***
— Проходи, осторожно только! — дверь распахивается перед второкурсником с мягким щелчком замка. Номер Гребенщикова — средний из трёх, по другой стороне коридора. Вообще, одиннадцатый весь этаж почти пуст, словно администрация гостиницы не впервые принимала рокеров и знала, чего от них можно ожидать. Женя протискивается в помещение мимо выступающих в темноте ящиков, неловко стукаясь бедром о самый вредный, да так, что идущему следом Гребенщикову приходится придержать его за талию, пока не убился. Мальчик ничуть не смущён, смеётся своей неуклюжести, тихо благодарит и благополучно преодолевает опасный участок. Дальше все стандартно: двуспальная кровать, тумбочка, столик со стульями возле окна, в углу под потолком — телевизор. Не то! Концертная гитара БГ с ремешком, украшенным улыбчивыми солнышками, в первую очередь привлекает внимание изучающего обстановку гостя. И в его представления о прекрасном вписывается как нельзя лучше. — Можно? — одними губами шепчет он, кивая на инструмент. Борис делает широкий жест: мол, о чем вопрос, бери, конечно. Женя бережно поднимает гитару, накидывает на плечо ремень, кладет ладонь на струны, ведёт вдоль них с тихим звенящим шелестом. Зажимает лады, пробует пару невнятных переборов, словно знакомясь с реликвией. Сколько же было спето под ее голос, сколько городов, сколько концертов и сияющих глаз повидала она? Женя оборачивается, чтобы поделиться своими восторгами, но в комнате он один. Осмелев окончательно, парень открывает окно, вдыхает свежий воздух и, наконец, начинает наигрывать что-то посложнее переборов: с баррэ и длинными риффами. Музыка сама рождается в нетрезвом мозгу, и надо бы записать, а то завтра утром будет и не вспомнить, как это нередко случалось… Попросить бы диктофон, может, у ребят есть? Борис появляется бесшумно и внезапно, сразу заполняя собой космос пустой комнаты: подходит со спины, кладет подбородок на острое плечо, а руки на талию. Сминая водолазку, скользит чуткими пальцами по выступам ребер, будто по струнам. Жар его мощного тела манит, обещает что-то такое, о чем завтра придется пожалеть, и возможно, даже сильнее, чем о забытой свежесочиненной мелодии. Но устоять невозможно, и парень со вздохом откидывается назад, плотно прижимаясь к мужчине. А ладони Бориса переползают на бедра, ласкают властно и настойчиво. Концертная гитара отставлена в сторону, и простор для ласк становится больше. Теперь так легко забраться под водолазку и, скользя по напряженному животу снизу вверх, добраться до ключичных впадинок, попутно задевая шершавыми подушечками пальцев бусины сосков. Услышать стонущий выдох и, туго натянув ткань, сжать в кулаке молнию джинсов — словно регулируя громкость звуков, издаваемых мальчишкой. «Голос…» — хрипло шепчет Борис, довольно-таки больно кусая его за ухо. — «Я хочу слышать твой голос!». Женя скулит и протестующе отпихивает руку солиста, вцепившуюся в его пах, следующий укус приходится в запрокинутую назад шею, как раз ниже мочки уха. В ягодицу упирается твердый бугор, даже сквозь два слоя одежды пугающий внушительными размерами. Слегка протрезвев от ужаса происходящего, парнишка пытается вывернуться из лап солиста, но весовые категории несопоставимы. Его усилий хватает лишь на то, чтобы оступиться, зацепить ногу Бориса своей и уронить их обоих на край кровати, застеленной пушистым покрывалом. Пружины, жалобно скрипнув, проседают под весом двух тел, а Женя вдруг успокаивается после первого приступа паники. Тем более, что Борис, наконец, справился с молнией на Жениных джинсах и пальцы с грубоватой лаской обхватили возбужденную плоть. Прижатый к постели могучим телом, юноша чуть приподнимается на локтях и тут же оказывается втянут в жадный поцелуй, благоухающий коньяком. Падающие на лицо пряди чужих длинных волос, рука на члене и сильный язык, яростно проникающий в его рот, вызывают настолько сильные эмоции, что Женя не успевает заметить, как остается без одежды и с заведенными за голову запястьями. И то — замечает только в тот момент, когда Борис плюет себе в ладонь и быстро размазывает слюну ему по ложбинке меж ягодиц. В следующее мгновение парень оказывается лежащим на животе, запястья по-прежнему крепко прижаты к