породила ярость,- Не строй из себя образцового отца! Ты только и знаешь, что пить, ходить по борделям и при этом делать вид, будто ты святоша, и мы обязаны плясать под твою дудку. Я уже молю небо, чтобы ты однажды обпился и подох где-нибудь в канаве, не вернулся домой… Договорить Беатрис не успела. Шарп схватил ее за горло, встряхнул, словно куклу, пока женщина хрипела, пытаясь разжать его пальцы. В этот момент произошло сразу две вещи: Беатрис достала из пояса платья нож для бумаг, и Томас, выскочив из-за спины сестры, ринулся в комнату. - Нет!- только и успела выкрикнуть Люсиль, пытаясь успеть ухватить брата, но пальцы прошли через воздух,- Томас, стой! Беатрис воткнула в руку мужа перочинный нож, тот взвизгнул от боли и отпустил ее, прижимая к груди окровавленную руку. Томас схватил вазу, словно оружие, и встал перед матерью, которая осела на пол, не переставая кашлять, вплоть до рвоты. - Не трогай маму!- Томасу не было еще и десяти лет, но как твердо звучали его слова! Люсиль застыла в нескольких шагах от него, не решаясь подойти ближе,- Я запрещаю тебе! - Чтооо?!- вскипел Бенджамин, выхватывая вазу из рук сына, и с силой швырнул ее об пол. Томас вздрогнул, губа его задрожала, но он мужественно держался,- Ты, сопляк, будешь указывать мне?! Да если бы не я, то тебя бы и в помине не было бы, щенок! Знаешь, сколько таких было до тебя? Да тебе нужно судьбу благодарить и ноги мне целовать, что жив остался! А ты, неблагодарный…! Мистер Шарп ударил мальчика по лицу так, что аж брызнула кровь, и тот расплакался, окончательно испугавшись. - Не смей поднимать на него руку!- Люсиль встала между отцом и братом, ее глаза пылали яростью так же, как у ее оппонента,- Мы ничем тебе не обязаны, потому, что ты палец о палец не ударил, чтобы сделать хоть что-нибудь хорошее для нас. Тебя здесь никто не любит! Ты не заслужил ни нашей любви, ни нашего уважения! - Ах ты маленькая дрянь!- Бенджамин схватил дочь за руку, отчего та зашипела от боли, но не могла вырваться из его железной хватки. Он волок ее на улицу, не взирая на сопротивление, не прекращая ругаться,- Сейчас я преподнесу тебе урок, надеюсь, ты его хорошенько запомнишь. Томас бежал следом, но на безопасном расстоянии, и плакал, а Беатрис даже не вышла. Люсиль хваталась за каждый дверной косяк, упиралась ногами, брыкалась, но отец был намного сильнее. Он швырнул ее в центре двора, как ненужную вещь, и Люсиль так и лежала, боясь даже представить что сейчас будет. На улицу повыходили слуги. Женщины прикладывали ладони ко рту от страха, тихо переговариваясь между собой, мужчины стояли молча, опустив глаза в землю. - Эй ты!- обращаясь к одному из них выкрикнул Бенджамин. Запоминать их имена было ниже его достоинства,- Розги мне сюда, да поскорее! Люсиль коротко всхлипнула. Она знала, что сейчас будет больно, очень. Это намного хуже привычных пощечин. Отец нечасто применял розги, но если лупил ими, то изо всей силы, как скотину. Две дорожки от слезинок все же пробежали по щекам, но Люсиль быстро взяла себя в руки. Не позволит она отцу лицезреть свои слезы, не дождется! Трясущимися руками молодой паренек протянул мистеру Шарпу розги. Тот выхватил их так, что юноша от боли отдернул руку – на ней выступали багровые полосы. Люсиль стиснула зубы, всем своим видом бросая вызов отцу. На пороге дома рыдал Томас, на него Люсиль старалась не смотреть, боялась, что ее уверенность пошатнется. Одним движением Бенджамин разорвал платье на дочери, оголяя ее спину. Люсиль лежала на животе, зажмурив глаза и впиваясь в землю ногтями, ожидая, когда же розги хлестнут ее кожу в первый раз. Она боялась даже выдохнуть, ждала, ждала, и в тот момент, когда она всего на мгновение позволила себе расслабиться, хлыст прошелся по ее спине, от неожиданности выбивая воздух из легких, вырывая из горла крик. Люсиль не хотела кричать, но ничего не могла с собой поделать. Кожа горела огнем, с каждым ударом ей казалось, что следующего она уже не вынесет. Она орала, выла, но знала, что никто не придет ей на помощь, никто не осмелится и слова наперекор сказать Бенджамину Шарпу. - Отец, умоляю! – Люсиль уже не узнавала себя, своего голоса, речей, в которых она впервые за долгое время молила отца о прощении,- Пожалуйста, прекрати! Папа, пожалуйста! - Бенджамин, остановись!