Алый город

Новая жизнь начиналась за Горхоном. Потянулась от возносящегося в небо Многогранника в первобытную степь, чистую, как бумага художника. На этой земле утописты начали творить очередное грандиозное чудо. Тончайшие линии чертежей распахивали землю глубокими бороздами. Изящные дома становились на прочные фундаменты. Сеть труб и колодцев кровеносной системой пронзала весь будущий город. Мостились дороги — широкие, ровные, из красного песчаника. На иных из них время будто застывало, на других — неслось вскачь. Утопия росла не по дням, а по часам. Свет багряных звезд проходил сквозь Многогранник и питал новый город невиданной силой. Мария Каина вела за собой людей, раскрываясь как Алая Хозяйка. Покоренные ее волей, люди торжествовали и принимались за стройку. Более не было тех, кто противился бы. Юлия Люричева до хрипоты спорила с братьями Стаматиными и чертила дополнительные проекты городской инфраструктуры, делая город удобным. Анна Ангел бродила по стройке, смеялась и пела, развлекая народ, и совсем позабыла свой вечный страх. Алый был ее любимым цветом, и отныне его было много. Гриф добывал дефицитные товары и привозил их вместе со своими молодцами на дрезине из соседнего поселения. Торговал официально, с полного разрешения Алой Хозяйки. Александр Сабуров, похоронив жену, не сломался, как многие ожидали, а отправился в столицу: добиваться от Властей субсидий и выбивать лучшие группы рабочих для «особенного проекта». Его глаза горели решимостью и жаждой действий — пусть недолго, но он будет полезен Марии Каиной. Стах Рубин и Артемий Бурах лечили производственные травмы, но если первый будто помолодел лет на десять и стал улыбаться чаще, радуясь, что песчанки больше не будет, то второй все больше времени проводил в степях, с Укладом, суеверно дрожащим от страха перед чудом, сотворенным разумными людьми. Клару иногда видели издали в развалинах старого города и степных стойбищах. На чистую землю она ступить не могла и кружила вокруг, словно падальщица в поисках жертвы. Каинское могущество жгло ее, как когда-то в Горнах, отгоняя создание земли, так и не ставшее Хозяйкой. Крючья больше не могли зацепить пламенных сердец. Из Уклада ее гонял Артемий Бурах, но привечала Оспина. Влад Ольгимский служил Марии руками, разумом и деловой жилкой. Подсчитывал цену ее идей и порывов, добывал звонкую монету для их воплощения и подписывал сметы расходов. Одному справляться было нелегко, и он обучал помощников: толковый Ноткин схватывал все на лету, и через год-другой Влад планировал передать ему в управление железнодорожную часть Проекта Быков. Парнишка уже сейчас предлагал немало полезных и дерзких идей. Владу он напоминал самого себя в юности: деятельный, умный, деловой, назначенный править. Но сумасшедшинку в глазах загасить не смогла бы и победа термитов. Влад был таким же. Практичность, впитанная с молоком лучших укладских коров, вбитая отцом и вложенная в его голову матерью, не давали ему полыхать так же ярко, как Стаматиным или Марку Бессмертнику, но зато и не позволяла ему прогорать до конца. Спичка рос иным: шустрый и непоседливый, он не мог усидеть за бумагами и расчетами, да и к торговле был неспособен. Но энергии в нем хватило бы на десятерых, и Влад направлял ее в полезное русло. Спичка был прирожденным разведчиком, и его наблюдательность приносила свои плоды: что бы ни творилось на стройке или за ее пределами, в стойбищах степняков или временных домах аристократов, Спичка узнавал об этом максимум через час. И докладывал Владу. Так получалось держать руку на пульсе, приглядывая за Укладом: не взбунтовался ли? Не откочевал в дальние степи, руша Проект Быков? Держит Артемий Бурах степняков железной рукой или больше нет ему веры, служителю, не сумевшему защитить старые традиции? Влад обещал восстановить все: и Бойни для сакральных ритуалов, и Термитник для жизни. Артемий Бурах его слову верил. Уклад роптал, но старшину Боен слушал. — Ты хоть не совсем от земли оторвался, боос, — ронял тот, неодобрительно качая головой, — с тобой говорить можно. Остальные ослепли, оглохли и поглупели. Слышат