***
Элайджа с тихим и победным «скотина» смог дозвониться до брата, но ощущение триумфа было недолгим — Гэвин, как партизан, отнекивался от точных ответов, целенамеренно вызывая в брате раздражение. — Гэвин, ты можешь просто передать его слова? — Элайджа очень сильно устал. Ему было бы «намного лучше», если бы Рид согласился на живую встречу, но из-за капризов брата Камски приходится страдать через телефон. — Передам свои слова: ты идиот. Ничего другого сказать не могу, — Гэвин собрал с чужого автомобиля промерзший снег и приложил его к шее, судорожно вдыхая воздух. — Господи, надеюсь ты свалишь обратно в ближайшие дни. — Немного позже, но свалю, не беспокойся, — Камски заметил крайнюю агрессию в словах брата и знал, что обязан нажать на тормоза, но в тоже время он хотел знать настоящее положение дел. — Расскажешь, как прошла беседа? — Позвони ему и спроси. — Гэвин. — Ничего особенного, — Гэвин ненавидел то, что вопреки его воли началось. Он ненавидел брата за постоянные принуждения. И страшно ненавидел этот бесполезный процесс подкопов, разрешения которых зачем-то постоянно спрашивали. — Дал задание адски весёлое и добровольно-принудительно записал на пятницу. Доволен? — Какое задание? — Вести чёртов дневник, — Гэвин сжал зубы, всеми силами сдерживая негативные эмоции. Они никогда не помогали ему выжить. — Сколько можно, а? Элай, сколько можно? Что ты, что мать — вы хоть когда-нибудь успокоитесь? — Гэвин услышал только тихий утомленный вздох. И его немыслимо раздражал тот факт, что они устали от него больше, чем он от них. — Ясно. Никогда. Элайджа в крайне усталом состоянии отложил в сторону телефон. Гэвин бросил трубку.***
Камски, напряженный и нервный, сидел в рабочем кресле, нервно постукивая ногой. Ричард обещал позвонить после пяти вечера, но «после пяти вечера» наступило около часа назад. А на звонки Декарт не отвечал. Но Элайджа повторял попытки дозвониться до психотерапевта. — Да? — максимально спокойный голос казался массивным топором, который угрожал снести ему голову. — Ричард, прости, если отвлекаю. Гэвин ничего не рассказывает, если это вообще возможно. Можешь сказать, насколько всё плохо? Декарт бесшумно вдохнул. Единственное, что он мог ответить — это то, что Гэвин с первой встречи ужасно раздражал. Особенно, своим отношением к нему и своему состоянию. А вторая встреча только добавляла масла в огонь. Тяжело выдыхая в сторону от трубки, он зачем-то улыбнулся и максимально спокойным голосом ответил. — Здравствуйте, Элайджа. Если быть честным, ничего нового для вас сказать не могу. Единственное, что меня смущает, это постоянно опущенные вниз глаза и некоторые особенности поведения, подтверждающие ваши предположения о новых проблемах Гэвина с воспрятием мира, — Ричард для уверенности в своих словах заглянул в блокнот, на страницах которого успел записать пару строчек о состоянии пациента. — Но в целом он создаёт образ человека… Асоциального человека, который совершенно не хочет о чём-либо разговаривать, — из рассказов Хлои Ричард сделал вывод, что с ней Гэвин общается с большим желанием, чем с ним. Это не огорчало, но в целом затрудняло работу. — К тому же, он постоянно тянет время, чтобы и без того короткий час прошёл ещё быстрее, — Ричард утаил свои глубокие размышления об этом моменте. Мнение Рида о его профессионализме не печалило, однако сильно ударило по самолюбию. — Частые и длинные паузы могут означать тяжёлый внутренний монолог Гэвина, — Ричард ненадолго замолчал, пытаясь вспомнить другие замеченные детали. Мужчина невольно усмехнулся, когда воспоминания повернули русло в первый день