Единственная любовь, которую мы знали

Отца не было дома три месяца. Люсиль уже начинала надеяться, что он никогда не вернется, да и все другие жители дома явно разделяли ее мысли. В поместье Шарпов поселилась тишина, которая вполне устраивала Люсиль. В их комнате, на чердаке, было светло, и этим могла похвастать чуть ли не единственная комната в огромном поместье. Они с Томасом целыми днями просиживали здесь, она – играя на пианино, а Томас – уткнувшись в изготовление очередной куклы, стараясь, чтобы в этот раз ноги или руки игрушки продержались в нужных местах больше, чем неделю. Бродить по дому им запрещала мать, делая своих детей узниками в собственном доме, но Люсиль успела к этому привыкнуть. Выходили они лишь на совместные обеды, и по вечерам Люсиль играла для всех в холле внизу, и не дай Господь она ошибется в воспроизведении очередной композиции. Уже два года Люсиль усиленно занималась, училась музыке, языкам и науке, так было велено отцом, который очень хотел удачно выдать ее замуж. Об этом Люсиль предпочитала не думать, ведь ей было всего пятнадцать, о браке было думать рано, а когда придет время…Люсиль рассчитывала, что все рассосется само собой. Люсиль не видела себя супругой, матерью. Просиживая день за днем с братом в одной комнате, она настолько привыкла к его обществу, что уже не могла представить, что однажды покинет этот дом, а с Томасом будет видеться пару раз в году на семейных торжествах. Эта мысль вселяла почти животный ужас. Нет, никогда и ни за что она не покинет Томаса! Пусть отец хоть изобьет до полусмерти, она ни за что не подчинится его воле! - Смотри, что я сделал!- Томас словно светился изнутри, протягивая сестре куклу, буквально не в состоянии стоять на месте в ожидании ее реакции,- Я немного поработал над механизмом, и теперь она может открывать глаза и рот. Люсиль покрутила куклу в руках, едва заметно улыбаясь, наблюдая, как кукла хлопает ресницами. Девушка специально не спешила выражать своих эмоций, исподтишка подглядывая, как Томас изводит себя и теряется в догадках нравится ли сестре его подарок. - Томас, -Люсиль прочистила горло, специально медленно растягивая свой ответ,- Она…прекрасна. - Правда?- Томас облегченно выдохнул, немного нервно рассмеявшись,- Я рад. Очень рад, что угодил тебе, Люсиль. - Тебе не нужно угождать мне, мой дорогой брат,- Люсиль отложила игрушку в сторону, подойдя ближе, прикасаясь ладонью к плечу Томаса,- Мы не можем разочаровать друг друга. Никогда, чтобы не случилось… Ее слова лились медленно, проникновенно, это будто вводило юношу в легкий транс, и он не слышал больше ничего, кроме слов сестры о преданности, не чувствовал ничего, кроме тепла ее рук, не видел ничего, кроме ее глаз и губ, которые шептали такие необходимые ему слова. Томасу было нужно, чтобы Люсиль была с ним, он так боялся остаться один. -…я буду с тобой,- последние слова прозвучали почти неслышно, и Люсиль поцеловала Томаса в щеку, затем в другую, и, наконец, коснулась губами его губ. Томаса вдруг обдало жаром, который тут же сменился холодом, проходящим через весь позвоночник. Это было так неожиданно, совсем не похоже на сестринский поцелуй, а оттого неправильно. И Томас совсем не знал как на это реагировать. Он просто замер, как столб, будто желал остаться неподвижным до скончания веков, ну или хотя бы до конца этого странного поцелуя. Хуже всего было то, что Томас не чувствовал брезгливости. Он понимал, что целуется с собственной единокровной сестрой, и лишь от этой мысли становилось дурно, но физически не было противно. Как может быть противен человек, который является для него всем? Люсиль медленно отстранилась, пытаясь в ответ заглянуть в глаза брату, который с не меньшим рвением стремился не глядеть в ответ. - Томас?- Люсиль взяла его за подбородок, и Томасу ничего не оставалось, как встретиться с ней взглядом,- Мне так больше не делать? Томас уже хотел выдавить из себя: «Нет, больше никогда», когда внизу послышался шум и крики. Это могло означать только то, что отец прибыл в Аллердейл Холл, а это не сулило ничего хорошего его жителям. - Отец?