***
— Гэвин, ты не умрёшь от этого. «Уж лучше бы помер», — Гэвин не мог кричать, не мог спорить. Он даже звука выдавить не мог. Оставалось только царапать ногтями кожу предплечий, чтобы выплеснуть гнев и хоть как-то успокоиться. — Она давно тебя не видела. Думаю, пришло время её навестить. «Боже, просто сдохни. Просто сдохни. Сколько можно? Когда всё это закончится? Почему я не могу просто уйти? Просто взять и уйти от этого всего?» — голова разрывалась от давящей боли, в тиски сжимая осколки сознания. Горло сжималось от спазмов, не пропуская спасательный кислород. Он буквально задыхался от безысходности. И не мог себя спасти. — Гэвин, ты так и будешь молчать? «Да, мать нашу, буду. Господи, ненавижу. Просто ненавижу», — из глаз просачивались слёзы, ведь за долгие десять секунд он ни разу не вздохнул. Гэвин впервые пожалел о своём решении бросить успокоительные. — Гэвин, прости, но тебя не спрашивают, а ставят перед фактом. Тебе придётся в ближайшее время поехать в Канаду к матери. Это важно для неё и полезно для тебя, поверь мне. Гэвин напрочь отказывался отвечать. Не только из-за ненависти и нежелания идти на контакт. Всего лишь слова застряли в глотке, разрывая клетки и уничтожая жизнь в округе. И в итоге он ничего не смог ответить. Ведь намного легче сбежать от разговора, чем пытаться отстоять себя или закончить спор компромиссом. Или хотя бы просто закончить его. Или хотя бы начать. Всё без толку. Без какой-либо разницы.***
Мазок за мазком, за мазком мазок. Картина оживала буквально на глазах и Гэвин, наблюдая за яркими преображениями изображённой девушки, радовался тому, что у него хоть что-то получается. С фоном работать оказалось намного сложнее, чем с другими деталями, но желания заказчика — все до одного — были исполнены. Рид в шутку надеялся, что за этакое искусство ему подкинут ещё деньжат. Хотя, даже в шутку надеяться на это было очень глупо. Найнс вместе с хозяином подпевал давно умершим Oasis. Каждый занимался своими делами, но при этом они действовали сообща: питомец извивался возле ног Рида, периодически царапая ножку стула, а Гэвин наслаждался лаской кота, стопой ноги поглаживая того по шёрстке. Но мужчина старался не отвлекаться от насущного, ибо дедлайн никто не отменял и он обязан закончить заказ к сроку. Осталось только доделать некоторые детали и спрятаться под одеялом, после чего день окончательно скроется в ночи. И на день его жизни меньше. Желудок давил на жалость грустной тяжестью, но Гэвин не собирался поддаваться ему. Он уже съел два бутерброда утром и выпил три чашки пресного кофе, которые и так полностью утолили голод на целые сутки. В любом случае, он чувствовал себя намного лучше после завтрака и пятичасового сна. Ему ведь было лучше? Он не особо хорошо помнил прошлую встречу с Декартом, как, в принципе, и все предыдущие, но знал, что около пятнадцати минут втирал ему какую-то лютую ахинею о том, что пластик окутал реальность. Но к сожалению, он не помнил, что именно Ричард подытожил. Единственное, что Рид хорошо запомнил — это выражение лица Декарта в тот момент. Такое обеспокоенное и настороженное, полное непонятных, но сдержанных эмоций. Черты его лица тогда интересно исказились; даже в некоторой степени эстетично. Кисточка остановилась в миллиметре от красочного фона; указательный палец нервно постукивал по стержню; глаза опустились вниз, на спящего Найнса, что скрутился клубочком вокруг его ноги. И в голове тут же пронесся ураган из образов и живописных мыслей. Гэвин тут же махнул рукой на незаконченный заказ, схватил скетчбук и принялся наполнять его внезапными рисунками. Постепенно листы заполнялись красочными изображениями. Гэвин, сам того не ведая, выражал каждую живущую в нем эмоцию, вырисовывая на бумаге серьёзные лазурные глаза и резкие черты мужского лица. Он создал образ пожилой женщины, кареглазой азиатки, статного молодого человека в очках. И вскоре каждый сантиметр последних девяти страниц был наполнен яркими цветами и близкими душе образами.***