знакомства. — Но он у вас боец, конечно. С таким настроем в первый день, я не ожидал повторной встречи, — Элайджа удрученно выдохнул. Три месяца назад психиатр, чьё имя все давно уже забыли, был весьма огорчен позитивным на тот момент настроем Гэвина, а Ричард Декарт, напротив — даже воодушевлен, если можно так сказать. Во всяком случае, он действительно не услышал ничего нового. Всё выше перечисленное Элайджа заметил ещё три дня назад, когда заставил Гэвина выйти из своей избушки на встречу в треклятом кафе. — Можешь хоть ты сказать, что с ним не так? — Вы же знаете, что я не могу ставить какие-либо диагнозы, — Элайджа прикрыл ладонью серое лицо. После непродолжительных диалогов с врачами его с тяжким трудом построенный мир разрушался на маленькие кусочки и только собственные убеждения могли позже восстановить руины. Отвратительный ядовитый свет настольных ламп почти ослеплял, не позволял ему снова собрать эти кусочки в единый монолит. И Камски случайно вспомнил последнюю фразу Гэвина, которую он небрежно бросил за несколько месяцев до отъезда: «Тьма — это друг, Элай. Нечего её бояться». — Ладно, хорошо, — мужчина порывисто выдохнул. — Он соизволил что-то рассказать… Так ты предложил ему вести дневник и назначил встречу? — Да, думаю, это будет неплохой практикой с выражением некоторых мыслей и чувств, — Ричард устало перевёл взгляд на семейную фотографию, расположенную на рабочем столе. — Мне показалось, вас гложут некоторые сомнения. Но поверьте: Гэвин действительно нуждается в помощи. — Нет, конечно, нет, он пойдёт в пятницу, — Камски сжал пальцами переносицу, массируя выпирающую косточку. Он запоздало вспомнил, что именно переносица пострадала у Гэвина в те далёкие времена, но воспоминания тут же растворились в других бытовых размышлениях, оставив после себя непроизвольный смешок. — Надеюсь, от этого будет толк. — Надежда умирает последней, — Ричард улыбнулся родным на фотографии, снова опуская взгляд на блокнот. Короткие записи о двух мимолетных встречах были слишком короткими для проблемного пациента, который, появись он четырьмя годами ранее, был бы ничем не примечательным клиентом. Полупустые страницы и свободная от важных мыслей голова не предвещали ничего хорошего. Он не сможет помочь Гэвину Риду, если всё будет продолжаться таким же образом. Камски поблагодарил старого приятеля и отключился, снова погружаясь в трудоемкую работу. Брат даже на расстоянии умудрялся высасывать из него всякий оптимизм, но его ждали документы и целая стопка не разобранных протоколов. Ему бы тоже понадобилась своя Хлоя для более продуктивной работы. А Ричард продолжал анализировать свои записи. — Надежда умирает последней… Сразу после хозяина…***
«Здравствуй, дорогой дневник. Это будет первой записью. Что сегодня произошло: я завёл, мать его, дневник. Надеюсь, ты, дневник, скоро сгоришь. Спасибо за то, что выслушал меня, дневник.» Гэвин с ужасающим кошачий слух рыком захлопнул тонкую тетрадь и откинул её куда подальше, не обращая на испуганные глаза Найнса внимания. Настроение было ни к черту, но работу никто не отменял, а Гэвин не собирался годами существовать на средства, заработанные братом. Хватало и того, что Элайджа таскает его по больницам, продолжая «семейное» дело. Гэвин поставил перед собой вполне выполнимую задачу: стать хоть в чём-то самостоятельным человеком, достойным настоящей жизни. Принимая на столе более удобную позу, и расположив на коленях холст, он принялся откручивать тугие крышки красок. Разнообразные кисточки помогли Гэвину активно продолжить вчерашнюю работу. Мазки становились увереннее, а новые краски