лишь голос Алой Хозяйки. — Однажды стройка закончится. Снова будешь толкать травы Андрею Стаматину, а горожанам — твириновые настойки. — Не будет больше обмена. Сам знаешь, не доживут Стаматины до него. Влад не отвечал. Он знал. Великолепная Мария Каина полыхала огненной кометой и сжигала своих Приближенных одного за другим. Давно уже сгорели Георгий и Виктор, сверкнула первой падающей звездочкой Ева Ян. Марк Бессмертник расцветил новую площадь Искусств безумными огнями, дал последний спектакль — и растворился, являясь теперь ночным мороком и притягивая поздних прохожих к недостроенному зданию театра. Влад был уверен, что этот-то выживет, но Мария решила иначе. — Нам нужно больше настоящих чудес. — Под ее шагами утопия пела осанну. — Дивных, ярких, жутких, страшных. Хватит с нас дешевых Трагиков и Исполнителей, не желаю видеть этих старых кукол в моем городе! Марк станет негаснущим фейерверком, пробудит в горожанах тоску по творчеству и жажду неведомого. Эльмовым огнем засияет для тех, кто никак не может побороть в себе страх и тонет в обыденности. Я уйду, а Марк навсегда останется в утопии. Он заслужил эту честь. — А я? — Влад не знал, чего было больше в его мольбе — восхищения или отчаяния. Рядом с Марией хотелось пылать, взрываться, жертвовать свою никчемную жизнь во имя чуда, которое она — Хозяйка, богиня, великая праматерь — принесла им в ладонях, как первый огонь первобытным людям. Но он был недостоин, и Мария лишь рассмеялась. — Ты не сможешь сотворить чуда, Влад. Это не в твоей природе. Тебе разрешено прикоснуться к нему, и с тебя довольно. Ты построишь основу, фундамент, скелет нашей утопии. Вольешь в нее кровь. Обложишь плотью. Натянешь кожу. А оживлять буду я. Вдыхать в нее душу. Очерчивать грани — Стаматины, и они покинут меня последними. — А когда город будет достроен? — Ты будешь им управлять, пока не подрастут новые правители. Ну да ты внакладе не останешься. Ольгимские не умеют творить, но всегда отлично устраиваются. В голосе Марии звучала откровенная насмешка над его приземленностью. Она ранила тонкими иглами, но уколы были привычными, и он терпел. Влад прекрасно понимал, что как бы хорош он ни был в своем деле, Мария Каина никогда не станет его Хозяйкой. А не его? — Когда вернется Даниил Данковский? Взгляд Марии хлестнул раскаленной плетью по лицу. Влад дернулся и едва не упал. Опустил голову, страшась ее гнева. — Не раньше, чем город будет построен, — проронила она. — Моей дочери потребуется отец, утопистам — новый лидер, следующей Алой Хозяйке — поддержка. Но он, как и ты, будет жить долго. Хотя чудеса, исторгнутые из его груди, затмили бы чудеса Марка Бессмертника. Влад поднял глаза и на короткий миг разглядел в Алой Хозяйке влюбленную женщину. Обреченную провести с любимым мужчиной всего несколько счастливых лет, деля его со своим собственным творением, а потом сгинуть, прогорев дотла. Мария Каина уйдет последней из утопистов, создавших утопию. И останется только Влад — горящий возле Марии и едва тлеющий без нее. Не утопист, не термит, не смиренник — человек, который умеет устраиваться. Когда дневные дела и заботы заканчивались, он спешил к новому особнячку, сложенному из серого камня. Открывал дверь своим ключом, бесшумно ступал по мягким коврам и отправлялся на поиски хозяйки. Обычно она ждала его в гостиной, при свете свечей увлеченно читая какие-то книги. — С возвращением. — Ласковый голосок Лары будто гладил все его существо. — Как прошел твой день? Влад целовал тонкие руки и падал на диван, пристраивая голову на ее коленях. Закрывал глаза. Здесь, отрешившись от буйного пламени утопии, он понемногу приходил в себя. Рассеивал чужую волю и вспоминал о своих целях и планах. Изнуряющий восторг покидал его, а нежные поглаживания по голове остужали пылающий лоб. Стены из серого камня приносили покой. Любовь к Ларе наполняла опустошенное сердце. — Как обычно. Город растет. Что ты читаешь? — Книги по детской психологии. Это мне Юлия из столицы заказала. Знаешь, я окончательно убедилась, что идея «Приюта» себя изжила. Да и бездомных в новом городе не будет — каждому найдется место в утопии. Людей приезжает все больше день ото дня. Едут они с семьями. Я думаю открыть школу. Помнишь, я говорила об этом? Дети — наше будущее, и мы должны дать им все, что сможем. Лара восторженно рассказывала Владу о своих планах. Усталый Влад слушал и размышлял о том, что не утопистом житель новой утопии быть не может. Любой, в ком была хоть капля устремлений, теперь творил. Рвался ввысь. Пытался одолеть собственные пределы. Исполнял потаенные мечты, о которых ранее не смел даже думать. Лара Равель больше не вспоминала о смерти и самопожертвовании. Теперь она точно знала, что должна жить и вкладывать всю себя в будущее. Воля Алой Хозяйки пробуждала людей, влекла за собой, но не могла создать в них то, чего изначально там не было. Владу было достаточно того, что Лара была счастлива и любила его. Он полюбил ее давно, еще в старом городе. Разглядел в тихой, невзрачной девушке мягкий свет, даримый окружающим. Ее нерешительность не была трусостью, робость — глупостью, а смирение — бездействием, и она ему это доказала. Когда вечно опущенные долу глаза наполнялись решимостью, Влад замечал, насколько они красивы. Серые, как пасмурное небо, как облака, готовые пролиться дождем. Когда она заправляла за ухо вечно выскальзывающую прядь черных волос, Влад давил в себе желание отвести их и поцеловать аккуратное розовое ушко. А затем еще раз. И еще. Лара умела слушать и говорить правильные вещи. Ее видение мира настолько отличалось от его, что Влад будто бы в степной культуре пытался разобраться, хоть оба они были образованными горожанами, примерно одного круга. Впрочем, Влад переехал в город уже взрослым, а Лара росла в нем, и потому из нее, как из ларчика с сокровищами, постоянно сыпались неожиданные знания. Лара знала ценность орехов и легко находила цветы для малышек, меняя их на слухи и опасные для детей вещи. Собирала мерадорм и таблетки, бестрепетно раздавая иглы и украшения. Не боялась и не осуждала травяных невест, щеголявших по улицам почти голышом, хотя сама одевалась более чем скромно. Однажды Влад увидел ее в степи, наблюдающей за танцем невесты, вытягивающей твирь из-под земли. На голове у Лары был венок, поодаль сидели трое червей-травников и двое городских мальчишек, а на руках примостился голый степняцкий малыш, которого она тихонько укачивала. Лара умела ладить с детьми и любила их больше взрослых, но обычно не позволяла себе приближаться к ним. Тогда Влада посетила безумная мысль, что однажды ее заберут в степь. Она до того напугала его, что он взялся за Ларой присматривать, отгоняя нелепые образы городской скромницы в степных нарядах, спящей на земле. Это все Ларе страшно не подходило: она — мягкая, нежная и полная достоинства, должна была стать хозяйкой своего дома, счастливой женой, мудрой матерью, своей добротой пробуждающей в муже совесть. Такой же, как его мать, Виктория Ольгимская. Именно тогда Влад осознал, что если он и женится когда-нибудь, то только на Ларе Равель. И назовет их дочь Ларой, в честь матери. Он не знал, есть ли у него шансы, но это не имело значения — отец бы не допустил подобного брака. Он хотел женить Влада на Марии Каиной, благословенна будь ее гордыня и Даниил Данковский, занявший все ее думы! И Влад не смел даже заикаться о чувствах, позволяя себе лишь дружбу и участие в Лариных проектах. Они требовали денег, но он готов был платить за возможность находиться рядом с ней. Каждая ее благодарность, каждый жест внимания и теплый взгляд возносили его в небеса. И только мысль о Ларе, маленьком светлячке, к которому теперь можно было открыто тянуться, утешила его после страшной и несправедливой гибели отца в Термитнике. Земля, пропитанная кровью, грязью и болезнью была уничтожена. Страхи отступили. Блистательный разрушитель, Даниил Данковский, увез в столицу сердце Марии Каиной, архитекторы Стаматины создавали проект нового города, а Влад Ольгимский горячо признавался смущенной Ларе Равель в любви, обещая небо, звезды, свой дом и жизнь в роскоши. А ещё заботу, защиту и детей, сколько она пожелает родить. — Влад, у тебя в голове