- первым произнес свою догадку Томас, наблюдая, как стремительно бледнеет его сестра, прежде чем кивнуть и спешно устремиться вниз на первый этаж. Пару секунд Томас невидящим взором смотрел на порог, где еще мгновение назад мелькнул лиловый подол платья старшей сестры, а затем, словно скинув с себя оцепенение, бросился следом. Бенджамин Шарп стоял у камина, шатаясь от выпитого крепленого, даже не взглянув на своих детей, когда они появились в комнате. Мать сидела на диване, пряча лицо в ладонях и громко всхлипывая. Томас успел разглядеть ее рассеченную бровь, и этого оказалось достаточно, чтобы ярость с новой силой вскипела в нем. Он никогда так сильно не ненавидел собственного отца, на которого однажды хотел быть похож. В это мгновение он почувствовал, что готов убить. Кровь стучала в висках, не понимая, что делает, Томас подбежал к отцу, словно это заняло всего секунду, и со всей силы толкнул его. Шарп старший, не устояв на ногах, рухнул на пол. - Когда ты прекратишь издеваться над своей семьей?!- не своим голосом кричал Томас, чувствуя, как истерика подступает все сильнее. Подавив в себе желание просто разрыдаться и убежать из комнаты, он продолжал выплескивать все, что наболело и мучило его душу долгие годы,- Неужели мы совсем ничего для тебя не значим?! Ты ни во что не ставишь ни свою жену, ни своих детей, тогда зачем мы тебе? Для статуса? Для хвастовства? Для рукоприкладства? - Не надо, Томас…,- предостерегающе произнесла Люсиль, пока их отец тяжело поднимался на ноги. - Я хотел, чтобы хоть кто-то в этом доме был мужчиной…,- начал Бенджамин, но сын тут же перебил его. -…ведь это явно не про тебя,- вставил Томас. Люсиль испуганно прижала ладонь ко рту, и сам Томас, похоже, понял, что он сказал, но было поздно. Глаза Шарпа старшего налились кровью и злобой, и Томас помимо воли сделал шаг назад. Гнев отца страшил его, ведь никто не знал через какую грань готов переступить Бенджамин Шарп. Мистер Шарп схватил сына за ворот рубашки, встряхнув как котенка, и Томас не видел ничего вокруг, кроме опасного огонька в глазах когда-то родного человека, лишь фоном доносился визг матери и сестры. - Чем я прогневился перед Господом, что он послал мне таких детей?- разочарование и брезгливость в голосе отца пронзила Томаса в самое сердце, обидела сильнее, чем любые шлепки и затрещины. В какой-то момент юноша поймал себя на мысли, что предпочел бы даже умереть от руки отца, чем слушать вечно его упреки. - Я виновен лишь в том, что не такой как ты?- Томас едва сдерживал собственные слезы, не отводил взгляда, стараясь найти хоть маленькую тень любви в глазах отца, из последних сил надеясь, что она там есть. Ну не может любой отец не любить хотя бы в глубине души свое дитя! - Ты даже безнадежнее своей сестры,- ответил Шарп, уничтожив последнюю надежду,- В ней хотя бы стержень есть. Предательская слеза все же скатилась по щеке Томаса, обжигая лицо, хотя в душе все покрывалось инеем. Никому он здесь не нужен, не любимый сын. Сын, на которого возлагалось слишком много надежд, а он не смог оправдать их. Долгожданный наследник, которого выстрадала его мать, и, по всей видимости, напрасно. - Убери от него руки,- Люсиль выдернула ткань рубашки брата из рук отца, обнимая Томаса за плечи, отводя чуть в сторону,- Хватит на сегодня. Иди, проспись. - Видишь, о чем я говорил?