быстрее находили своё место в картине. Необъяснимым образом творчество помогало снять напряжение, а буйная группа старого века вместо него выкрикивала слова, полные ненависти и возмущения. И Гэвин подпевал им, пытаясь закончить первый заказ. У него ещё две даже не начатые заказные картины, а он около недели возится с одной. Дедлайн медленно приближался, холодным дыханием проникая под гусиную кожу. Но он достиг своей цели весьма быстро. Конец страданиям наступил ровно через шесть часов. — Что? — Рид посмотрел на окно, не доверяя часам. Кромешная тьма с еле заметными оранжевыми разводами фонарей намекала на раннее утро. — Что? — он сморгнул бодрость и поднял взгляд на часы. — Утро? — Гэвин пытался вспомнить вчерашний день, но не смог. Видимо, он снова увлёкся и даже не заметил, как целый вечер промелькнул за мутным окном. — Прекрасно. Гэвин приподнял картину и почувствовал серьёзную тяжесть в руках. Но усталость вопреки всему была приятной, потому что он хоть раз за год мог себя похвалить за то, что создал шедевр. Ему даже немного жалко, что вскоре придётся отдать картину. Но Гэвин заметил сильные различия от заданных ориентиров: глаза первого ребёнка казались более живыми, чем на фотографии, второй ребёнок, благодаря яркой голубой радужке, выглядел таким же невероятно живым, а их крепкая опора даже на холсте сверкала искренним счастьем и позитивом. Гэвин, сам того не ведая, прокручивал в голове возможную историю изображённой семьи. Думал, какими были обстоятельства на тот момент. Размышлял об их отношениях в текущее время. И самое главное — почему их улыбки даже на фотографии, первоисточнике мощного вдохновения, кажутся чересчур реальными? Как будто, они были частью мира, ключевыми винтиками, незаменимыми элементами человеческой жизни. Странная фотография. Странная картина. Странный мир, полный странными людьми. И до умопомрачения странная реальность. — Ну нахер. Увеличивая громкость на две единицы, он с показушной улыбкой, перекрыл текстом песен поток чужеродных мыслей. Мазки ярких красок продолжались, несмотря на то, что картина была закончена. Он хотел сделать этот мир ещё живее, ещё счастливее и радостнее. Он хотел видеть живые, сверкающие оттенки жизни. Картина переполнилась тёплыми и холодными цветами. С каждым движением кисти она становилась реалистичней, и Гэвин боялся сделать лишний мазок, боялся кисточкой коснуться не той краски. Он боялся оторвать от изображённого взгляд, потому что знал: он поднимет голову и мир окажется фальшью. Но Гэвин понимал, что все его страхи являются обычной глупостью и такого на деле не может быть. Ведь не может кусочек ткани быть реалистичнее, чем весь окружающий мир?***
— Иди нахрен, скотина ты такая, — Гэвин считал, что не имеет права сбросить вызов раньше пяти минут (у него были собственные правила этикета), вообще не ответить — некрасиво, они всё-таки братья, а новый переезд в другую страну будет проблематичнее, чем первый, но ответ на звонок грозил ему полным разгром нервной системы. То есть, это была совершенно безысходная ситуация. — Мне богу душу отдать, чтобы ты успокоился? — Гэвин, ты уже записан, — Элайджа не обратил внимания на мрачный контекст риторического вопроса. — Я не просил, хочу заметить. — Тебе ведь нравится посещать врачей, — Элайджа пытался напомнить Риду старые моменты из его жизни, но он упустил тот факт, что многие фрагменты далёкой юности Гэвина были не особо радостным для семьи. — Чёрт, Элай, мне сраных 25 лет, а не 13. Я могу просто взять и остаться дома? — Рид скривился, замечая, как проростки зашуганного подростка постепенно оживали в