кровати, блудливая рука БГ не прекращает дурного, но такого сладкого дела, а истекающая смазкой горячая головка мучительно протискивается в сжатое отверстие. И тогда Женя кричит сдавленно и глухо, распятый меж двумя крайностями: болью и блаженством, которые для него неотделимы сейчас как друг от друга, так и от декораций: запаха пота и коньяка, пушистого покрывала под щекой, мощного горячего тела и холодного ветра из распахнутого окна. А потом боль становится слабее, чувство заполненности растет и внутри вспыхивают какие-то жаркие и колкие искры. И Женя продолжает глухо вскрикивать при каждом движении любовника, приподнимает бедра и старается посильнее толкнуться в кулак, а на обратном ходе так насаживается на толстый член, что теперь уже Борис громко стонет ему в ухо, кусает шею и плечи, сходя с ума от остроты ощущений. «Голос» — просит мужчина, — «Женя… хочу… слышать». Обе руки Бориса теперь сжимают его ягодицы, заставляя приподнять таз и сильно прогнуться в спине. «Слышать… как тебе хорошо!» — стонет он и входит размеренно и глубоко, задевая внутри тот самый источник колючих искр наслаждения. Мальчика можно не просить — он и так кричит в голос, запрокидывая голову, и тогда теряющий рассудок Борис зубами хватает каштановые эльфийские кудри, не давая ему опустить лица. Разрядка наступает неожиданно для самого мужчины, несмотря на алкоголь — яркая и чувственная, разом отнимающая все силы. Мальчик проваливается в острый кайф почти сразу же после любовника: в несколько быстрых движений рукой по члену достигает оргазма и давится собственным криком, который застревает в пересохшем горле. — Слышал? — хрипит Женя, не открывая глаз. Он чувствует себя смертельно уставшим, поднять веки — это слишком тяжкое усилие сейчас. — То, что надо, — непослушным языком выговаривает Гребенщиков, поудобнее сгребая тощую тушку себе под бочок и мгновенно проваливается в сон.***
Как странно то, что затеваю я: подобие любви создать из жажды, и временем раскрасить, чтоб однажды поверить самому. Не знаю я Откуда этот радостный напев, знакомых нот прекрасное сплетенье. /БГ, «Орел, телец и лев»/ Видимо, коньяк оказался качественным, что и повлияло на тяжесть похмелья: возвращаться в мир живых оказалось не так мерзко, как это бывало порой после студенческих попоек на родном физфаке. Голова ныла, но в пределах нормы. Женя открыл глаза и, хоть лежал носом к стенке, почти сразу сориентировался в пространстве: гостиничный номер. Ага. Концерт «Аквариума», конечно! Память услужливо подбросила лица двух Олегов, двух Борисов и одного Андрея в клубах табачного дыма… Дуэль на песнях. Смех. Дальше вспоминалось с трудом, потому что выпито было очень много… Но, видимо, до койки он дошел самостоятельно и более-менее в сознании, раз уж сообразил снять одежду и укрыться одеялом. Вот непонятно только, почему он абсолютно голый. И почему шея болит и плечи. И вообще такое чувство, будто его ногами пинали, ей-Богу… Особенно пониже спины… ой! — Доброе утро… — голого плеча по-хозяйски коснулась горячая и очень большая ладонь. А голос заставил бедного парня взвиться в воздух несмотря на похмельное головокружение, потому что он принадлежал… Гребенщикову?! На краю двуспального траходрома, в косом луче падающего из окна света восседала монументальная фигура легенды отечественного рока. Борис был лохмат и полностью обнажен, если не принимать в расчет одеяла, наброшенного на бедра на манер килта. Солист улыбался ему, Жене, и улыбка эта была довольной, как у кота, обожравшегося сливок. — Доб. — прохрипел Женя, с ужасом осознавая, что голосовые связки ему больше не подчиняются от слова «совсем». Виной тому было не столько внезапное прозрение касательно окончания вчерашнего вечера, сколько физические повреждения оных — голос был качественно сорван, будто ему пришлось долго орать на пределе возможностей. — Да, хорошо попели вчера, — ухмыльнулся Борис, закуривая и мечтательно щурясь в потолок, — Душевно очень. Прямо повторить не грех… Теперь мудрые и прозрачные голубые глаза гуру так откровенно похотливо скользили по худому юношескому телу, что Женя залился краской и начал возводить меж собой и этим взглядом целомудренный барьер из второго одеяла. Хотя что