- Шарп старший вдруг рассмеялся, отрывисто и неприятно, словно лающая собака,- Хоть у кого-то тут есть яйца. - Ты омерзителен,- Люсиль поджала губы, и Томас только сейчас заметил, насколько сестра внешне была похожа на их отца. Это был удивительный контраст – такая схожесть внешне и такие разные души. Душа Люсиль Томасу была близка и понятна. Он любил ее улыбку, смех, который звучал нечасто, наставления принимал с покорностью и робел, когда она сидела слишком близко. Ее душа была роднее всех других, а родители отдалялись от него, от них, день за днем. - Следи за языком, чертовка,- мнимое веселье тут же улетучилось, и атмосфера в холле тут же накалилась вновь,- Забыла, небось, как рассекают спину розги? Я думал, что ты усвоила урок, да, видимо, следует напомнить. - Только попробуй…,- угрожающе прошипела Люсиль. В ее широко распахнутых глазах словно горел огонь, и не было страха. Впервые ни тени страха от отцовских угроз. Бенджамин Шарп замахнулся, нарочито медленно, будто давая шанс дочери одуматься, но вовсе не от нежелания ударить ее, а чтобы она отступила, сдалась, струсила и признала его авторитет. Люсиль вскинула подбородок повыше, бросая ответный вызов. И, конечно же, Бенджамин принял его. Звонкая оплеуха едва не сбила с ног, но в ответ не раздалось ни вскрика, ни стона. Люсиль медленно развернула лицо обратно. На ее щеке появилась кровавая отметина, глаза повлажнели, но ни единой слезы не скатилось. Обида и злость сделали ее сильнее за эти годы. - Мало?!- визжал Шарп старший, теряя контроль. Его до чертиков злило упрямство и сила духа дочери,- Тебе мало, дрянь? Да я тебя… - Ты злишься не на них, ты зол на себя,- Люсиль и Томас почти одновременно вздрогнули. Они уже почти забыли, что их мать все еще присутствует в комнате, пока она не подала голос,- Ты злишься, что не смог воплотить в жизнь все то, к чему стремился. И не потому, что не вышло. Ты сам сгубил себя, превратившись в старого пьянчугу, который поколачивает лишь тех, кто слабее. Томас не узнавал свою мать. Впервые за очень долгое время, она решилась не просто вставить слово, а высказать все, что точно так же, как и у ее детей, накопилось за годы молчания. Годы тирании, обид, боли и отсутствия уважения и любви от своего супруга. Томас взглянул на Люсиль, которая так же глядела в ответ. Он знал, что она думает о том же, что тот же ком в горле стоит и у нее, и знал, что безмерно благодарен судьбе, что у него есть сестра, которая любит его сильнее всех на свете. А тем временем Беатрис продолжала, уже не сумев остановить поток укора: - Чаша терпения переполнена, Бенджамин. Мне уже все равно, что скажут люди. Мне плевать на поместье, гори сам в этом аду. Я забираю детей, а ты занимайся тем, что хорошо умеешь – пропивать последние медяки, пока крыша обветшалого дома не свалилась тебе на голову. Миссис Шарп развернула за плечи Люсиль и Томаса, слегка подтолкнув их по направлению к лестнице. «Через час должны быть готовы»,- услышал краем уха Томас, который шел как в бреду, уже слабо понимая, что происходит вокруг и что ждет их в дальнейшем. Томас как раз сошел с последней ступени лестницы, ведущий на второй этаж, когда ладонь матери резко соскользнула с его плеча, и юноша едва удержал равновесие, и тут же уши заложило от женского крика. Когда Томас обернулся, он увидел рядом отца, в пальцах которого была ткань от подола платья своей жены, а сама Беатрис лежала внизу, на первом этаже, и продолжала так же кричать, громко, надрывно, словно в нее вселился кто-то другой. - Мама!- Томас едва справился с оцепенением, на ватных ногах сбежал по ступеням, падая рядом с матерью на колени, не зная как помочь, не зная что делать, а паника стучала в висках. Люсиль последовала за ним, присев также рядом. У нее тряслись руки, когда она бегло осматривала мать, а когда приподняла рваный подол, то побелела как полотно. Томас заглянул туда же, и тут же отвернулся, сдерживая рвотный позыв. В районе колена кость торчала наружу, разрезав кожу как нож масло, по ноге медленно стекали струйки крови, скапывая на старые доски деревянного пола. Выглядело это настолько мерзко, что Томасу казалось, что его вот-вот стошнит. Медленно набрав воздух полной грудью, а затем так же неспешно выдохнув, он вновь обернулся к матери, стараясь не смотреть на ее рану, а дышать мелко и часто, чтобы не слышать витающий в воздухе запах крови. - Люсиль, Люсиль!