нём. — Я, в конце концов, тоже, типа, взрослый занятой человек. — Ключевое слово «типа», брат, — словесные перепалки постепенно переходили в режим семейной обыденности. — Нет, — Гэвин кивнул, прикусывая кожу на внутренней стороне щеки. Кончик языка почувствовал вязкую и склизкую жидкость, напоминающую пластинку меди, покрытую ржавчиной, которая зачастую его отрезвляла. — Во сколько? — В десять утра, — Элайджа улыбнулся. Ему показалось, что он смог вдохновить младшего брата. — Приди вовремя, пожалуйста. — Я хоть когда-то опаздывал? — Нет, я имею в виду, вовремя, а не за час до приёма, — Гэвин безмолвно кивнул и бросил трубку, языком касаясь раны на слизистой оболочке. Посещать бесполезного врача было тяжко. И он даже узнать боялся, сколько стоит минутная беседа с Ричардом Декартом. Он с каждым днём и приёмом убеждался в том, что помощь ему совершенно не нужна. Гэвин никогда не нуждался в помощи. Только адекватность окружающих по отношению к нему помогала даже в самых безнадежных ситуациях сохранять себя. Остальные потуги близких знакомых и членов семьи — всего лишь мишура, забавная ложь, над которой он потешается и по сей день. Гэвин — не больной на всю голову человек. Он самый обычный, что есть в этом городе индивид, у которого всего лишь небольшие проблемы с восприятием окружающего мира, как сообщил на втором приёме Ричард. И Гэвин был полностью солидарен с ним — он ни капельки не болен. И даже сейчас, стоя на балконе с тлеющей сигаретой в тонких пальцах, он не прекращал в это верить. Его вера была столь же крепка, как панцирь старой черепахи. И она не смогла пошатнуться даже от едкого запаха горелой кожи.***
Холодное утро, кофе со вкусом мокрого асфальта и новая пачка дешёвых сигарет — всё это было до омерзения и восхищения привычно. Но самым омерзительным был новый, лишённый какого-либо смысла день, который вскоре исчезнет в серости предыдущего и растворится во мраке следующего. Постоянно барахлящий цикл забавного существования, который ежедневно запускает извивающийся в постели кот. Гэвин с кислой улыбкой посмотрел на любимого питомца, сожалея о том, что в последнее время уделяет ему слишком мало внимания. Заказы, беспокойный брат и тщетное бытие не оставляли времени даже для Найнса. Он рано опомнился и торопливо посмотрел на тёмный циферблат, но вскоре понял, что лучше бы не смотрел. Восемь утра. После утренних процедур прошло около трёх часов, а он до сих пор лежит в постели. У него осталось два часа на сборы и дорогу в центр психического здоровья для увлекательного промывания мозгов на радость Камски. Этот раз будет третьим, но он особо не рвался, как и на прошлые два посещения, ведь они не были ему совершенно не нужны. В них нуждался только Элайджа. В сумрачной тишине до Рида донеслось глухое оповещение о новом сообщении. «Восхитительно. Контроль от постороннего чувака, да ещё и на расстоянии…» — Гэвин с некоторой грустью прочитал сообщение Декарта, который волшебным образом узнал номер его телефона и решил за два часа до встречи напомнить о себе. «Здравствуй, Гэвин, — вещало СМС любимого психотерапевта, — наша встреча ещё в силе?» Гэвин усмехнулся, когда следом за первым последовало короткое уточнение. «Прости, это Ричард Декарт.» «Да. ГР.» Гэвин давился отвращением к данной ситуации, что из года в год бесконечно повторялась и становилась частью жизненного цикла. Его состояние можно описать последними инициалами, если взять их за непроизвольные звуки. «Хорошо. Большое спасибо за быстрый ответ.» Гэвин только закатил глаза, утомленно вздыхая: «Ни доброго утра, ни обыденного вопроса о текущих делах — у этого