Разминка

Чего Отабек не предполагал, так это что их с Юрой день пойдёт не по плану. Юра тоже не ждал гостей, поэтому сперва попытался закрыть дверь прямо перед их носом. Отабек высунулся в коридор не сразу, уже когда Виктор ввалился внутрь, обезоруживая матерящегося Юру обнимашками. Кацуки церемонно ему кивнул, почти кланяясь, и протянул большой пакет с лейблом ресторана японской кухни. Второй такой уже стоял у ног Виктора и, наверняка, Юра успел его пнуть. Зато Отабек очень быстро понял, что избежать посиделок не удастся. А вот Юра ещё полчаса ворчал, не иначе как надеясь, что закалённых Виктора и Кацуки это спугнёт. Отабек посмеивался, слушая брюзжание Юры, и расставлял тарелки. Виктор много смеялся, Кацуки же был сдержанней, но весь светился. За их кольца всё так же цеплялся взгляд — как тогда, в Барселоне. Только не было теперь той неловкости, неопределённости, что сквозила между ними до финала Гран-При два года назад. Кацуки и Виктор любили друг друга и больше не пытались превратить это в фарс. Они болтали о предстоящем чемпионате, о новых программах и кулуарных сплетнях, расспрашивали Отабека о его недельном отпуске и планах. Отабек отвечал нехотя, куда интереснее ему было наблюдать: за рукой Кацуки, то и дело сползающей под стол — к колену Виктора. За Юрой, расслабленным и разговорчивым. За Виктором, ловко орудующим палочками и то и дело утаскивающим с чужих тарелок кусочки котлеты. Они были слегка похожи на счастливую семью, но Отабек не чувствовал себя в ней лишним. Может, немного лишними были они с Юрой — Виктор и Кацуки так светились счастьем, что становилось неловко. А Отабек, стыдно признаться, завидовал им по-чёрному. Не потому, что у них всё было взаимно, а Отабек не мог и надеяться на ответное чувство, нет. Проскакивало порой между ним и Юрой то напряжение, которого не должно быть между друзьями, но которое ещё можно игнорировать. Иногда Юра смотрел на него так, что внутри всё переворачивалось и бурлило, а как пялился Отабек — и представить страшно. Но Отабек был таким отчаянным трусом, что готов был дружить с Юрой до конца дней, хоть целибат блюсти, хоть стирать руки, представляя светлый образ — только не терять то, что есть. У них обоих на первом месте всегда стояло фигурное катание и менять это, бросаться в омут с головой, влипать в отношения на расстоянии было страшно до оторопи. Кацуки переехал в Россию и тренировался здесь. Он не бросил, а, наоборот, остался ради Виктора — или себя самого? Виктор же ушёл из спорта, откатав свой последний золотой сезон, и теперь погрузился в тренерство с головой. Они оба творили чёрт знает что со своими жизнями и карьерами, они оба уже не были молодыми мальчишками и распоряжались собой как хотели. Без оглядки назад, не боясь того, что впереди. Как тут не позавидовать? Они с Юрой виделись в среднем раз в квартал — он приезжал как сейчас, на неделю, или Юра к нему. Порой они встречались на соревнованиях, прилетая заранее, чтобы провести хоть денёк вместе. Они созванивались в скайпе, переписывались в фейсбуке, следили за инстаграммом друг друга. Отабеку этого было так мало, происходящее казалось ему таким мелким, что иногда хотелось кричать. Представить, что будет, если они переступят грань дружбы, если он узнает, какие губы у Юры на вкус, какой он — весь — на ощупь, как это — быть вместе по-настоящему — Отабек не мог. Это будет больно, будет отвлекать, будет ломать их обоих, и если Отабек порой думал, что сможет это вынести, то проверять на Юре не хотел. Юре всего восемнадцать, его имя уже в истории, но то ли ещё будет — и Отабек не хочет стоять у него на пути. Они нужны друг другу и так, у них обоих нет никакой замены их дружбе и быть не может, так зачем всё рушить? — Опять отключился, — буркнул Юра, тыкая его пальцем в щёку. И правда, отключился — с удивлением понял Отабек и растерянно уставился на Кацуки. Тот был чем-то обеспокоен, а улыбка Виктора стала напряжённой. — Что? — Я спрашивал, куда ты положил кофе, который мы вчера купили. А ты сидел с рожей, как будто весь мир к ебеням катится, и не отвечал. — Извини. Кофе на полке, вроде. Юра вздохнул, слез со стула, на котором умостился с ногами, и принялся хозяйничать. Взгляды, которыми наградили его Кацуки с Виктором, ему не понравились: подозрение пополам с сочувствием. Отабек принялся убирать со стола, думая, о чём же они болтали, пока он барахтался в своих мыслях. Виктор и Кацуки ушли только после того, как прикончили весь коньяк из фляжки Виктора, подмешивая его в кофе. Отабеку пришлось им помогать, и Юре тоже — «чтобы быстрее свалили». На прощание семейные обнимашки получили они оба, и Отабек почти не был против. — Чашки моешь ты, я — вытираю. Спорить с ним не хотелось. Внутри будто медленно тлели угли, не то под действием коньяка, не то из-за растревоженных чувств. Юра тоже казался уставшим, каким-то притихшим, что ли. Отабек отвернулся к мойке, чтобы не смотреть на его обмякшие плечи. — Я им завидую, Бек, — сказал он вдруг. У Отабека из рук выскользнула чашка, упала поверх другой посуды, но не разбилась. Только звякнула в унисон его сердцу, как в унисон его мыслям заговорил Юра. — Почему? Он поднял чашку, ополоснул ещё раз и обернулся. Юра принял её, оборачивая в полотенце. Вытер и поставил на стол. Про оставшуюся в мойке посуду Отабек и не вспомнил. — На них, может, иногда аж смотреть тошно — такие они сладкие. У них вечно какая-то драма, непонятки, ссоры и примирения, и я даже знать не хочу, как они проводят свободное время… Юра говорил быстро, рвано, будто обходя стороной главную мысль. Но вечно бегать он не собирался и, помявшись, закончил: — Но они не боятся. Не то что… Он не мог поймать его взгляд — Юра упрямо пялился в пол, будто там было что-то интересное. Отабек представил, как будет ревновать, скучать, ждать их встреч ещё сильнее, сходить с ума без него… Он представил, как шагнёт прямо сейчас вперёд, стиснет Юру в объятиях и поцелует — и пропасть в полмира отчего-то не показалась ему огромной. — Не то что — мы? — спросил Отабек, не нуждаясь в ответе. И он шагнул, обнял, прижался губами к его губам, отбросив сомнения и глупую зависть. Юра — самый сильный, самый целеустремлённый из всех, кого он знал. А уж Отабек как-нибудь выдержит.