Ричард ожидал своего пациента не особо долго. Около пяти минут. Но этого хватило, чтобы сердце сжалось от волнения. В прошлый раз он пришёл с температурой и лихорадкой, а вчера Рид ответил на его СМС с весьма грубыми ошибками, как будто даже не смотрел на клавиатуру. Быть может, сейчас он лежит один на холодном кафеле без сознания и еле дышит? Но Гэвин на шестой минуте ожидания прервал его беспокойство, буквально влетая в помещение с одышкой и кашлем. Рид бесконечно извинялся, попутно раздеваясь и всем своим видом выражая глубокое сожаление. Со стороны это выглядело, как живое восьмое чудо света. От Гэвина даже адекватного приветствия невозможно услышать, а тут — извинения. — Ничего, Гэвин, не беспокойся, — Ричард улыбнулся ему, краем глаза замечая внимательный взгляд Хлои. На вопросительное выражение лица Декарта она только щелкнула пальцами по горлу. — Прошу в кабинет, — Ричард уже заранее устал. Клиенты редко приходили к нему в состоянии алкогольного опьянения. Этот раз за всю историю его практики был пятым. А работал он довольно долго. Гэвин, чуть пошатываясь, откинул куртку куда-то в сторону и поторопился зайти в кабинет, тут же располагаясь на диване. Он всё так же продолжал извиняться и раскидываться соболезнованиями, словно действительно сожалел о своём «опоздании». — Извините, не думал, что опоздаю. — Да, я тоже не думал, — мужчина продолжал настороженно осматривать пациента. — Что там у нас по плану? — Гэвин заключает ладони в замок, уверенно поднимая взгляд на психотерапевта. Ричард серьёзно обомлел. — Эм… — активность пациента даже смогла ввести его в ступор, а голубые, чуть зеленоватые глаза вовсе внедряли сомнения о реальности происходящего. — Как прошли эти дни?.. Какие-либо новости? — О, дни прошли отлично, — Гэвин задергался от тихого смеха. — Новостей практически нет. Я почти закончил этот проклятый портрет, осталось несколько штрихов и готово, — Гэвин не отводил от психотерапевта пристального взгляда, позволяя себе разглядывать мужчину. Ему даже в голову не пришло, что он ведёт себя неподобающе собственному образу. — Это было неплохо, да. — Полагаю, произошло ещё что-то хорошее? — Ага, — он глубоко вздохнул, наполняя лёгкие воздухом, но плавно высказать волнующую его новость не позволил резкий кашель, что до сих пор мучил его после сомнительного выздоровления. Ричард слегка поморщился: его обдало перегаром. — Элайджа хочет, чтобы я навестил Канаду. — Гэвин, ты выпил? — Ну, — Рид забавно хихикнул, стыдясь своего проступка, — одна бутылочка, думаю, не повредит. — Гэвин, почему каждая наша встреча сопровождается балаганом? — Без малейшего понятия, — он глупо усмехнулся, прекрасно понимая раздражение мужчины. Он знал, что приносит окружающим сплошные неприятности. Именно из-за своей взбалмошности он никогда не мог поддерживать отношения. Даже с родными людьми, друзьями, врачами. Эта задача действительно была очень сложной. Ричард бесшумно выдохнул, прогоняя из головы непрофессиональные эмоции, и попытался доброжелательно улыбнуться. — Что же произошло? — Ричард вернулся к насущному. — Почему тебя зовут в Канаду? — Ну, мать вспомнила о моём существовании, — он пожал плечами, тут