человека напрочь отсутствует всякое подобие воспитания», — но продолжить мысленные негодования не позволил интерес к содержанию нового сообщения. «Я буду ждать тебя.» Гэвин несколько секунд смотрел на странные буковки и первые мгновения думал о том, что Ричард ошибся номером, а развить идею дальше не позволил резкий нервный кашель. — Ага, ждёт меня, — Гэвин бормотал проклятия, медленно скатываясь на пол. — Меня ждёт, конечно, — слова Ричарда казались чересчур фальшивыми. — Меня ты, сволочь, ждёшь, без сомнений. А если по чесноку говорить? — Гэвин кое-как залез в старинный шкаф за повседневной одеждой. Совсем скоро начнётся приём и он ни в коем случае не должен опоздать.***
— … ну, как-то так, — Гэвин улыбнулся Хлое, действительно радуясь хоть и наигранным, но приятным дружелюбием девушки. — Что ж, по вам не скажешь, что вы могли пробежать пять кругов вокруг жилого комплекса с большой сумкой тяжёлых книг. — По мне и тогда было сложно сказать, знаете, — Гэвин хрипло рассмеялся, ощущая каждой клеточкой кожи жгучую ностальгию. Он снова почувствовал острое желание написать Тине, но понимал, что теперь это действие будет исключительно глупым и лишним. — Гэвин, — Рид поднял голову на знакомый голос и только сейчас вспомнил, что снова более тридцати минут просидел в клинике. — Ты настолько сильно хочешь меня видеть? — Ричард улыбнулся коллеге и любимому пациенту, приветствуя обоих. — Хлоя даже сообщение мне отправила с просьбой прийти побыстрее. — Теперь вы нарочно избегаете формальностей, — Ричард только хмыкнул, рукой останавливая замечание Хлои насчёт её должности. — Заходи, — Декарт приоткрыл дверь в кабинет, пропуская клиента внутрь. — Чай, кофе? — Гэвин усмехнулся. Это предложение, видимо, станет традиционной стартовой точкой их непродолжительной беседы. Что же, в таком случае, станет финишем? — Кофе. — Снова обезвожен? — Не снова, а опять, — Ричард усмехнулся и набрал секретарше короткое сообщение. — Прекрасно. Хлоя принесёт кофе под конец, если ты не против, а я предлагаю начать беседу. — Пожалуйста, — Ричард подкатил кресло и выжидающе посмотрел на Рида. Тот упорно изучал ковёр, но полную очевидного вопроса тишину он почему-то не замечал. — Начинайте беседу, кто мешает? «В самом деле», — Ричард глубоко вздохнул, готовясь к страшной муке от постоянных отговорок и молчания пациента. — Как прошли эти дни? — Очень хорошо. — Произошло нечто особенное? — Ричард даже немного удивился. «Тебя, засранец, не было. И братик где-то шатался, целых полтора дня не появлялся. Почти один был. Все эти дни», — плеваться в мыслях ядом он мог сколько угодно, но сидеть целый час, страдая от давящей тишины и безделья, было слишком даже для Гэвина Рида. Приходилось что-то говорить. — Закончил первый заказ. Собираюсь сегодня начать второй, — Рид поздно заметил, что будничные размышления выскользнули наружу. В любом случае, это неважно, ведь Ричарда не интересовал род деятельности пациента. По крайней мере, он до сих пор не высказал даже малейшего интереса. — Можешь рассказать поподробнее? — Работаю, типа, — сердце глухо отбивало вялый ритм, игнорируя нарастающее в глубине души волнение. Разумеется, мнение Ричарда никак его не трогало, ведь это почти незаменимое хобби стало реальным источником неплохого дохода. Но Гэвин не хотел слышать упреков и насмешек от этого человека. Конечно, в новом городе даже спустя пять лет Рида мало кто знает, поэтому никто не сможет упрекнуть его в том, что он, взрослый мужик, который имел некоторые задатки отличного блюстителя закона или очень даже неплохого юриста, занимается бесполезным