Единственная любовь, которую мы знали

Люсиль боялась наступления нового дня. Хоть они были так похожи друг на друга, но каждый последующий из них не сулил ничего хорошего. Беатрис не вставала с постели. Ее дети боялись, что она уже отойдет в мир иной, но женщина постепенно шла на поправку. И хоть вряд ли можно было надеяться, что она сможет ходить как прежде, без костыля, но это лучше, чем испустить дух будучи прикованному к койке. Так Люсиль в столь юном возрасте стала почти полноправной хозяйкой Аллердейл Холла. Ей приходилось делать распоряжения, следить за работой прислуги, а так же за тем, чтобы они получали вовремя свое жалованье, и, конечно же, ухаживать за матерью. Люсиль даже научилась довольно неплохо готовить, и времени на это уходило все меньше, а результат был все лучше. На отца особой надежды не было, впрочем, как и всегда. Однако, теперь, к несчастью домочадцев, он все реже отлучался из дома. Целый день и до поздней ночи он сидел в своем кабинете, выпивая, а если был трезв, то вел себя еще хуже, чем когда был пьян. Люсиль и Томас всячески старались избегать его, но Люсиль это было сделать сложнее - особняк нуждался в ней. В четверг, третьего числа(этот день Томас запомнил на всю жизнь) Шарп старший пришел домой не один, а в сопровождении своего приятеля(собутыльника, если угодно) и совсем молодого юноши, на вид не больше двадцати лет. Люсиль и Томас обменялись встревоженными взглядами, и уж как-то слишком неуверенно поздоровались с гостями. - Это господа Джеймс Лоутон и его сын Вильям,- представил гостей Бенджамин, улыбаясь слишком приветливо, отчего тревога в душах его детей росла с каждым мигом,- Друзья мои, а это – мои дети. Сын Томас и дочь Люсиль. - Очень рад нашему знакомству,- улыбаясь во все зубы, чопорный молодой человек по имени Вильям, взял ладонь Люсиль и припал к ней губами, задержав этот вполне обычный при приветствии дам поцелуй чуть дольше положенного. Надо ли отмечать, что на Томаса он и вовсе не взглянул, будто того не было в комнате. - И…гм..и мне,- Люсиль запнулась, поспешно убрав руку и опустив глаза. Юноша продолжал скалить зубы в деланной улыбке как ни в чем не бывало. - Ваша дочь, Бенджамин, – само очарование,- мистер Лоутон как-то неопределенно хихикнул, отчего его большой живот подпрыгнул и качнулся,- Что же вы так долго прятали такое сокровище от наших глаз? - Ждал, пока этот цветок расцветет,- в тон Лоутону-старшему ответил мистер Шарп, а затем они вновь пошло рассмеялись. Лицо Люсиль вспыхнуло яростью. Томас изо всех сил незаметно сжал кулаки, сдерживаясь, чтобы не дать выход собственным эмоциям, которые были очень схожими с чувствами сестры. Приняв пунцовое лицо Люсиль по-своему, Джеймс Лоутон вновь обратился к ней: - Простите, мисс, мы вовсе не хотели вас смутить,- поспешно извинился он, хоть и вовсе не старался изобразить чувство вины на лице,- Это всего лишь беседы двух стариков, не стоит обращать на нас внимания. А вообще мы бы не отказались от ужина, раз уж нас на него пригласили. - Я распоряжусь,- бесцветным голосом произнесла Люсиль, развернувшись по направлению к кухне, но отец остановил ее, придерживая за локоть. - Томас может сделать это сам,- сказал Бенджамин, с ударением на последнее слово, буравя дочь взглядом и та не смела отвести взор,- Пожалуй, тебе лучше уделить внимание гостям. - Конечно, отец,- после нескольких секунд паузы выдавила она. - Томас…,- многозначительно произнес Шарп старший, возвращая сына в реальность, так как до этого он уже не видел и не слышал ничего, не отрывал глаз от