- из пелены тумана бреда, что почти застилал взор Люсиль, девушка услышала голос матери, которая, наконец, вышла на улицу,- Еще немного, и ты убьешь ее. Шарп остановился, оглядывая дело рук своих. Его дочь лежала в крови, дрожа и плача, и хлыст в его руках дрогнул, а затем опустился, не нанося удар. Люсиль боялась пошевелиться, да и не могла, если честно. Каждый вдох отзывался через боль, от которой хотелось закрыться, потерять сознание, но не получалось. Она все так же всхлипывала, уткнувшись лбом в сырую землю. - Надеюсь, ты сделала выводы. - Бенджамин прокашлялся, нарушая тишину,- И уяснила, что последует за непослушанием. Краем глаза Люсиль видела, как упали розги рядом с ней, как развернулись ботинки отца в другом направлении – он уходил со двора. Девушка закрыла глаза, мечтая провалиться в забытие. - Люсиль!- над ухом прохрипел жалобный и испуганный голос Томаса. Он здесь? Или ей мерещится?- Люсиль, я здесь. Вставай. Вставай, я помогу тебе. Обопрись об меня, ну давай же! Но Люсиль не могла издать ни единого звука. Все уплывало от нее, голоса шумели в голове, она даже не могла определить сколько людей сейчас стоят над ней, она слышала только голос брата. Затем почувствовала, как он берет ее за руку, осторожно кладет себе на плечи, обнимая шею, пытаясь поднять сестру на ноги. Люсиль повисла на нем, шипя от боли. Она не представляла, как сделает первый шаг, как дойдет до их комнаты, что на самом верху дома. Как после такого смотреть в глаза отцу, который ее ненавидит, матери, которая заступилась лишь тогда, когда он едва не убил собственную дочь, брату, которому пришлось увидеть, что и она бывает слабой, что она не сможет защитить его? В руках Томаса было тепло и надежно. Впервые Люсиль позволила себе быть ведомой, а не ведущей, довериться, почувствовать себя слабее брата, и показать, что нуждается в нем порой сильнее, чем он в ней. Как они дошли до комнаты Люсиль не поняла. Никто не поднялся вслед за ними, никому как обычно не было дела. Томас осторожно усадил сестру на кровать, но держать израненную спину прямо не было сил, и Люсиль положила голову на его плечо, прикрыв глаза в изнеможении. - Что мне сделать, Люсиль?- голос Томаса был таким хриплым и дрожащим, будто несколько минут назад его самого истязали розгами. Дрожащими пальцами он прикоснулся к щеке Люсиль, ее ресницы затрепетали, глаза открылись. - Ты мой ангел хранитель, ты это знаешь?- Люсиль слабо улыбнулась, любуясь чертами его лица. - Похоже, у тебя бред,- постарался отшутиться Томас, но его щеки и уши слегка покраснели. - Нет, нет…ты и правда ангел. Понятия не имею как наши родители могут поступать с нами так. Особенно с тобой. Ты – воплощение всего светлого, что есть в этом проклятом доме…,- Люсиль закашлялась, отстранившись от брата, тут же застонав от усилившийся боли. - Их надо обработать,- заметил Томас, одним взглядом указывая на раны, которые прекрасно виднелись сквозь разодранное платье. Люсиль согласно кивнула. Дальше Люсиль чувствовала руки, которые осторожно, боясь причинить боль, освобождали ее от ткани, что некогда была одним из ее любимых нарядов, как пальцы осторожно прикасались к ее спине, как голубые глаза брата изучали ее исполосанную спину, а лоб хмурился. От прикосновений она шипела, словно кошка, но тут же успокаивалась от тихого «Шшш…» и легкого дуновения ветерка – Томас дул на ее пылающую кожу, охлаждая ее. - Спасибо,- прошептала Люсиль, когда все закончилось, целуя брата в щеку, слишком медленно отнимая губы от его кожи. Томас улыбнулся, но как-то криво, слишком поспешно сменив тему разговора. Люсиль прилегла на постель, наслаждаясь звуками его голоса и его рассказами, напоминающими сказки, которые сама Люсиль часто читала ему перед сном. Раны саднили, но Люсиль это было уже почти не важно. Она поймала себя на мысли, что ничто не имеет значения, когда рядом Томас. И пусть хоть весь мир рухнет, но вдвоем они выстоят.