Новое сообщение

Когда он вытащил меня из этого блядского кресла, меня все еще продолжало тошнить. Я почувствовала это еще на подходе к зловещему дому: руки Эредина уже не были такими ласковым, теперь он действительно обращался со мной как с куклой, пусть фарфоровой и дорогой. Падать не хотелось, но я все равно старалась держать ту жалкую дистанцию, что осталась мне теперь. Я не пыталась ухватиться за его шею, не пыталась податься вперед к теплой широкой груди, только лежала в его руках неподвижно. До определенного момента, пока мне позволено было лежать. Эльф открыл дверь порывисто, и я заметила, что он даже не запирался. Похоже, здесь действительно никого нет вокруг на многие-многие мили. И он не врал мне. Вместо какой-нибудь чокнутой маньячной фразы, вроде «добро пожаловать домой, куколка», эльф молча скинул меня на холодный пол. Коленки тут же обожгло болью, на них и пришелся удар. Встретившись с неприветливой поверхностью, я взвыла, хватаясь за ушибленные ноги. Кусать губы не помогло, жалкий тихий писк все равно срывался с языка, и я продолжала хныкать, пока эльф не начал нарезать вокруг меня круги. Его туфли не скрипели, похититель двигался бесшумно, но вид мельтешащих передо мной ног накалял атмосферу до предела. – Хорошо повеселилась? – спросил он, и в этом обычно холодном голосе слышались стальные нотки. – Покаталась, завела новых друзей, да? – Мне больно, – сказала я тихо, словно это могло иметь значение, словно это не приносило ему садистского удовольствия. – Знаешь, как было больно мне? – спросил эльф громче. Никак, я тебя не бросала на пол. Когда я попыталась поднять голову, чтобы заглянуть в его зеленые глаза, мужчина поставил на мой затылок собственную ногу. Я развернулась, щекой оказалась прижата к полу, не смела больше поднять глаз. Воздух вокруг нас звенел, слезы подступили к глазам, и я не могда даже поднять руку, чтобы скинуть с себя холодный после улицы ботинок эльфа. Он же сломает ее сейчас, так? Сломает меня всю, каждую косточку. – Мы начали все заново, солнышко, помнишь? – спросил он громко. – Я принес тебе завтрак. Такой, какой ты любишь больше всего, я был ласков с тобой. – Спасибо, – шепнула я в надежде, что это смягчит маньяка. – …А ты все равно решила бежать, это не помогло нам. Может, ты просто не создана для того, чтобы тебя любили, Ласточка? Может, ты существуешь, чтобы пресмыкаться, чтобы быть избитой, наказанной за то, кто ты есть? Чтобы сидеть в клетке возле моей кровати и плакать о глотке воды? «А может, я существую, чтобы перегрызть тебе глотку?» Как бы мне хотелось бросить ему в лицо что-то колкое, снова заставить урода стиснуть зубы и зарычать от злости, только теперь не получится. Я знала, что возможность дерзить была упущена мною окончательно, теперь Эредин не станет жалеть. Должно быть, я – нечто важное, ценное… Но лишь как инкубатор, нет? Никто не запретит ему держать меня в клетке и бить, едва я открою рот без разрешения. – Знаешь, какие ты устроила папочке проблемы? – Мне так жаль, – слишком неискренне произнесла я, и эльф сильнее вдавил мою голову в пол. – Я просто хотела… Чтобы ты захлебнулся в собственной блевотине, уебок. Злость говорила громче страха, так со мной случалось всегда. Эредин убрал ногу, прижимающую меня к полу, и выругался. Тихо, приглушенно, словно хотел, чтобы я не услышала. Я сжалась, решив, что он подходит ближе только для того, чтобы пнуть меня в подставленный ради такого живот, но обманулась. Эльф наклонился, хотел поднять меня, только застыл. – У тебя грязный, грязный рот, Ласточка, – сказал он с укором. – Его нужно вымыть. Так, кажется, уже говорил мой отец однажды, только говорил он шутливо, понимая, что все эти словечки появились в моей речи именно из-за него. Я молчала, пока эльф смотрел на меня, молчала, когда он, словно вновь разозлившись на что-то, сорвал с меня розовую рубашку, оставив лишь узкие белые шорты. Что же, хорошо… Розовый все равно никогда мне не шел. – Ползи, – сказал он громко. – Что? – Ползи, Ласточка. Ты же знаешь, где находится ванная, да? Прямо по коридору, там, в твоей комнате. Я закусила губу, все же найдя в себе силы, чтобы поднять взгляд теперь. Странно, но эльф больше не улыбался, подобно психу, и это пугало даже сильнее, чем его чертова ухмылка. Он не собирался ждать долго, и нервы сдавали. Эредин наклонился, поднял меня на четвереньки и подтолкнул, заставив больно проехаться по полу ушибленными коленями. Наверняка, на полу останется след. – Тебе не позволено ходить, Цири, – прошипел он, наклонившись уже к моему затылку. – О, теперь тебе многое будет запрещено… Запрети мне видеть твою рожу. Чувствуя, что эльф не шутит, и что жизнь моя висит на волоске, я