все перепуталось, — пыталась вразумить его Лара. — Я — не та, кто тебе нужна. — А еще я выпишу из столицы граммофон с пластинками, и ты будешь наслаждаться музыкой! Носить шелковые платья! Я разобью тебе сад на десять гектар, и невесты будут там танцевать, а ты будешь смотреть! И... еще... Лара рассмеялась: — Ну, точно спятил! Я вчера готовилась умереть, а ты меня замуж зовешь. — Я тебя люблю, Лар. Может и спятил, но люблю. И никто тебя сильнее любить не будет, ни в новом городе, ни в степях, ни во всей нашей стране. Останься со мной, а? — А Мария против не будет? — Нет. Я узнавал. Марии его любовные проблемы были до того неинтересны, что она лишь отмахнулась, советуя жениться поскорее и не приставать к ней с глупостями. Влад принял это как пророчество Хозяйки и поспешил его исполнить. Лара улыбнулась. Влад наконец заметил, что руки она у него не отнимала. — Хорошо. Я ведь давно уже... ты — славный, добрый, и никто другой мне во снах не виделся. Она закрыла лицо руками. Влад не верил своему счастью. — Ты любишь меня? — Люблю. Свадьба была тихой и скромной. Анна Ангел одолжила Ларе концертное платье, вполне сошедшее за свадебное. Юлия Люричева была свидетельницей клятв. Артемий Бурах подарил большое теплое одеяло, явно сшитое степняками, которое очень пригодилось позже, когда они ночевали в степи возле разрушенного города. Праздник слегка подпортила Оспина, рассыпающая проклятия, но Бурах ее быстро увел. Стаматины пили за их здоровье, кабацкие невесты танцевали. На руинах не попируешь, но ни Влада, ни Лару это не смущало. Она была готова к испытаниям, а он твердо знал, что они временные. Он построит новый город, упрочит положение Ольгимских и будет править. А Лара, его обожаемый светлячок, госпожа Лара Ольгимская, откроет школу и будет покровительствовать городским детям, среди которых будут и их собственные. Но не раньше, чем утопия восстанет и засияет во всем своем блеске. И вот теперь у его Лары, одной из первых, была крыша над головой и уют. Влад знал, что Лара пускает в дом всех желающих отдохнуть, но их было не так уж и много: днем властвовала Мария, а ее подданные были счастливы и в комфорте не нуждались. Они строили утопию. Влад задремал на Лариных коленях, но она разбудила его. — Идем в постель. У тебя спина каменная — поспи хоть ночь в нормальных условиях. Влад послушно поднялся, зевнул и, не удержавшись, обнял жену. — Какой же я счастливый человек. — Капелла тоже этому рада. Влад мигом проснулся: — У нее что-то случилось? — Ты давно к ней не заходил. Она скучает по тебе. И не может поладить с Ханом. — Я зайду к ней с утра. Как остальные? — В порядке. Капелла передавала благодарность, что ты взял на себя заботу о ее подопечных. Дом из белого камня был выстроен для его младшей сестры, и Влад отдал ей право властвовать в нем. Быть полноправной хозяйкой. Силы, что начали пробуждаться в ней, снова заснули — пока всем владела Алая, в Белой Хозяйке не было нужды. Капелла тяжело переживала свое падение, и отчасти поэтому Влад не решался показываться ей на глаза, хотя сестра никогда не винила его и не звала предателем. Хан, бывший князь Многогранника, звал. Но над этим Владу хотелось лишь посмеяться. Капелла собрала вокруг себя немногочисленных верных: Ласку, Мишку, Спичку, Ноткина, Хана и поселила в своем доме. Словно белая лебедь, она пыталась закрыть их крыльями от влияния Марии, сохранить в них дух старого города. Спичку и Ноткина она уже потеряла: бесконечно преданные ей, они легко влились в утопию и пошли своими путями. Они подрастут и будут править, как Капелла и желала, но больше ей не подчинятся. Спичка уже позабыл об «игре в новую религию», а Ноткин давно понял, что даже Капелла способна ошибаться. С Ханом она ошиблась. Не разглядела, не поняла, что власть его держится на двух опорах: Многограннике и принадлежности к Каиным. Но из Многогранника детей изгнали, и Хан потерял рычаг управления ими. Он забыл, как строить уличные игры, страдал и злился, ругался с Капеллой, а бывших детей Многогранника подгреб под себя хитрый Ноткин. Возле Хана остались самые жестокие и