***
Нижний-Горький встретил музыкантов подсвеченной огнями ночью и бескрайней гладью замерзшей Волги. Не привыкший к сбою режима второкурсник вырубился и проспал всю дорогу, и вернулся в мир живых только когда автобус остановился возле гостиницы. Не до конца проснувшийся Женя ловил на себе взгляды будущих соратников: сочувственно-неодобрительные. До конца понял причину только тогда, когда переступил порог двухместного номера. Даже если вчера остальные ничего не поняли, то теперь-то точно догадаются. Ну, или, допустим, не сейчас, а чуть позже — случайно увидев синяки на шее… — Чего замер-то, Жень? — Борис шутливо подтолкнул его в спину. — На пороге не стой. Ну, или меня пропусти хотя бы. С этими словами крупногабаритная тушка гуру протиснулась в дверь, подвинув неофита. Играли в Кремлевском концертном зале. На репетицию специально заложили больше времени чем обычно, чтобы проверить нового гитариста в полевых условиях. Соискатель аквариумных лавров выглядел помятым, натягивал до ушей горло водолазки, а еще, несмотря на жару, ко всеобщему недоумению, намотал на шею клетчатый шерстяной шарф. — Горло болит, в автобусе продуло, — отчаянно краснея, просипело юное дарование в ответ на вопросительные взгляды. Сыграли для разогрева три песни. Потом позвали Женю, все это время скромно стоявшего за кулисами. — Сам что лучше всего помнишь? — Борис протянул ему свою гитару. Парнишка неопределенно передернул плечами: мол, мое дело маленькое, выбирайте сами. Борис еще раз внимательно посмотрел на юношу и показал что-то на пальцах Деду Василию. — Давай-ка «Серебро», соло. Пока без флейты. Тем более, — тонко улыбнулся Борис, — если ее ты даже в подпитии изобразить смог, сейчас точно зайдет. Как во сне юноша сделал несколько шагов, занимая место перед микрофонной стойкой возле темной рампы. Подключил гитару, судорожно дернул шеей и замер, ожидая отсчета ритма. Сложность заключалась в том, что до сего момента вокал и гитара были неразрывно в ведении БГ, а тут ему — «шестому лишнему» — предстоит очень точно подстроиться под чужой голос. Гребенщиков понял его сомнения и подал знак, молча отстучав по плечу три такта. Волнение сразу же улеглось, сменившись переживаниями несколько иного рода: в этом единстве, в слиянии звуков голоса и струн парню виделась еще одна очень глубокая и близкая — как ни крути, без нее ничего не получилось бы — связь. И он подстраивался, вспоминая, как аккомпанировал себе сам БГ, следя даже за такими мелочами, как вдохи и выдохи, чтобы стать продолжением и полным дополнением, пропевал про себя текст вместе со всеми придыханиями и копируя интонации Бориса. И когда в музыку вплелась флейта, парень вспыхнул от обиды и гнева — какого черта здесь нужен кто-то еще? Возникшая было связь, казавшаяся столь прочной, истаяла, исчезло некое неуловимое волшебство. Остаток песни Женя отыграл на автомате, не на «отстаньте от меня все!», конечно, но особо уже не вслушиваясь. Финальные аккорды он брякнул совершенно невыразительно, благо, что заканчивать композицию все равно флейте. Так и стоял, опустив голову под ярким светом дежурных софитов, пока Борис не потянул инструмент у него из рук. — Нормально. — негромко одобрил гуру, заметив, что парнишка совсем повесил нос. — Не идеально, но нормально вполне. Тебе надо со всеми сыграться постепенно. В следующий раз еще раз попробуешь. — В следующий? — просипел юноша, недоуменно глядя на него. И получил в ответ столь же полный удивления взгляд. — Ну, да, у нас же концерт скоро. Нам надо еще прогнать весь репертуар сегодняшний. — А я? — А ты пока в номере посиди. Ну, или в зале. — Обаятельно улыбнулся второкурснику Гребенщиков. — Тем более, что простыл.Часть 4
25 ноября 2018 г. в 12:24
Сборы не заняли много времени. Много ли богатств у студента? Как в том анекдоте — из сокровищ только хрен да кеды. У Жени сокровищ было побольше, но все они поместились в небольшой рюкзак. Гитару он нарочно оставил в номере гостиницы, словно бы монетку на память в фонтане. Чтобы уж точно не передумать и вернуться. Что до ночного происшествия: следуя принципу «не помню — значит, не было!» парень заставил себя пока пропустить эту часть близкого знакомства с кумиром. Не в последнюю очередь из-за того, что сочинял официальную версию своего отъезда для матери. Она весьма настороженно относилась к неформальскому образу жизни единственного сына и так искренне радовалась, когда мальчик перестал бегать с текстолитовым дрыном по лесу, поступил на физфак, занялся умным делом… Гитара казалась ей гораздо меньшим злом, нежели, допустим, те же мечи из лыжных палок.
