Чудовища

Родольфус впервые праздновал Рождество в одиночестве. Он пил огневиски из горла и слушал какую-то мерзкую передачу по радио, морщась при каждом слове диктора. До этого было новости: «Поиски продолжаются». «Министр Бруствер поздравил британских волшебников с наступающим праздником». Родольфус фыркал и смеялся, понимая, что его уже никто не найдёт — они не очень-то старались, как бы сильно он того ни желал. После падения Тёмного Лорда Рабастан за шкирку оттащил его от тела Беллы и трансгрессировал, не слушая его протестов. Уже дома брат наорал на него и, в спешке собрав вещи обоих, наколдовал портал в Америку. Оттуда они бежали в Европу, где Рабастан и остался; Родольфус решил перебраться в Россию к Долохову, сочтя, что беспробудное пьянство прельщает его куда больше многочисленных французских любовниц брата. — До дна, — говорил ему Долохов, с грохотом водружая на стол водку. Родольфус никогда не отказывался. После смерти Беллы ему нужно было чем-то заполнять себя изнутри, пусть даже это было дешёвое и обжигающее горло пойло, от которого дико тянуло блевать. Ему уже было всё равно: он даже перестал маскироваться, выходя на люди, но что магглы, что волшебники безразлично проходили мимо него. Их никто не искал. Это было отчасти обидно: Родольфус полагал, что убьёт себя, если попадётся мракоборцам — иначе сил бы ему никогда не хватило. Но теперь, будучи разыскиваемым лишь на словах, он проводил одинаково мучительные дни в доме Долохова и пил с каждым разом всё больше и больше, вертя в руках то единственное, что он сумел забрать из дома самостоятельно — фотографию жены. Всё остальное Рабастан всучил ему в руки насильно. Куцая ель как будто в насмешку сверкнула на него горящей свечой, и Родольфус со вздохом закрыл глаза. Когда-то в детстве в их доме стояла огромная ёлка до самого потолка, которую домовики под тщательным надзором матери украшали целую неделю, и в воздухе всегда витал запах корицы. Отец заполнял всё пространство под деревом подарками в ярких обёртках, и они с Рабастаном не могли дождаться момента, когда им будет позволено их распаковать. Тогда в празднике чудесным было всё: и украшения в доме, и приторно-сладкое какао в огромных кружках, и родители, медленно кружившие в танце под старые песни их молодости. В Хогвартсе атмосфера Рождества тоже заполняла каждый уголок замка с самого начала декабря; на старших курсах Родольфус начал оставаться на каникулы там, проводя всё время со школьными друзьями и — о Мерлин — с Беллой, с Беллой, которая умела заколдовывать пряничных человечков так, что они весь вечер напевали праздничные песни тонкими голосками. Он любил её — нет, он обожал её, прижимая к себе и не желая отпускать, а она смеялась в ответ, зарываясь носом ему в плечо. Когда они сыграли свадьбу, Рождество они зачастую праздновали вдвоём; Родольфус не хотел ходить к её родственникам, а Белла терпеть не могла его родителей. Они вдвоём украшали ёлку, никак не желая сойтись в цветах: она хотела красные шарики, а он — белые. Каждый год всё решалось по-разному, но всегда заканчивалось тем, что Белла кидала в огонь сладко пахнущие травы, пока он искал среди коробок и вороха стеклянных игрушек рождественские свечи. Всю праздничную ночь они сидели в гостиной, греясь в объятиях друг друга, и не переставали говорить, пока где-то фоном лениво растекалась музыка из радиоприёмника. Потом были шумные вечера, которые они праздновали вместе с остальными Пожирателями смерти; алкоголь лился рекой, и каждую ночь они выходили шугать других волшебников и магглов, выпуская в небеса Чёрную метку вместо фейерверков. Белла заливисто смеялась, откидывая с лица непослушные пряди, пока он упрямо натягивал на неё капюшон, чтобы их никто не смог распознать. В те безумные дни они тоже были счастливы — иначе, со злорадным надрывом, но всё равно счастливы. В руках они непременно держали алкоголь, который проливался на мантию из-за маски и стекал по подбородку. Ночь тогда казалась им совершенно волшебной. Родольфус закурил и выпил остатки огневиски в бутылке. Теперь у него был только барный шкафчик на кухне, который он опустошал с завидной быстротой. К Рождеству Родольфус смог лишь попытаться украсить ёлку и сделать её ещё хуже, чем она была до этого; Долохов, увидев это, долго хохотал, но не нашёл в себе силы её переделывать. На ночь он ушёл пить со школьными друзьями: в этой стране всем было наплевать на его репутацию в Британии. Родольфус с ним не пошёл и остался сидеть на диване, думая, что даже их праздники в Азкабане были веселее настоящего: Амикус, зачёркивавший дни на импровизированном календаре, говорил, когда наступит Рождество, и они пытались радоваться этому. Долохов и Белла хрипло затягивали праздничные песни, которые когда-то им пели в гостиной Слизерина пряничные человечки, а дементоры в этот день разносили менее сносную на вкус еду. Тогда Родольфус скучал по объятиям Беллы, но она хотя бы была рядом; в настоящем у него совсем ничего не было. Всё было в прошлом. Всё ушло не тогда, когда Поттер сразил Тёмного Лорда, но когда Родольфус увидел вспышку зелёного цвета и Беллу с застывшей улыбкой на губах. Он ничего не мог сделать — быть может, разве что только убить под шумок Молли Уизли, но его не хватило даже на это. Рыжая сука осталась жить припеваючи, пока Родольфус пил, снова пил и по утрам, просыпаясь, жалел, что не может остаться во снах навсегда. Он прибавил звук радио, в котором заиграла знакомая песня, и подумал, что с таким же успехом мог бы выдрать собственное сердце из грудной клетки ногтями. На душе заскребли кошки, но Родольфус проигнорировал это и поставил перед собой фотографию Беллы, счастливо улыбавшейся ему из такого далёкого теперь семьдесят седьмого года. Откупорить новую бутылку огневиски получилось далеко не с первого раза, но он справился и с тенью усмешки отсалютовал ей до того, как приложился к горлышку. — С Рождеством, дорогая.