художеством. Собственно, случаи подобного пренебрежения к его способностям были редкими, особенно от близких знакомых, однако негатив запомнился лучше остального. После короткой паузы, Ричард попытался заглянуть в глаза Гэвина, понимая, что вряд ли дождется каких-либо уточнений и задал следующий вопрос. — Прости, забыл, кем ты работаешь? «Он, кажись, забыл, что мы об этом и не заикались» — Чёрт, художник я, — он на мгновение поднял голову. Конечно, это беспокойство было несравнимо с дилеммами, связанными с процессом существования, но всё-таки оно было существенно. — Художник, принимаю заказы и всё такое, — Ричард кивнул, отмечая в голове открытые навыки пациента. — Неожиданно, конечно, — пробормотал Декарт, обдумывая следующую фразу, которая тут же сорвалась с языка. — По тебе не скажешь. — Что? — Прости, я имел в виду, что ты не очень похож на творческую личность. — Боже, кем меня видят люди, даже интересно стало? — Гэвин коротко усмехнулся. — Что? Рид понимает, что выдал очередную необдуманную глупость, но весь стыд вместе с волнением о разборе недавней темы поглотило время. Он невольно опять который раз потонул в собственных мыслях и просто отрицательно покачал головой. — Позволь спросить, почему ты решил этим заниматься? — Рисовать нравилось. — Нравилось? — Да, со временем поднадоедает, но мне нравится этим заниматься, тем более за деньги. — В самом деле, — Ричард мимолетно улыбнулся. Мысленный блокнот медленно наполнялся эфемерными записями. — Насколько мне известно, ты весьма успешно сдал экзамены. Почему же?.. Гэвин кивнул, даже не задумываясь над ответом. Эти времена должны остаться на самом дне бессмысленных воспоминаний. Он не хотел даже думать об этом, не хотел касаться этих воспоминаний даже краешком сознания, что довольно серьёзно затрудняло работу психотерапевта. Ричард за два занятия успел сделать некий вывод: выманить Гэвина из домика могут только проверенные вкусняшки. Главное знать, что именно ему нравится. Но в этом и состояла загвоздка — Ричард не знает, чем Гэвин увлекается в данный момент, помимо своей профессии, потому что он молчит, как партизан, а может ещё хуже. — Кого предпочитаешь рисовать? — Людей. — И всё? — Да, почти. — А кого ещё? — Я… — на несколько мгновений Рид глубоко задумался о следующем шаге. В любом случае, он не имел какого-либо смысла, значит, от него не будет и толка, следовательно, принесёт ему только нервы и беспокойство брата. — Многое рисую. — Главное, не терять вдохновение, да? — Ричард улыбнулся, но ответа, как и следовало ожидать, не получил. — Миссис Рид не была против твоего выбора? — ответа также не последовало. — Гэвин? «Не была против… Смешно даже», — левый висок постепенно начинал гореть. Неприятное жжение походило на мигрень и он торопливо постучал по виску двумя пальцами. Ричарду, само собой, этот жест показался странным. — Думаю, всё, что касается миссис Рид, не подлежит анализу, я прав? — клиент кивнул. — Тогда позволишь мне перейти к твоей тайне? «Какой, к черту, тайне?» — Я до сих пор не имею какого-либо представления о том, что с тобой происходит и что именно тебя беспокоит. «Как будто тебя это адски волнует. Получал бы свои деньги и не рыпался. Зачем лицемерить? Чтобы я случайно не поведал Элаю о том, что кофе здесь лучше, чем в той старой кафешке?» — Рид на пальцах считал выкуренные сигареты и выпитые чашки за неделю. Он хотел отвлечься, а кожа в полости рта ещё не наросла новой, из-за чего даже лёгкие прикосновения зубов были весьма болезненными. — Именно от этого я обычно отталкиваюсь во время работы с пациентами. «От чего ты, ублюдок ясноглазый, можешь