Сообщать маме о гастрольном туре следовало с той осторожностью, с какой хирург делает операцию на мозге: ни единого лишнего или просто неловкого движения.
Осторожность не помогла: скандал разразился сразу же, едва маман увидела великовозрастного патлатого сынулю с туго набитым рюкзаком.
— Ты куда? — поинтересовалась она, по решительному блеску глаз предчувствуя очередную глупость.
— В Питер! — будущий соло-гитарист брякнул первое, что пришло в голову. К слову, в Питер он тоже собирался когда-то, но не вышло. И вот назрел бунт.
— Что у тебя с голосом? Простыл? Опять без шапки бегаешь? — холодно прищурилась мать. — И кто это тебя отпустил? Учеба уже всё? Больше не нужна? У тебя же сессия через два месяца!
— А кто это тут имеет право меня не отпустить? — просипел юноша, не на шутку заводясь. — Я хочу играть в группе и я буду играть в группе! Это мое решение!
— Та-ак… — протянула мама и тяжко опустилась в кресло, пристально глядя сыну в глаза. — В группе, значит? То есть ты решил, что все должно быть по-твоему. Любая блажь?
— Да! — сжал кулаки второкурсник. — Именно так. Потому что это — моя жизнь. Все, пока! Как устроюсь — позвоню.
И он выскочил за дверь.
Ни в универ, ни к друзьям Женя заходить не стал. Вместо этого притащился пораньше в центр и долго сидел в скверике возле гостиницы, курил и мерз. Боролся с соблазном пойти к музыкантам прямо сейчас, в номере наверняка теплее, чем на лавочке. Но всякий раз одергивал себя, вспоминая утреннюю свою выходку с конфетой из рук Гребенщикова. Эта сцена, а также пробуждение в одной постели с кумиром и смутные похмельные воспоминания о том, что происходило ночью, настолько обдавали жаром стыда, что это помогло парню прокуковать на ноябрьском холоде еще два часа. Потом переживания по поводу случайной и — практически насильственной — смены ориентации утратили остроту, и «подогрев» действовать перестал. Тогда Женя сдался и, глянув на часы, двинул в гостиницу.
Объясняться с дамой-администратором, пришедшей на смену вчерашней восторженной девчушке, юноше совершенно не хотелось. Поэтому он скромно присел на кожаный диванчик и нахохлился, словно птица на ветке. Мимо сновали люди и на длинноволосого парня с рюкзаком внимания не обращали.
— Чего сидим, кого ждем? — на плечо ложится теплая рука, а от звуков узнаваемого голоса парень буквально подпрыгивает на диванчике для ожидающих на ресепшене. Подошедший со спины Гребенщиков уже в куртке, чуть поодаль за ним видны Сакмаров и Шавкунов, тоже полностью собранные в дорогу.
— Сейчас надо будет очень быстро выйти и сесть в автобус, — тихо говорит Борис. — Фанаты и все такое, ты понимаешь, да? Быстро выходишь и садишься. Гитара твоя уже там.
Юноша завороженно кивает, демонстрируя свою готовность выполнить все указания человека, что прямо сейчас становится его личным билетом в новую жизнь. Гитара… то есть, получается, он не сомневался, что Женя придет? Ох, самому бы иметь такую уверенность в правильности происходящего.
Когда микроавтобус с «Аквариумом» выруливает со стоянки, и мимо в тонированных стеклах проплывает вечерний город, до юноши доходит весь смысл происходящего. Обнимая чехол с гитарой, он прислоняется виском к окну и улыбается, разглядывая торчащую из-за подголовника кресла блондинистую макушку великого БГ. Да нет, как раз все правильно. Правильно.