поползла вперед, отчетливо ощущая, что каждое движение приносит мне боль. Ноги болели, болели сильно. Погоня, удар при падении, чертово детское кресло, заставлявшее меня сидеть, поджав к себе ноги… Для них это – слишком много для одного жалкого дня. Я с ужасом представила, во что превратятся мои коленки, если теперь придется передвигаться только на них. В очередной раз коленкой натолкнувшись на камешек, принесенный ботинками с улицы, я заскулила, но Эредин не подал виду. Я не оглядывалась, не знала, улыбнулся ли он теперь, и отчего-то не хотела этого знать. Я упаду, я точно упаду здесь сейчас. Голова все еще кружилась, но тошноты больше не было. Теперь всеми моими чувствами управляло одно – острый страх, ножом пробирающийся все глубже и глубже. – Вот видишь, какая ты умница, правда? – сказал эльф, когда я остановилась в коридоре, понимая, что больше не могу. – Как далеко смогла дойти в папочкином доме… Здесь же лучше, чем на дороге, да? – Нет, – ответила я севшим голосом. – О, если нет, то я могу вывезти тебя на трассу, Цири, – заметил похититель, и я встрепенулась. Я не двигалась дальше, и эльф, словно намекая на свое нетерпение, чуть подтолкнул меня вперед мыском туфли. Он не хотел ждать, а я не хотела двигаться, и нам не найти компромисса. Опустив взгляд вниз, лбом касаясь холодного грязного пола, я заметила, что оставила за собой бледный кровавый след. Стерла коленки. – Солнышко, ты… – Не надо больше. Пожалуйста, – взмолила я тихо, не желая произносить этих слов, но понимая, что не могу иначе. – О, моя зайка не хочет больше ползать по дому? Цири, мне напомнить, что сделала ты со мной? Думаешь, мне очень хотелось этого? Ты развлеклась, теперь ведь моя очередь, правда? Это будет честно. Но с каких пор его заботит честность? Честно было выкрасть меня из дома, усыпив? Я разрыдалась, услышав эти слова. Нет, не заплакала, одинокая слезинка не спускалась с щеки, по ней струился ручей, на полу собирались мелкие лужицы. Я всхлипывала, дрожа всем телом, хватая воздух открытым ртом, руками размазывая по лицу сопли. Что-то задрожало в самом горле, озноб бил меня все сильней и сильней, но Эредин продолжал молчать, упиваясь моей истерикой. – Пожалуйста, – говорила я, срываясь. – Пожа-а-алуйста, мне так больно. – Я знаю, – смеясь, натурально смеясь, ответил эльф, делая шаг вперед, еще один, чтобы быть ближе. – А теперь ползи дальше. – Папочка… – шепнула я, теряя надежду. Но в этот раз помогло. Выдавив из себя это мерзкое обращение, я услышала, как эльф шумно выдохнул за моей спиной. Точно что-то шевельнулось внутри него, что-то заставило сердце болезненно сжаться, и жалость тут же заполнила его широкую грудь. Вновь послышались шаги, я снова увидела, как ботинки эльфа останавливаются совсем близко, и вздрогнула, когда он наклонился ко мне. Только Эредин не поднял меня на руки, чтобы отнести в теплую кровать. Одним резким рывком он сорвал с меня шорты и бросил их назад, в темноту. Я поняла, что грядет, когда услышала знакомый звон пряжки, поняла, что ремень покидает петельки штанов, что он вот-вот упадет ко мне, на пол. Силы вдруг вернулись, и я попыталась ползти дальше, но Эредин уже не позволил мне двигаться вперед. – Тише, – сказал он уже мягче. – Папочка очень скучал, очень волновался, – говорил он, снова прижимая меня к полу, но уже весом собственного тела. – Будет больно, но ты можешь потерпеть сегодня. Его рука легла мне на грудь, по-хозяйски смяла ее, заставляя меня задергаться точно от волнения. Эредин не готовил мое тело, не целовал шею, не шептал нежности, как когда-то, словно давно… Он просто раздвинул мои ноги своим острым коленом, поудобнее устроился, заставляя меня чуть приподняться, выгнуться в пояснице. Он взял меня, взял, как течную суку, и я взвыла, чувствуя, что эльф вошел до конца. Я была такой сухой, что больно стало нам обоим. Эльф не сразу качнулся вперед, заставляя меня вновь закричать. Его руки переместились на мои бедра, после – на талию, и я продолжила плакать, выгибаясь от каждого его движения. Резкого, они обязательно были резкими и болезненными. Ему было приятнее, когда я плакала громче. Спина каждый раз выгибалась колесом, но эльф давил мне на поясницу, ища возможности снова войти до конца, заставить принять. Я скулила громко, громко, оправдывая новое звание. Питомец… Это же лучше, чем вещь? Питомцев иногда гладят, иногда лечат, иногда даже могут полюбить. – Ууууф, – прошипел он над самым ухом. – Ты такая маленькая, солнышко, такая узенькая. – Я… Больно, – пролепетала я, когда эльф снова двинулся, желая услышать, как вскрик прервет мою речь. – Я знаю, – ответил он наигранно-обиженным тоном. – Тогда расслабься сильнее. Он брал меня долго, долго