Новая жизнь

Томас сидел за столом в домике Минхо и вертел в руках гильзу, которую оставил ему Ньют перед смертью. В этой гильзе хранилось письмо друга, которое Томас когда-то читал со слезами на глазах. Минхо сидел неподалёку и чинил порванные кроссовки. - О чём думаешь, Томми? - поинтересовался азиат. - Ты не поверишь, - отозвался парень. - Думаю о том, о чём мог думать когда-то Ньют. Точнее, о том, что он думал, но не озвучил мне. Многое он мне говорил, но, увы, многие тайны ушли с ним в небытие навсегда. - Вот как? - поднял бровь Минхо. - А что тебя конкретно интересует из того, о чём он думал? - Ну... - протянул Томас. - Я вот не успел расспросить его о том, что он думал обо мне, когда я впервые появился в Глэйде... Что он чувствовал, когда понял, что я смогу стать бегуном... Как он отнёсся к тому, что я влюбился в Терезу... И о многих других вещах мне очень хотелось бы от него узнать. - Ха, - Минхо ловко отрезал ножницами необходимую длину верёвки. - Ньют, конечно, был самым верным другом из всех тех, кого нам доводилось повстречать... Он был неспособен на предательство. Скажу тебе честно, Томми, и, быть может, по секрету... Хотя какие теперь секреты... Быть верным дружбе было его честолюбивой целью. Так что, думаю, для тебя он - большая находка. Это огромная потеря для всех нас... То, что его не стало. Но, думается мне, он ушёл с лёгким сердцем. Он сделал для тебя всё, что мог и выполнил своё предназначение. - Да... - задумчиво проговорил Томас, и у него на сердце снова стало тяжело. - Ньют - великая душа... - Он любил тебя больше, чем кто-либо другой, - Минхо отложил кроссовок и внимательно посмотрел на парня. - У него больше никого не было. Так что, думаю, тебе стоит вспоминать о нём почаще. У него была большая потребность в дружбе, а, точнее, потребность сделать кого-то счастливым. Как и Тереза, он предчувствовал, что в Глэйде появится когда-нибудь родная ему душа. Как и Тереза, он знал, что этот человек будет очень необычным. Как и Тереза, он умел ждать, Томми. - Минхо, не растравляй мне раны, - отозвался Томас и вернул письмо в гильзу. - Как это страшно, когда от человека остаётся только вещь... И память. - Храни её, Томас, - сказал Минхо. - Кстати, - улыбнулся Томас. - Моя деятельность в Глэйде поначалу настраивала его на серьезный лад, и он потребовал того же и от меня. Видимо, сказались его высокие идеалы в любви и дружбе, отсюда - застенчивость и изначальные конфликты со мной: от меня он ожидал подобного... Поэтому когда я не хотел серьезно относиться к моим друзьям, а также предпочитал бухнуть с ними у костра вместо того, чтобы заняться общественно полезными делами, увещевания Ньюта вызвали у меня сильный протест и желание не допустить его контактов ни с моими друзьями, ни с неформальными группами, к которым я имел хоть бы некоторое отношение. Прорабатывая наши отношения, я стал воспринимать его как очень серьезного, положительного и вдумчивого товарища, на которого всегда можно положиться и который не торопится с выводами по моему адресу — но уж если они негативны, значит, я в самом деле совершал существенные ошибки. Ньюту, правда, для этого пришлось научиться не только всерьез воспринимать нашу дружбу и мои групповые занятия, но также и вникать в возникновение при этом мои обстоятельства и проблемы, и не судить о них поспешно и со своих позиций. Я же должен был ощутить серьезность его тона и отношения ко мне и стараться уловить скрытый смысл, а не внешнее значение его слов и поступков - они, особенно в совместной групповой работе, оказались гораздо важнее для меня, чем я думал, особенно когда в какой-то мере притесняли мою свободу. - Он говорил тебе что-нибудь о себе? Ведь он такой скрытный и трудно понятный для себя же в своих внутренних глубинах... - спросил Минхо. - Как сказать... Всегда задавался вопросом: будет ли Ньют подрывать мою веру в себя? Он всегда так оживлялся, когда он приходил ко мне или говорил со мной о моих делах или главных жизненных установках, или на любые теоретические темы. Его суждения и действия в этих ситуациях иногда казались мне излишне эксцентричными, фантастическими и лишенные логики, чтобы не сказать бессвязными, но при этом они порой довольно глубоко меня задевали и даже в чем-то подрывали мою внутреннюю самооценку. Это часто было опасно более для него, что он поначалу мог явно недооценить, тем более что мои реакции были скрытыми от него (да и во многом от меня самого). В целом наша дружба была потенциально очень сильна: его размышления озаряли мне такие подробности моего подсознания, и притом самых фундаментальных его программ и установок, какие я сам никогда бы не увидел; с другой стороны, мои серьезные теоретические соображения или забота и поддержка, касающиеся Ньюта, вдохновляли порой его на великие откровения - хотя он вовсе не обязательно ощущал их связь с моим скромным участием в его жизни... - "Он открыл мне, что такое Жизнь и что такое Смерть, и почему Любовь сильнее Жизни и Смерти", - улыбнулся Минхо. - Истинное самоотречение, не превозносящееся и не гордящееся... Значит, он умер счастливым, Томми, зная, что ты счастлив. Это не может не радовать и меня в том числе... "Ужель ни клятв, ни обещаний ненарушимых больше нет?"..