daegu;

— Вторая мировая? — Нет, это памятник Первой мировой. Тогда была самая смертная битва — погибло сто семьдесят тысяч человек. — А есть что-то, чего ты не знаешь? Тэхен смеется с вопроса, запрокинув голову назад и щурясь. Его взгляд направлен туда, где яркое-яркое солнце, ослепляющее посреди насыщенного голубого полотна с легкими и небрежными мазками белых облаков. Даже солнцезащитные очки не спасают. Черная оправа этих очков так контрастирует со смуглой кожей. Пряди угольно-черных волос падают чуть на глаза; волосы Тэхена так не сверкают на солнце, как высветленные волосы Юнги. — Есть много важных вещей, о которых я не знаю. — И каких же? — Юнги улыбается, щурясь тоже. У него нет очков; ему слишком ярко в этот летний день. Он держит велосипед за поручень, дыша размеренно горячим воздухом. У него какой-то свой аромат — жаркий, теплый. Невозможно описать. Как невозможно описать и Тэхена. Ему — всего лишь семнадцать. Он все еще нескладный подросток; когда-нибудь он станет еще более красивым юношей. Он много знает об истории, культуре, литературе — так много, что порой кажется, что он обгоняет в знаниях Юнги. А Юнги — двадцать шесть, он душевно уже слишком стар, но рядом с Тэхеном чувствует себя вновь обычным мальчишкой. Юнги живет в доме семьи Ким уже пару недель, за которые он успел поработать над новым исследованием с отцом Тэхена, и познакомиться с самим мальчишкой, к которому будто магнитом тянет. Тэхен отвечает тем же, оказываясь как можно чаще рядом, но не мешая. Никаких намеков, и Юнги понимает, но делает вид, что вот вообще не понимает. — Ты знаешь. О взрослении. О взрослой жизни. О любви. Обо всем таком, о чем в книгах не пишут; это не объясняют. Никто не объясняет, как жить. И Юнги снова понимает, но виду не показывает. А Тэхен всего лишь на расстоянии пары шагов, так же ведет свой велосипед за поручень. На нем, как и на Юнги, лишь короткие шорты, да рубашка с расстегнутыми пуговицами. Даже при том, что Тэхен — в солнцезащитных очках, Юнги знает, что тот щурится. Как-то по-хитрому, по-кошачьи, выгибаясь чуть. — Я правильно понимаю то, о чем ты говоришь? — Правильно, — Тэхен, наконец, опускает голову, и смотрит прямо. Юнги не неуютно. Ему как-то тепло, внутри — будто патокой чувства, что не объяснить. Но он же старше, он уезжает через четыре недели, они парни, и… — Лучше давай сделаем вид, что этого разговора не было. — То есть… Мы обсуждаем несуществующее? Ему уезжать через четыре недели, а он несется с мальчишкой наперегонки на велосипедах. До отдаленного какого-то места, которое хочет показать ему Тэхен. Там вода в ручье, она холодная — чувствуется, если снять обувь. По щиколотку — кристаллами холода, и контраст освежает. Будто туманит даже голову, когда Юнги — даже не выше Тэхена — целует его. — Легче теперь? Тэхен не отвечает. Он тянется вновь вперед, открывая рот каким-то несмышленым птенцом, и целует. Настойчиво, заставляя Юнги сделать шаг назад. И Юнги целует в ответ. Внутри — трепет, дыхание — сорвано. Ему хочется сцеловать тепло со смуглой кожи. Ему уезжать через четыре недели, а он позволяет мальчишке прикасаться к телу, приподняв рубашку. Он сам прижимает его к себе как можно крепче. Это не объяснить. Не описать. Они парни, ему уезжать скоро… Но и плевать как-то, пока рядом — Тэхен.

[au: as you are]