вколачивался в неподатливую плоть, и я перестала кричать так громко. Голос сел, глаза щипало от слез, и боль в животе расплывалась всполохами иных чувств. Я с ужасом поняла, что там, в самом отдалении сознания, маячат нотки удовольствия. Люди же привыкают к подобному, да, и тело в конце концов начинает наслаждаться… Эльф чувствовал это, положил руку так, чтобы задевать самую чувствительную точку меж моих ног, чтобы я скулила для него капельку ласковей. Жаль, я не могла ответить ему тем же желанием: принести больше удовольствия. Поняв, что эльф кончает, я чуть подалась вперед, но тот снова удержал меня на месте. Нет, он не намеревался выходить. Я чувствовала, как член сокращается во мне, как внутри становится еще более мокро, почувствовала, и издала тихий писк. Эредин вышел не сразу. Он еще долго нависал надо мной, еще долго дышал в мое ухо, обжигая его своим горячим дыханием. – Прости, – шепнула я, понимая, что нашла лучшее время. – Прости меня, я… Я вела себя очень плохо. – Мое солнышко, – ответил он в момент слабости. – Для того, что ты сотворила, одного «прости» – мало. – Я могу сказать два. Он рассмеялся, лениво поднимаясь, оставляя мое тело в покое. Похититель снова натянул штаны, а я обернулась, села на полу так, чтобы тот мог видеть, как сильно разодраны мои несчастные коленки. Злость отступила, и эльф смотрел на меня почти с жалостью. Его голову занимали тяжелые мысли. Интересно, сейчас он вспоминал о том, как следил за мной в соцсети, как собирал информацию, как получил эту больную маниакальную привязанность? Я могла бы мечтать о возвращении домой, но сейчас, после всего пережитого, мне уже не верилось, что я когда-либо выйду отсюда. Эредин, точно устав от нашей игры в гляделки, все же взял меня на руки. Удивительно, но поднимать меня ему не составляло труда. Я не двигалась, опасалась спугнуть его слишком резким действием или словом, и эльф, точно в благодарность, прижимал меня ближе и ближе. Мы подходили к комнатке, что была моим домом, но не дошли до нее, свернув к другой двери. Туда… Туда, откуда слышался звон проклятого колокольчика, едва я начинала двигаться утром. – Я очень устал, Зираэль, – сказал эльф громко. – И, знаешь, следы Ф***** останутся в моей крови надолго. Если на работе вновь устроят проверку, и в моей крови будет хоть капля, эта шалость будет дорого стоить и тебе, и мне. Надеюсь, тебя уволят, где бы там ни работал, и этот красивый дорогой дом тебе придется продать. Надеюсь, сюда приедет полиция, чтобы искать наркоту, а обнаружит меня. Я молча кусала губу, словно волнуясь о судьбе эльфа, но тот не продолжил свой рассказ подробностями. Его комната оказалась уютней и больше, выполненная в темно-красных тонах, под стать хозяину... Огромная кровать, стоявшая в центре у стены, словно выполнена для трех-четырех человек. Может, я была не единственной «Избранной», и он намеревался спать со всеми сразу. – Сегодня поспишь здесь, со мной, – заметил он громко. – Но это не привилегия, Цири, это лишь для того, чтобы ты была на виду. Не думай привыкать к этому, пока не заслужишь по-настоящему. Заслужишь… Будто я хотела здесь быть, будто сама просила его о «милости», будто вообще желаю остаться в этом доме. Я смотрела на кровать, предвкушая долгий сон, восстанавливающий силы, но вместо этого получила нечто иное. Эредин обогнул кровать, и я поняла, что небольшой столик, расположенный по правому краю, вовсе не столик. Клетка. Выходит, он не шутил. В таких дома держат собак: стелют для них любимое покрывало, густо устланное линяющей шерстью, и плотно закрывают дверцу, чтобы любимец не кинулся грызть диван, едва хозяин вышел за порог. Кажется, в похожей клетке Керис держала своего старого питбуля. В моей клетке было просторно, я могла проползти туда на четвереньках и забиться в дальний угол… Тот, где эльф предусмотрительно оставил пушистого розового мишку, тянущего лапки для объятий. На полу клетки лежало одеяло, над ним – еще одно, несколько пастельно-розовых подушек. Увидев клетку, я непроизвольно вцепилась в руку похитителя, и тот ухмыльнулся, наклоняясь к моей макушке. – Все в порядке, я почти простил тебя. Я осмотрю твои колени завтра, солнышко, сегодня у меня уже нет сил. И у меня не было сил на сопротивление. Посадив меня на пол, отворив дверцу, эльф снова подтолкнул меня вперед ногой. «Ползи», – не сказал он теперь, но подумал, и я поджала губы. Промежность ныла, ныли колени, руки болели после всего, что случилось со мной. Я послушно залезла внутрь, услышав, как дверца захлопывается сзади, отрезая меня от него. Удивительно, но от осознания того, что в прутья решетки не пролезет рука Эредина, меня охватило чувство блаженного спокойствия.