Чудовища

— А ты волшебница? Том смотрел на неё блестящими чёрными глазами отца с такой жадностью, будто намеревался запечатлеть в своей памяти её лицо до самой последней черты. Меропа усмехнулась. — Точно. И закурила. Том следил даже за этим: внимательно и безотрывно. Меропа никогда не знала, каково это, когда на неё смотрят подобно какому-то божеству, только что спустившемуся с небес; видел Мерлин, это было странно. Слишком странно, чтобы не отвести взгляд. — Мне сказали, что ты умерла. Меропа криво улыбнулась. Ну ещё бы — она ведь сама попросила об этом, уходя. Тогда, одиннадцать лет назад, она, убеждённая в том, что сын родится сквибом, не хотела иметь с ним ничего общего, но время не стояло на месте; пару дней назад она узнала, что Тому пришло письмо из Хогвартса. — Я похожа на мёртвую? — спросила она. Том быстро покачал головой; ей показалось, что он захотел вцепиться в неё, боясь, что она исчезнет. — Значит, не умерла. — Ты заберёшь меня из приюта? Меропа застыла; об этом она ещё не думала, но Том смотрел на неё, ожидая ответа. Она вздохнула, стряхнув пепел себе под ноги. — Как же ты похож на этого маггла, — оборонила она, чуть поморщившись. — Посмотрим. Вскоре она ушла; Том не хотел её отпускать, до последнего цепляясь за неё умоляющим взглядом. Не то чтобы Меропу это проняло, но неприятный осадок остался; она подумала, что правильно было бы обнять его и поцеловать на прощание, но она этого не сделала — не стала давать надежду. Она ещё не была уверена в том, что захочет впустить его в свою жизнь, которая только начала налаживаться с момента его рождения. Теперь Меропа работала в Лютном Переулке, занимаясь зельями, которые не продавались в обычных аптеках. Карктак Бёрк взял её к себе, когда она снова пришла в его магазин, наполненная отчаянием; тогда она не знала, что зелья, которые она варила, не были законными в магическом мире, и это помогло ей принять предложение, не испугавшись. Много, много позже Меропа выяснила, сколько по-настоящему стоит её труд и медальон, который она некогда продала за десять галлеонов — об этом ей сказала Мелания Блэк, страшно поругавшаяся с мистером Бёрком из-за цены на абортное зелье. Когда тот ушёл, хлопнув дверью, она поманила Меропу пальцем и с улыбкой спросила: — Это ты варишь Карактаку зелья? Сколько он тебе платит? С этого вопроса жизнь Меропы кардинально изменилась: Мелания ввела её в совершенно новое общество, ей незнакомое. Они даже подружились, когда Меропа перестала замыкаться в себе и начала несмело улыбаться в ответ на странные реплики этой девушки. Дальше всё закрутилось вихрем: заказы с подачи Мелании посыпались на неё как из рога изобилия; вскоре Меропа пересчитала свои запасы и с удивлением обнаружила, что может позволить себе намного больше, чем до этого. Она сняла себе квартиру вместо крохотной комнатушки в подвале магазина, а потом и вовсе ушла от мистера Бёрка, выкупив небольшое местечко в дальнем углу Лютного Переулка. К ней ходили все: Блэки, Малфои, Лестрейнджи и многие, многие другие; получилось так, что они, едва узнав её фамилию, начинали приглашать к себе на ужины и званые вечера. До этого Меропа не представляла себе, сколько дверей ей может открыть одна лишь принадлежность к роду, напрямую связанному с Салазаром Слизерином. В настоящем Меропа держала в Лютном Переулке огромный магазин с несколькими помощниками и каждый месяц отсылала министру Фоули набор необходимых ему зелий, чтобы избежать проблем с законом. Она считала, что её жизнь наладилась; и тут появился её сын, призрак из прошлого, за которое она никогда не была горда. Меропа знала, что она могла никогда не приходить к нему в приют, могла вычеркнуть его из жизни, но страх того, что сын найдёт её сам и появится в самый ненужный для этого момент, был выше её. И она вернулась, чтобы увидеть Тома, будто бы в издевку выросшего столь похожим на своего отца-маггла. Жизнь будто бы говорила ей, что никогда не простит ей этой ошибки, и Меропа смиренно приняла это: детство с безумным отцом научило её тому, что судьба никогда не бывает милосердной с людьми. Её мучило лишь одно: что сказать Мелании? Как оправдаться перед всеми этими чистокровными волшебниками, никогда не принимавшими подобных связей? Её установившееся положение в магическом мире ещё ни разу не казалось ей столь близким к краху, чем сейчас. Спасение пришло неожиданно. Неделю спустя ей прислали письмо, извещавшее о кончине её брата Морфина; Меропа, сжимая в руках пергамент, долго