- вне себя от боли кричала их мать, окровавленными пальцами хватая дочь за руку, перемазывая ее и ее платье своей кровью. В глазах Беатрис плескалось безумие, и у Томаса сжалось сердце от сострадания и страха. Наверное, у их матери болевой шок. - Я здесь, здесь,- тихо шептала Люсиль, бледнея все сильнее с каждой минутой, изо всех сил стараясь не удариться в панику,- Тише, тише. Я позабочусь о тебе. Сейчас мы поможем тебе добраться наверх, а потом отправим нашу Матильду за врачом. Да? Беатрис оживленно закивала, глотая слезы, но трудно было понять, ясно ли ей хоть слово из сказанного. Томас услышал тяжелую поступь по лестнице – вниз спускался их отец. Юноша даже не хотел оборачиваться, ему было противно. Именно в эту минуту он понял для себя, что больше никогда не сможет относиться к отцу как прежде. Таких поступков не прощают. - Вот, умница,- словно ребенка поощряла Люсиль свою маму, придерживая ее за талию и давая возможность женщине опереться на себя,- Сейчас встанем и пойдем в спальню, да? Томас, помоги! Томас взял себя в руки, быстро подхватив мать с другой стороны. Беатрис в изнеможении буквально заваливалась на сына, и у Томаса от напряжения подкашивались колени. Бенджамин Шарп стоял у подножия лестницы, скрестив руки на груди, не давая им подняться наверх. Его слегка качало от хмеля, а в затуманенных алкоголем глазах не отражалось ни тени вины, словно ему было вообще все равно. - Уйди с дороги,- буркнула Люсиль, стараясь обойти отца, но он не пошевельнулся,- Оглох? Ты мешаешь нам пройти. Голос Люсиль звучал довольно твердо и отрешенно, но только на первый взгляд. Томас знал, что в ее душе сейчас целая буря эмоций, так же, как и у него самого. Не говоря ни слова, Бенджамин сплюнул на пол, а потом пнул ногой свою супругу, как дворнягу пса. Беатрис взвыла, ее дети не смогли удержать ее на ногах, оседая на пол вместе с ней. - За все годы брака, гори он в аду, я так и не смог привыкнуть к твоей физиономии,- икнув, Шарп старший равнодушно смотрел на жену, едва заметно качаясь как осина,- Твой голос как стекольный скрежет, твои маленькие поросячьи глазки, острый нос-проныра…тьфу! Но я терпел, терпел, Беатрис, ради удачного слияния двух знатных фамилий. Я должен был стать лучшим, слышишь, шлюха, лучшим изобретателем Англии, а может и не только! Мой ум и деньги твоего папеньки должны были сделать свое дело, которое я мог бы передать потомкам. В одном я просчитался,- Бенджамин сделал пару шагов вперед, оказавшись максимально близко,- Остановил выбор на тебе. С этими словами, Шарп сделал последний шаг вперед, наступая тяжелым ботинком на раненную ногу жены, ломая торчащую оттуда кость окончательно. Мерзкий громкий хруст сменился не менее громким воплем, от которого все тело покрылось мурашками, а Люсиль, уже не в состоянии держаться стойко, в ужасе закрыла ладонями уши, расплакавшись. Оставив жену валяться на полу, содрогавшуюся от крика и плача, он схватил дочь за горло, вырвав хриплый вздох. Томас пытался разжать пальцы отца, но они словно окаменели вокруг горла девушки. - Больше цацкаться не буду,- шипел он, пока Люсиль почти задыхалась,- Пора заканчивать с этим всем. Твоя мать, если не подохнет, больше не будет иметь никакого, даже самого малейшего влияния на дела в этом доме. Томас пойдет в частную школу, может хоть там из него сделают человека, а ты пойдешь замуж. За того, за кого я скажу. И мне плевать, понравится тебе он или нет. Плевать, что бы будешь чувствовать, когда он имеет тебя, и сколько слез при этом ты прольешь в подушку. Ты будешь делать то, что МНЕ выгодно! Хватка тут же исчезла, и Люсиль шумно вдохнула вожделенный кислород. Окинув всех присутствующих таким взглядом, словно находится в цирке уродов, Бенджамин Шарп отправился к себе в кабинет, чтобы открыть очередную бутылку бренди. Томас смотрел ему вслед, ощущая опустошение, словно его наизнанку вывернули. Положив голову сыну на колени, Беатрис проваливалась в беспамятство, а сестра рыдала на его груди, обнимая за шею. «Детство кончилось»,- подумал Томас, давая себе безмолвную клятву, что постоит за своих близких, ведь, похоже, он остался последним мужчиной в роду Шарпов.