сестры, понимая, что сейчас будет не просто ужин. Это смотрины. И надо быть глупцом, чтобы не понимать этого. Томас молча кивнул, удаляясь, взглянув напоследок в полные ужаса глаза Люсиль, разгадав в них безмолвную мольбу: «Не оставляй меня здесь одну!», но все равно уходил, ненавидя себя за это. Атмосфера во время ужина была напряженной. Томасу было непривычно сидеть не рядом с сестрой, а напротив, ведь сейчас его привычное место за столом было отдано без пяти минут жениху Люсиль. Вильям Лоутон вел себя интеллигентно, но в разговоре был развязным, жеманничая, выставляя свои белоснежные зубы, лениво растягивая улыбку. Он наливал Люсиль вина, докладывал в ее тарелку рагу или подавал хлеб, и все время будто невзначай прикасался к ней. Едва заметно, кончиками пальцев или рукавом рубашки, рассматривая девушку пристально до неприличия. Осанка Люсиль, без того идеальная, сейчас казалась слишком старательной, словно к ее спине была привязана доска. Томас зло подумал, что сейчас у нее треснет позвоночник от усердия. «Она хочет ему понравиться»,- Томас сам не понимал, отчего такие мысли вызывали досаду и ярость. В конце концов, это должно было случиться. Не все время же им быть рядом и играть в куклы. Они уже давно выросли, Люсиль так точно. На самом деле за чересчур ровной спиной Люсиль скрывалось напряжение. Общество гостей напрягало, и она не знала куда деться от этого пристального внимания Лоутона-младшего и оценивающего взгляда Лоутона-старшего. Она искоса взглянула на брата, но тот ответил ей хмурым взглядом. Неужели даже Томас не поддержит ее? - Люсиль, вы самая красивая девушка из тех, что я встречал прежде,- мягким убаюкивающим голосом прошептал ей на ухо Вильям,- Когда я вас увидел, я… -…а многих девушек вы встречали, мистер Лоутон?- перебила его Люсиль, разрезая кусок мяса ножом на тарелке. Вильям замешкался. - Я…я, право, не знаю, что вам ответить,- похоже, юный ловелас не привык, что девушки могут задать неудобный вопрос и не слишком ведутся на его чары,- Посещая светские рауты, я видел многих девушек, но едва ли хотя бы одна из них могла сравниться красотой с вами. - Может, все-таки не достаточно?- стараясь не смотреть на молодого человека, Люсиль вдумчиво жевала мясо,- Возможно, вам стоит поискать еще подходящую партию? Или ваши рассказы о посещении достаточного количества светских мест сильно преувеличено. В комнате зазвенела тишина. Томас уткнулся в свою тарелку, давясь от беззвучного смеха, а Люсиль едва не застонала от боли, когда отец под столом чересчур сильно наступил ей на ногу. Но, если взглянуть на вытянувшиеся лица Лоутонов – это стоило того. Первым взял себя в руки Джеймс. Он неправдоподобно рассмеялся, разряжая всеобщее напряжение, а затем обратился к мистеру Шарпу: - Бенджамин, твоя дочь обладает тонким юмором, а уж палец ей в рот не клади…Это верно,- он снова рассмеялся и его глаза хитро заблестели,- Она мне нравится. - Да, Люсиль остра на язык, и это у нее от матери,- согласился Шарп-старший, делая очередной глоток из бокала. - Кстати, о матери,- Люсиль отложила столовые приборы и посмотрела на гостей,- Самое время принести ей ужин, так что позвольте… Люсиль встала из-за стола и мужчины последовали ее примеру согласно правилам этикета. Бенджамин даже не успел ничего предпринять, и его дочь, отодвинув свой стул не без помощи Вильяма, собиралась уйти. - Что же,- Джеймс Лоутон прокашлялся,- Пора и честь знать. Было очень приятно провести вечер в такой славной компании. Надеюсь, наше знакомство перерастет в крепкую дружбу. Верно, Люсиль? Люсиль просто