смотрела на языки пламени в камине; идея медленно вызревала в её голове, рождая на губах кривую улыбку. Ещё два дня спустя она снова вернулась в приют с чемоданом в руках и забрала оттуда Тома под завистливые взгляды остальных сирот. — Это мой племянник, Том, — сказала она Мелании, невинно улыбаясь. Та, наклонившись к нему, внимательно осмотрела его с головы до ног. — Никак не поверю, что ты решила приютить полукровку, которого нагулял твой брат, — наконец вынесла вердикт Мелания, потрепав Тома по голове. Сделала она это с долей брезгливости, но Меропу это не задело: она сама до сих пор не могла заставить себя прикоснуться к сыну как следует. — Но… — начал было Том; Меропа до боли стиснула его ладонь, и он замолчал, нахмурившись. — Не хочешь обратно в приют — будешь делать так, как я велю, — сказала ему Меропа, когда они остались одни. По взгляду она поняла, что Тома это не устроило, но нежелание оказаться в приюте снова пересилило его. — Хорошо, — ответил он. В августе они пошли покупать ему волшебную палочку и все те принадлежности, которые прилагались к письму из Ховартса; Меропа неожиданно увлеклась: в её жизни этого не было никогда, поскольку отец не отпустил их с братом в Хогвартс, сочтя, что домашнего образования им будет достаточно. Меропа расплачивалась за это его решение уже во взрослой жизни, до сих пор догоняя всё то, что ей не рассказали в детстве. Мелания с энтузиазмом ей в этом помогала, хихикая над её неумелыми попытками воспользоваться тем или иным заклятием. — Меропа! — воскликнул, увидев её, Джервейс Олливандер. — Кого это вы привели ко мне? — Это мой племянник, Том, — прежним тоном солгала Меропа и улыбнулась, подтолкнув Тома поближе к прилавку. Тот недовольно скрестил руки на груди. — Он собирается в Хогвартс. Думаю, у вас найдётся что-нибудь подходящее для него? — Откуда ты их всех знаешь? — спросил у неё Том, когда они, нагруженные покупками, возвращались домой. Меропа хмыкнула в ответ. — У меня всегда есть то, в чём они нуждаются, — сказала она. — Что местному аптекарю, что министру магии. Том не ответил, задумавшись. А Меропа, оставив его наедине с ворохом учебников, трансгрессировала на площадь Гриммо на ужин к Мелании и Арктурусу. — Раз уж у тебя теперь есть племянник, — заметила Мелания, задумчиво постучав пальцами по столу, — может, стоит познакомить его с детьми? Лукреция и Вальбурга всего на год старше, а Альфард так и вовсе будет его однокурсником. — Полукровку? — с сомнением протянула Ирма. Мелания в ответ весело расхохоталась. — Теперь он с Меропой, в надёжных руках! — с уверенностью заявила она. Меропа согласилась и на следующий день привела с собой упирающегося Тома, который не хотел ни с кем знакомиться. Тем не менее, с Альфардом они быстро нашли общий язык; старшие дети Блэков держались куда холоднее, подозрительно присматриваясь к новому знакомому. — Вальбурга обозвала меня полукровкой, — пожаловался дома Том. — Ты и есть полукровка. Меропа прочла во взгляде сына возмущение и укор: «Это твоя вина», но ничего не сказала, вернувшись к котлу с Амортенцией, некогда испортившей ей всю жизнь. Оставшись одна, без отца и брата, она не нашла лучшего способа найти деньги для существования и, недолго думая, подлила Тому Риддлу в стакан любовное зелье. Финансовые проблемы решились, но Меропа не знала, что делать с магглом, без памяти влюблённым в неё. Однажды она, устав от его поцелуев, перестала давать ему зелье и позволила жизни пойти своим чередом; когда Риддл ушёл от неё, она обнаружила, что беременна. Попытки избавиться от ребёнка ни к чему не привели, и она родила полукровку, опозорив тем самым всех своих чистокровных предков; этого Меропа до сих пор не могла себе простить. Одиннадцатилетний Том, бродивший теперь по её дому, стал для неё вечным напоминанием об этой ужасной ошибке молодости. — Не трогай, — сказала она однажды, увидев, что он пытается достать из аквариума огромную ядовитую змею. Во взгляде Тома проскользнула обида. — Почему? — Я не буду поить тебя противоядием, — огрызнулась Меропа, но Том её не послушался; змея обвилась вокруг него, начав что-то шипеть ему на ухо. Меропа отвернулась, решив, что его смерть даже сделает её жизнь чуточку лучше, но вскоре с изумлением обнаружила, что Том что-то тихо говорит змее. — Ты владеешь парселтангом? — недоверчиво спросила она у сына. — Чем? — растерялся Том, повернувшись к ней. — Ты разговариваешь со змеёй? — нетерпеливо пояснила она, подходя ближе. — Да, — он помолчал. — А ты