отталкиваться? Или ты чего-то другого ждёшь? Удобного больного, может? Или подопытную крысу, золотую жилу? Что тебе надо, а? Господи, когда этот сраный час закончится?» — Гэвин, — Рид покачал головой, не заметив какой-либо ответной реакции. — Пойми, я смогу тебе помочь, только если ты позволишь. Но идёт третья беседа, а ты до сих пор не позволяешь. Что стало причиной такого мощного барьера? «Какой барьер? Мне просто не нужна ваша сраная помощь! Я никогда о ней не просил!» — Что бы ты ни думал, мистер Камски очень сильно беспокоится о тебе. И я, как глубоко уважающий его человек, не могу принять плату за бесцельно потраченный сеанс. «Глубокий вдох. Глубокий выдох», — но получились только судорожный вздох и новая рана на губе. — Что вы хотите узнать? — Ричард мог бы почувствовать некоторое удовлетворение, но в его обязанности не входит принуждение. Но теперь, видимо, будет входить. — То, что постоянно спрашиваю. Что тебя беспокоит? — Беспокоит? — он коротко усмехнулся. В голове безумным вихрем пронеслись возможные причины постоянного волнения, но ни один из вариантов даже близко не стоял к той реальности, в которой приходилось существовать. — Иллюзорная жизнь… Беспросветное будущее… Любимая семейка, удивительное одиночество, старость кота… Отсутствие какого-либо стимула… «Ты, в конце концов», — он действительно не знал, что именно всё время гложет его душу. — Всё, наверное, — Ричард наклонил в немом вопросе голову и Гэвин краем глаза заметил непонимание психотерапевта. — Господи, меня всё это беспокоит. Доволен? — Весьма. Я могу спросить, что тебя беспокоит больше всего? — Мой кот, — Ричард тяжело вздохнул. — Гэвин… — Он единственный, кто на постоянной основе находится рядом. А ему уже давно не годик, — Гэвин судорожно вздохнул, ощущая под веками маленькие песчинки. — Кошачьи года истекают. И… Да, вот. Ричард понимающе кивнул, забирая поспешные выводы о Риде обратно и делая в эфемерном блокноте новую пометку: страх перед одиночеством. — Я считал, что ты вечно окружен близкими людьми? — Рид в насмешке приподнял брови. — Серьёзно? С чего бы? — Мистер Камски сообщил, — Ричард позволил себе немножко покорить пациента в молчании. — Полагаю, домашний питомец играет важную роль в твоей жизни? «Да, чёрт возьми, играет. Я с ним пять лет под одной крышей. Он номер один в списке самых близких мне существ». — Ты довольно долгое время жил один. Почему теперь сторонишься этого? «Потому что не на кого деньги тратить, а запой и рак лёгких — не прикольный вариант. Питаться надо бы нормально и гулять где-нибудь». — Что ж, — Ричард шумно вздохнул и посмотрел на часы. Из-за Гэвина он уже третью встречу бессовестно халтурит. Ему даже немного стыдно. — Если ты не против, давай обсудим темы дальнейших разговоров? — Гэвин кивнул, соглашаясь с предложением психотерапевта, даже не вникая в суть вопроса. Медленно накатывал сон. — Какие существуют табу в нашем общении? — Что? — О чём тебе неприятно говорить? — Простите, я обязательно вас предупрежу, если мы подойдём к табу теме. — Прекрасно. Могу ли узнать… — Да и смысла в предупреждениях нет. В любом случае, хочу я или нет, вы будете копаться в этом дерьме. — Действительно, — Ричард хмыкнул. Его волновало то, что Гэвин за всё проведённое вместе время ни разу и не затронул свои проблемы. Он ругался, острил, сорил сарказмом и всякие упоминания о текущих жизненных коллизиях скатывались в гробовое молчание. На прошлом сеансе он с оторванными руками и выбитыми зубами добился абсолютно ничего не решающей ремарки о жизни Гэвина Рида: «Надежда умирает последней. Сразу после смерти хозяина». И