теперь толку? Надо же было так напиться, нет, ну надо же было! — Странный город и искушения в нем странные… — негромко проговорил Гребенщиков, рассматривая причудливую конструкцию, накрученную вокруг юного тела. — Знаешь, у нас с Джорджем Гуницким был альбом такой студенческий, доисторический совсем. Так и назывался «Искушения святого Аквариума». Не слышал? Хотя да, откуда бы… Так вот. Борис сделал многозначительную паузу и в одно движение оказался рядом со свежесвитым коконом, в который так стыдливо прятался его вчерашний любовник. Пользуясь тем, что руки у парня тоже спрятаны, навис над кудрявой головой, приподнял лицо за подбородок, и дыша табачным дымом, продолжил: — Смысл этого названия я до конца понимаю только сейчас. Знаешь… Я не терплю слова друзья. Я не терплю слова любовь. Я не терплю слова всегда… И, видя, что Женя беззвучно пытается продолжить строки песни, положил палец на его опухшие, искусанные губы, царапая жесткой подушечкой воспаленную кожу, заставляя замолчать. — Завтра в десять вечера у нас концерт в Нижнем. Выезжаем сегодня вечером. У тебя есть время на сборы до шести. Второкурсник зажмурился до зеленых кругов перед глазами и потряс гудящей головой, пытаясь уложить в ней услышанное. Что? Этот… этот вот старый извр… Пидо… Нет! Не так! О, Боже, сам великий БГ предлагает ему отправиться вместе с «Аквариумом» в гастрольный тур по России? Уфф…. Раздираемый противоречивыми чувствами Женя сполз с кровати прямо в одеяле и, стукаясь о ящики с аппаратурой, удалился в душ. Горячая вода немедленно обожгла шею и плечи в тех местах, где на коже цвели следы укусов. Память нехотя начала подбрасывать кадры вчерашнего грехопадения. Ну вот как он мог позволить делать с собой такое вчера? Хотелось смыться в слив вместе с водой, только бы не проходить снова мимо улыбающегося БГ, мокрым и… с эрекцией. Ох, ещё этого не хватало только. Но выбора не оставалось, парень снова завернулся в одеяло и вышел. И тут же спрятался обратно, потому что в дверь номера постучали, и горничная вкатила тележку с завтраком. Когда Женя собрался с духом и вышел снова, Борис пил кофе. Он успел хотя бы частично одеться и теперь красовался в джинсах и расстёгнутой черной рубашке. Стянутые в хвост волосы золотились в солнечном свете, кофейная чашечка казалась особенно крошечной в его мощной руке. Увидев закутанного в одеяльное сари юношу, гуру разулыбался и достал из вороха одежды порядком измятую коробку «Ассорти». — Кофе? — предложил он, плавным жестом указывая на утренний натюрморт. — Почти что в постель, совсем немного не успел. И пока красный как рак Женя отхлебывает дымящийся напиток, пряча лицо, Гребенщиков успевает заправить ему за ухо прядь волос и погладить кончиками пальцев вниз от мочки уха до ключицы, вдоль багровых отметин, и, наконец, сильно сжать плечо. — К завтрашнему концерту сыграться с ребятами за одну репетицию ты вряд ли успеешь, — БГ словно и не к нему обращается, а просто размышляет вслух. — Ну, а дальше там посмотрим, как пойдет… Стук сердца юноши, подстегиваемого кофеином и необычайным волнением, слышно, наверное, даже в коридоре. Играть в «Аквариуме»… И это не ошибка и не шутка: он будет играть в «Аквариуме»!!! Широко распахнутые ореховые глаза Жени все еще неверяще встречаются со смеющимся взглядом великого БГ. Гребенщиков протягивает ему конфетку. Ну, как протягивает? — подносит к самым губам, но не вплотную: словно бы оставляя выбор — брать или нет. Секундное замешательство. Борису видно, как дрожат ресницы мальчишки. А потом тот решительно перехватывает широкое запястье солиста, тянет к себе и… совершенно развратно обхватывает влажными горячими губами пальцы вместе с конфетой, долго слизывает с кожи оплавленный шоколад, жмурясь от удовольствия. — Ммм… — Борис удивлен и совершенно очарован, он явно не ожидал получить согласие настолько быстро и в столь чувственной форме. Жаль, что мальчишку пока нельзя трогать, а то бы прямо сейчас и завалил. Придется ждать и глотать голодную слюну. По крайней мере, до Нижнего точно. — Ну, беги собирайся, Жень, — на прощание Борис обводит мокрыми пальцами контур лица любовника и внезапно треплет его лохматую макушку. — Подходи к гостинице без пятнадцати шесть.