умеешь? Меропа кивнула и задумалась. После этого случая она стала наблюдать за Томом внимательнее, чем до этого; потом сын уехал в Хогвартс и вернулся только летом: с зелёным галстуком Слизерина на шее и отличными оценками за итоговые экзамены. Она почти не писала ему весь год и узнавала новости только через мистера Лестрейнджа, чей сын подружился с Томом, и мистера Дамблдора, вечерами забегавшего к ней в магазин. — Мне сказали, что ты делаешь успехи, — заметила Меропа, задумчиво прикурив сигарету. Том с гордостью положил перед ней листочек с оценками за первый курс. — Мне понравилось в Хогвартсе, — сказал он. Меропа хмыкнула и не похвалила его. — Тебя всё ещё дразнят полукровкой? — Нет, — ответил Том. — Мы с Вальбургой подружились. — А с Лукрецией? Сын промолчал. Меропа усмехнулась. — Ты потомок Слизерина или жалкий полукровка? — хлестанула она его словами и ушла, оставив застывшего от её слов Тома одного. Через год он принёс ей всё такой же отличный табель и сказал, что проведёт две недели каникул в гостях у Розье. Ещё через два года он показал ей значок старосты; Меропа всё ещё не хвалила его, только усмехаясь в ответ. «Ты ведёшь себя так же, как и твой отец», — тихо говорил ей голос в голове, который она научилась заглушать, выпивая перед сном пару порций огневиски. «Вздор», — думала она в ответ, пока не прочитала в газетах о смерти грязнокровки в Хогвартсе. Мистер Лестрейндж сказал ей, что девочка умерла страшной загадочной смертью и ехидно ей улыбнулся. Меропа подумала и написала Тому короткое письмо. В нём было одно слово. «Молодец». После этого они начали общаться ближе; Том писал ей о том, что происходит в Хогвартсе, скрывая каждое своё послание чарами, которым научила его Меропа. Она читала их за ужином Мелании; та громко восхищалась и хохотала, вскидывая вверх наполненный вином бокал. Когда Том написал, что выставил виноватым какого-то неповоротливого третьекурсника, она вовсе всплеснула руками и заявила, что Меропе стоит дать ему свою фамилию. — Он заслужил, — заключила Мелания, пренебрежительно передёрнув плечами. Меропа, подумав, согласилась, и летом переписала его документы, избавившись от отвратительной маггловской фамилии его отца. Том сиял от гордости за себя. — Что ты собираешься делать после школы? — спросила у него Меропа, вытянув ноги на диване, и выпустила в потолок клубы дыма. — Профессор Слагхорн говорит, что я могу стать неплохим политиком, — небрежно ответил Том. Она усмехнулась. — Я могу это устроить. — Я не хочу. Меропа вскинула брови. Сын криво улыбнулся и подал ей бокал с вином. — Дай мне немного времени. Она ещё не знала, что годы спустя её сын станет величайшим тёмным волшебником Британии, как не знала и того, что всю свою власть Том положит к её ногам, всё так же, как и прежде, выжидая похвалы с её стороны. Даже тогда, когда весь остальной волшебный мир боялся произнести его имя вслух, он неотрывно смотрел на Меропу, и в его глазах читался один-единственный вопрос, на который она никогда не давала ответа. Сначала он принёс ей медальон, который она продала мистеру Бёрку; потом он отыскал кольцо, которое Морфин чудом не пропил к концу жизни. Когда он начал убивать грязнокровок и сосредотачивать власть в своих руках, Меропа всё так же принимала это как должное и скупо улыбалась, кивая на все его слова. — Этот мракоборец больше не побеспокоит тебя, мама. — Чудесно. Меропа курила и уходила к себе. Том боролся дальше — для неё, ради неё, чтобы услышать сухое: «Молодец», которое она ни разу не сказала ему с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать. — Ты любишь меня? — однажды спросил он у неё, схватив за руку до того, как она снова ушла. Меропа улыбнулась. — Сколько тебе лет? Пять? Она вырвалась и налила себе огневиски. Том ушёл сам, ничего не сказав; Меропа сочла, что сделала всё правильно. Месяц спустя он принёс ей окровавленное рубиновое ожерелье, которое всегда носила на шее министр Багнолд. Том просто положил его ей на колени и сел рядом. — Британия в моих руках, — сказал он. — И в твоих тоже. Меропа чуть брезгливо взяла ожерелье двумя пальцами и осмотрела со всех сторон, ничего не ответив. Том выгнул бровь. — Теперь ты гордишься мной? — спросил он. Меропа помолчала. Вопрос был правильным; теперь — правильным. И она снова посмотрела на ожерелье в своих руках, закусив губу. Потом она положила ладонь на его плечо и чуть сжала пальцами, тщательно спрятав рвущуюся наружу торжествующую улыбку. — Всё ещё недостаточно, Том.