жалкие, волчата, слепо верящие в лидера и никак не оторвавшиеся от грез. Именно с ними отчаявшийся Хан поднимет нелепый мятеж, больше похожий на детскую игру. Каспар Каин, сын и брат Алой Хозяйки, получивший власть по наследству, как родственник Симона, Нины, Марии должен бы понимать, что идти против Каиных — это даже не семейное Каинское безумие, а просто глупость. Рушить авторитет собственной фамилии, пытаться подчинить всеми обожаемую Капеллу, сражаться с пятью карабинами против армии взрослых, настоящих солдат — Влад смотрел на поступки мальчишки и диву давался, как сестра вообще разглядела в нем опору и правителя. Мария поведала ему о будущем термитов в утопии. Хан поднимет мятеж в тот день, когда Капелла прозреет и отвернется от него. Будет повержен и изгнан из утопии. Сестра отдаст свою руку давно влюбленному в нее Ноткину, обопрется о его плечо и никогда об этом не пожалеет. Она вновь почувствует в себе силу матери. У Капеллы хватит терпения дождаться заката Марии, прежде чем начинать свой восход. Влад поддержит ее, да и со всеми Хозяйками будет иметь добрые отношения. Ему не привыкать. Мария уйдет, Капелла наполнит утопию мягким светом, но одной ей не править. К тому времени Ласка и Мишка вырастут, и Хозяйки создадут треугольник силы: привычный и правильный, поддерживающий даже новый чудесный город. И Многогранник изменит их, как и всех в нем живущих. Раскроет скрытые линии. Недаром Артемий Бурах сторонился нового города. Недаром ушла из него Тая Тычик, всецело посвятив себя степи и зовя за собой подруг. Только Капелла сохранит себя полностью. Бледную, долговязую Ласку, шепчущую мертвым, Многогранник заполнит своим светом, пережигая нити, что привязывают ее к старой земле. Голос ее станет звучать все громче, песни — все тревожнее. Среди мраморных плит нового кладбища Хозяйка Мертвых будет устраивать хороводы покойников и вести их на городские улицы в час волка. Будет видеть тех, кто скоро станет ее подданным, и точно определять срок смерти. Иногда даже сможет отодвигать его — ценою соразмерных жертв, разумеется. Но люди, жаждущие жить или жертвовать жизнью, рекой потекут под ее знамена, моля о чуде. Кожа Ласки побелеет от молока, избыв зелень твирина. Волосы, тщетно приводимые в порядок Капеллой, засияют отраженным лунным светом. А в глаза ей Влад никогда смотреть не будет: мертвенный зов из любого сделает самоубийцу. Только тепло Капеллы и спасет несчастного, закостеневшего от любви к Хозяйке Мертвых. Будут они биться за каждую жизнь, потому что увидит Ласка покой в смерти и понесет свое милосердие по городу. В черные косы Мишки, тонкой, изящной красавицы, Многогранник вплетет осколки света: синие, зеленые, багряные, желтые. Не жить ей в разрушенном «Стержне», а от покровительства Капеллы она скоро устанет, захочет свободы. Каменные мостовые не помешают ей чуять землю, а под Многогранником ее видения будут четче и ярче. Безуспешно Капелла станет отговаривать ее от его посещения. Мишка будет купаться в цветных лучах, гордиться своей силой и красотой, и слушать сравнения с Марией Каиной. Многогранник разожжет в ней гнев и гордыню, все дороги города будут принадлежать ей, а тот, кто не оставит хоть словесного подношения земле, никогда не дойдет до конца пути. Люди научатся новым ритуалам, будут чтить землю и сходить с ума по красивейшей из Хозяек. Мария умрет, дочь ее от Данковского будет еще крохой, а осколки в глазах и сердце Мишки превратят ее в Алую Хозяйку. И только любовью Спички она будет дорожить, как самой первой своей куколкой, закопанной в земле под новым городом, в день разрушения города старого. Все дороги под его ногами будут легки и коротки, и все приведут обратно к ней. О старой дружбе Хозяйки не забудут, но противостояния «понарошку» не выйдет. — Влад? Он потряс головой, выныривая из омута образов, показанных ему Марией. Лара терпеливо ждала его. — Ты иди, я сейчас. Влад подошел к окну. Бросил взгляд на переливающийся в ночи Многогранник, пульсирующий, как огромное сердце. На цветные отблески, падающие на город. И закрыл поплотнее шторы, прячась в доме из серого камня.