то, они даже не обсудили эту фразу, так как она была прощальной. Его профессия, кажется, как и прошлая, становится бесполезной. И дальнейшие подкопы на этот раз ни капельки не действовали и даже Гэвину это начинало надоедать. Его безжалостно клонило в сон, ему казалось, что очередные бессмысленные вопросы Декарта вскоре окончательно выключат в сознании свет. — Когда всё закончится? — Ричард приподнял глаза, но тут же, подобно Риду, опустил их, так не озвучив вопрос о «надежде». Гэвин снова кусал кожу на внутренней стороне щек. — Если ты про нашу встречу, то через двадцать минут, — для достоверности информации Ричард даже поднял взгляд на часы. — А если про нечто другое, то стоит пояснить. «Потом поясню брату в челюсть. Достал своим безумно искренним беспокойством. Мне три года, что ли, чтобы вокруг меня кружил этот коршун, как вокруг своего яйца?» — Хорошо. Двадцать минут, неплохо, — Гэвин протер глаза пальцами, прогоняя из глазниц сухой песок. — Можно поспать где-нибудь? — удивленный психотерапевт даже немного повеселил Рида. — Я не выспался. Ричард несколько секунд обдумывал озвученную просьбу и почувствовал облегчение. За три бессмысленных часа бессмысленной беседы он только сейчас смог от него добиться хоть и завуалированной, но серьёзной жалобы на состояние. Хоть Гэвин и пытался казаться наглым человеком, но Ричард был рад услышать подобное от своего пациента. Он был почти уверен, что сегодня Рид впервые невольно показал настоящую и неимоверно сильную усталость, хоть и только физическую. — Конечно, — вставая на ноги, он серьёзно обдумывал место, в котором Гэвин сможет отдохнуть. — Пойдём. — Серьёзно? — Ричард не озвучил комментарий о том, что сон является лучшим целителем всех проблем, так как он был слишком глупым и наивным. — Куда? — У нас комната отдыха есть, — проговорил Ричард. В ответ он услышал саркастическое фырканье. — Да, не поверишь, мы тоже устаем и моментами ночуем в клинике. Гэвин только хмыкнул и послушно покинул кабинет за психотерапевтом. Недолгий путь до маленькой комнаты ничего ему не стоил — ровные стены не имели каких-либо углов. И Рид не знал, стоит ли этому радоваться. Хоть «комната отдыха» была далека от кабинета, на минус первом этаже в самом дальнем углу, в который зайти могут только сотрудники центра. Внутри комнаты, похожей на уютный бункер, Гэвин с облегчением не заметил ядовитых белых оттенков, радуясь тёплым цветам. И ему даже на время стало неловко, что он у человека, ответственного и крайне целеустремленного (если до сих пор пытался от него чего-то добиться), попросил вздремнуть. Но характерная его персонажу наглость и вполне реальная усталость добились своего — он упал на блекло-оранжевый диванчик, мгновенно закрывая глаза, словно боялся того, что Ричард в сию же секунду может передумать. Он не поблагодарил и не извинился за предоставленные неудобства — не сказал абсолютно ничего. Гэвин упал головой вниз, лбом упираясь в обивку дивана и полностью расслабляя мышцы тела. И даже двух минут не прошло — он утонул в бесцветных грёзах. Ричард только усмехнулся увиденной картине. Изнуренный бессонницей Гэвин Рид казался невероятно хрупким, беззащитным и, скорее всего, запуганным молодым человеком. Таких людей обычно хочется защитить, пригреть своей лаской, но Ричард не принадлежал данной группе лиц. Единственное, что он хотел — это добиться доверия пациента для блага обоих. — Господи, как сложно, — он покачал головой, опускаясь на пол возле дивана. У них есть 20 минут справедливого отдыха, которые приходится проводить вместе, в полной тишине, прерываемой размеренным дыханием Гэвина.