Четверо. Диалоги

      Вайзерон сидел в зале Совета, погруженный в глубокую задумчивость. Перед ним, на круглом столе, расстилалась карта континента с ярко отчерченными границами Земель, где среди всех особенно выделялись Механические и Людские территории, обозначенные красным, наспех нанесенным пунктиром, объятым двусмысленным пламенем небрежных клякс, будто еще вчера они входили в состав большой суши. Античный подсвечник, оформленный под длинного, как канат, дракона, удерживающего рогами чашу на голове, ронял на бумагу густые капли горячего воска. В чернильнице торчало белое перо, перетянутое у основания золоченым, слегка потускневшим от времени кольцом. Из незатейливой глиняной чашки, вступающей в бытовое разногласие с античным убранством зала, его вычурной резьбой и героическими фресками, поднимались клочковатые струйки пара, наполняя помещение свежезаваренным чаем из шиповника. В лоджию, отделенную замысловатой колоннадой, переходящей в ползущие плети лозы, врывался прохладный ветер и, забавляясь, гнал внутрь отмирающие листья широколистных деревьев, гордо подступившихся к Храму Решений. Небо, как ни странно, расчистилось до наступления вечера, стало прозрачным, как вода в горном ключе, хотя мрачное скопище тяжелых облаков, застилающими горизонт несколькими часами ранее, указывало на приход грозового дождя. Все меньше голосов доносилось с площади Глоуна, уступая вечерним дружеским беседам, увлекающих участников легкими мотивами тревоги, распространяемыми легкомысленными слухами и смелыми домыслами. Жизнь города протекала неспешно и вполне обыденно, разве что тем для разговора стало больше. Единственным значимым изменением стало неоправданное переселение людей, взволнованными своей неуверенностью в завтрашнем дне. В самом деле, что может взбрести в головы драконов, превосходящих в столице человеческую расу, по меньшей мере, в девять раз?       Вайзерон спустился с камня, где некогда восседал властелин Мирдал, и вышел к лоджии. Он, по своему обычаю, принял вертикальное положение, положив передние лапы на балюстраду, сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Что произойдет завтра, когда он предаст огласке надвигающуюся неизбежность кровопролития? Как молодой Отец континента выступит перед жителями Глоуна, призывая их взяться за оружие? Быть может, они расценят его речь как опрометчивый бунт за драконье лидерство? Или в их головах поселится мысль о безответственности его правления? Вайзерон чаще слышал голос своих слабых сторон, что, по сути, было основным недостатком его подхода к управленческим вопросам. Холодный, выращенный на теориях из книг скептицизм мешал юному властелину принимать твердые решения, в которых он не колебался до конца, пусть даже они показались бы ошибочными его окружению. Вайзерон понимал это, но никак не мог преодолеть ту пропасть, отделявшую его выгравированный множественными учениями педантичный интеллект от эмоционального мира, насыщенного выводами при вспышках ярости или необузданной, почти детской веры в добродетельный континент. Скорлупа, из которой молодой правитель никак не мог выбраться в одиночку, а от помощи он нелепо отмахивался под гнетом назойливой привычки оставаться внутри себя, в зоне комфорта с ковром из скучных цифр и покосившейся мебели на ножках из истертых догматов морали. Любая трещина в защитной оболочке дала бы живительный глоток воздуха, в котором Вайзерон нуждался, но он самым глупым образом продолжал экономить на своих сжавшихся от сомнений легких.       Все еще держа веки опущенными, Вайзерон подумал о Лавере и Физалис. Они где-то там, наверху, в своей комнате, делились сокровенными тайнами, разделяя тепло друг с другом. Их не заботили события, не зависящие от их действий, а потому они чувствовали себя счастливыми. Когда они узнали, что вооруженное столкновение неизбежно, их связь укрепилась. Они подолгу смотрели друг другу в глаза, словно встречались в последний раз. Вайзерону, до сих пор не утратившему симпатию к Физалис, приходилось видеть в однокрылой советницу, тщательно маскируя свои чувства под видом дружелюбного расположения. Проблема оставалась только в том, что она, как и Лавер, знали о его притворстве, которое, к несчастью Вайзерона, сводилось к неловким паузам, когда разговор заходил о той самой вечной «дружбе». Почему Лиссис до сих пор не выдворила Физалис из разума безнадежного эрудита – оставалось загадкой для его спутницы, не ведавшей о том мимолетном поцелуе в душной таверне, пронизанной запахами дешевой стряпни и кислой дроби.       – Что у нас на сегодня?       Вайзерон вздрогнул, как по хлопку крыльями. Позади него сидела Лиссис, двусмысленно приглаживающая свой перьевой нарост у надбровья. Молодой правитель не услышал, как его советница подобралась к нему с бесшумной прыткостью ночной хищницы.       – Ты застала меня врасплох, – промямлил он. Его грудь быстро поднималась. – Я не рассчитывал, что ты вернешься до сумерек.       Лиссис засмеялась, разбросав прекрасные белоснежные крылья на мраморном полу лоджии.       – Разве я смею оставлять тебя надолго, да еще в таком состоянии?       – В каком состоянии? – Хуже подавления симпатии к Физалис у Вайзерона получалось походить на дурака. Тем более, что вопросы ребяческого формата, где он якобы не расслышал или не понял, о чем его спрашивают, выдавали с головой волнение несчастного властелина. – Чем мое состояние тебе не угодило?       Лиссис рассмеялась пуще прежнего, кокетливо положив лапу себе на грудь.       – Ну, как минимум тем, что ты стоишь на задних лапах, прижавшись спиной к балюстраде. Совсем как мальчишка!       Вайзерон смутился. Он поторопился опуститься на свои четыре, что едва не потерял очки с переносицы. Поправив их, коричневый, преисполненный достоинства, отвел взгляд в сторону. Когда последний раз он испытывал столько эмоций, которые, имея возможность переступить драконью физиологию, отразились бы на его лице багровыми пятнами пылающих щек? Лиссис отчасти напоминала Физалис, у нее были все шансы одержать победу, но…       – Заслужил! – промурлыкала пернатая обольстительница и поцеловала Вайзерона в лоб. – Ох, какой ты горячий! Ты, часом, не заболел?       Вайзерон раскрыл рот, но ощущение от прикосновения ее влажного носика не дало вытолкнуть из груди и пары слов. И куда только подевалась тревога за грядущее обращение к народу? Предпосылки войны? Тысячи смертей? У Лиссис, как и у Физалис, был какой-то секрет, невиданное оружие, превращающее глобальные проблемы в малозначимые сгустки рутинных дел, низведенных до уровня скучной траты времени, как, например, мытье посуды или выметания мусора из-за неподъемных дубовых комодов.       Лиссис села по одно плечо с возлюбленным и обняла его крылом. Приятное тепло, исходящее из мягкого оперения, действительно заставило Вайзерона усомниться в своем здоровье.       – Хочешь прогуляться по парку? – предложила она, не сводя с него глаз. – Погода позволяет. Я не была до конца уверена, что облака рассеются, но, похоже, сама Матерь гонит нас за стены Храма. Как считаешь?       Вайзерон из последних сил сопротивлялся самому себе. Как он мог тратить приходящий вечер на бессмысленные прогулки, когда континент был готов захлебнуться собственной кровью? Разве это входило в число разумных поступков? Почему он не должен с покорностью принимать на свой счет страдания и боль защитников города, оставаясь там, где ему место – наедине с мыслями о сочувствии? Разве не это было достойным поступком в преддверии града из сотен катапульт?       – Я не уверен, что…       – А я уверена, – подхватила Лиссис, одаряя Вайзерона самой обворожительной улыбкой. – Ты боишься совершить ошибку, а потому позволь мне сделать это за тебя.       Как ей удавалось настолько легко ворваться в плотный ряд ожидаемых последствий и выйти из него без потерь? Как? Почему Лиссис не думала о том, что произойдет? Неужели ее ни капли не волновало, что среди жертв может оказаться и она?       – Что подумают горожане, – на грани поражения протестовал Вайзерон, – когда увидят нас там, среди цветочных аллей и рядов широколистных?       Молчание. Чай остыл, но не утратил мягкого аромата высушенного шиповника. Язычок свечи расплавил свечу надвое. Легкое дуновение ветра столкнуло перо в чернильнице, заставив его описать в горлышке треть круга.       Лиссис встала. Грациозно покачивая хвостом, она приблизилась к выходу.       – Они подумают, – сказала белокрылая спутница, – что надежда есть.