улыбнулась, ничего не ответив. Томас, в очередной раз почувствовав себя невидимкой в этом сборище сумасбродов, насупившись, молчал. - Спасибо за прекрасный вечер, Люсиль,- Вильям поцеловал ладонь Люсиль, напоследок лучезарно улыбнулся, и удалился вслед за отцом. Когда дверь за ними закрылась, Томасу резко стало легче, будто камень с души упал. Люсиль, судя по всему, тоже расслабилась, плечи ее опустились. - Ты выйдешь за него,- безапелляционно заявил Бенджамин Шарп. Было видно, что он уже давно вынашивал эту идею, и теперь остановить его не могло ничто. - Но отец…,- Люсиль от неожиданности растеряла всю свою спесь,- Ты не можешь… - Еще как могу,- осушив остатки вина в бокале, Бенджамин сердито, но как-то устало смотрел на дочь,- Этот дурачок Лоутон станет тебе хорошим мужем. Он богат, смазлив, что еще надо девочкам? - Любви, отец!- Люсиль сжала ладони в кулаки, ее буквально трясло от праведного гнева,- И хоть немного меньше самолюбия. Этот Вильям просто ужасен, ты не посмеешь заставить меня стать его женой! - Да ну?- недоверчиво усмехнулся Шарп-старший,- Неужто ты сможешь как-то воспрепятствовать браку? - Лучше я удавлюсь, чем разделю жизнь и ложе с этим индюком! - Ты станешь его женой,- спокойно продолжал Бенджамин,- И будешь его слушать, готовить ему жрать. Ты ляжешь под него, и будешь рожать ему столько детей, сколько этот, как ты выразилась «индюк», захочет. А сейчас, насколько я помню, кто-то собирался покормить свою бедную хромую мать наверху. Люсиль, подхватив юбки платья, метнулась вверх по лестнице, зло топая, и уже где-то там на втором этаже расплакалась. Томас остался стоять, словно громом пораженный. Как отец может быть настолько равнодушен к чувствам собственных детей? Неужели он так легко отдаст свою дочь замуж против ее воли? За этого…этого…Вильяма! - Отец,- нерешительно начал Томас,- Я думаю, что Люсиль сама может решить, кто достоин ее. - Да насрать мне, что ты там думаешь,- отмахнулся Бенджамин, забирая со стола бутылку бренди, и направляясь с ней в сторону своего кабинета. - Отец!- Томас не готов был так просто сдаться, но почему-то его решительность настолько резко сменилась смертельной усталостью, что он не знал, что сказать. Разве могут найтись слова, которые смогут образумить отца, если он не внимал им на протяжении столько лет?- Слушай, я знаю, что ты всегда хотел жить лишь так, как сам хотел. И ты построил свою жизнь по этому идеалу, хоть по моему мнению получилось так себе, но…Неужели ты сам не устал от этого? От тирании? От злобы? Пусть мы не идеальные дети, не такие, как ты себе там намечтал, но мы ТВОИ дети. Может, ты мог бы хоть на минуту, на миг, задуматься о том, что чувствуешь к нам? Должно же быть хоть что-то? Что-то ты должен был почувствовать, когда впервые взял каждого из нас на руки, увидел первый шаг или услышал первые слова? Когда учил нас чтению или работе на станке? Отец…неужели…ничего…? На долю секунды Томасу показалось, что в глазах отца он увидел понимание. Он остановился, замешкавшись, открыл рот, словно хотел что-то сказать, даже протянул руку, будто хотел прикоснуться или обнять, но тут же отдернул ее, и слабый огонек любви в его глазах погас. Бенджамин криво усмехнулся, сделал неопределенный жест рукой в воздухе, и ушел. Томас тяжело опустился на стул, и устало потер переносицу. Хотелось плакать, но не получалось. Наверное, так происходит, когда наступает разочарование и исчезают чувства. Отцовская любовь потеряна для него раз и навсегда, и слезы отказывались литься. Слишком поздно. Кажется, он разучился плакать.