же тихо прибавляя, — к сожалению. Вот, сижу, думаю: в какую страну теперь тикать. — Можешь объяснить, почему тебя пугает встреча с матерью? Гэвин промолчал, не желая переходить на бесполезные откровения. Голова совершенно не работала, но инстинкт подсказывал, что мужчине совершенно не нужна правда. Она вообще мало кому нужна. Лесть, обман, самообман и прочее — только в этом нуждалось его окружение. В этом нуждалась миссис Рид, в этом нуждался Элайджа. Этого требовала Тина. Он сам понимал, что нуждался во лжи. И как они дошли до этого? — Гэвин, — Декарт заметил сомнение в охмелевшем лице пациента, — я бы хотел узнать суть ваших отношений для целостности картины. — Какая суть? Обыкновенное недопонимание, которое выливается в обоюдную ненависть. Это касается многих семей, не думаю, что для вас это новость, — Ричард заметил, что язык Гэвина Рида не заплетается и мысли не разбегаются, значит, не адски пьян и разговаривать может. Он не совсем понимал своё сдержанное волнение, ведь при таком раскладе пациента необходимо отправлять домой. — Ты прав, это не редкость. Однако, миссис Рид — не мать из первого подъезда, а ты не парень из соседнего дома. Ты — это ты, а она — это она. Ведь каждый человек индивидуален; эксклюзив, так сказать. Гэвин не ответил. Только задумался, вспоминая все скандалы, ссоры, конфликты в доме. Вспоминал недавний «разговор» с братом. Он считал, что анализировать его ситуацию бессмысленно, ведь это ни к чему не приведёт. Он и так всё знает. Он понимает, откуда идут корни, что стало причиной его психоза. Он знает, в чём его проблема. Только толка от этого совершенно не было. Но раз уж психотерапевту стала интересна его жизнь, то почему бы не поделиться хлипкими и бесполезными воспоминаниями? В любом случае, делать нечего. — Знаете, — Рид криво усмехнулся, наклонившись вперёд, чтобы видеть его. Ричард почти зачарованно смотрел в глаза пациента, с удивлением для себя замечал маленькие зелёные крапинки, которые придавали его взгляду зеленоватый свежий оттенок. Но он не отвлекался от дела и внимал каждому слову собеседника, — раньше мы были счастливы. Ну, я имею в виду, семья — она и в Африке семья. Так или иначе, ощущение домашнего уюта и тепла было чётким, — он на секунду остановился, с тоскливой улыбкой вспоминая далёкие детские дни. — Сначала, разумеется, Элайджа появился. Такой, весёлый, оптимистичный придурок, который всё время пытался казаться взрослым и самостоятельным, — на лице появилась кривая ухмылка. Ричарду хватило одной минуты, чтобы понять, что воспоминания для Рида сродни визиту на кладбище. — После моего появления семья стала ещё крепче, но я думаю, что это была первая трещина в отношениях между родителями. Требовалось больше средств для воспитания двух спиногрызов, а отец тогда не мог зарабатывать столько, сколько хотела мать. Она вообще не хотела детей, о чём нам не единожды говорила. Вот отец хотел и был готов к разным трудностям, а она его любила и хотела, чтобы он её никогда не бросал. Если б у меня такая женщина была, я б кинул её на первом свидании, — Гэвин посмеялся над собственной шуткой, но вышло слишком натянуто. — Поэтому она решила ему родить. Гениально, скажите? Впрочем, отца я просто боготворил. Это прекрасный человек, который любил свою семью и делал для неё всё возможное, лишь бы мы были счастливы. Он рано вставал, уходил на работу и поздно возвращался, но мы всегда его ждали до самой ночи. Но, — с искусанных губ сорвался горький смешок, — чёрт, всё хорошее имеет свойство заканчиваться. И это что-то странное. Ведь он не должен был так глупо умереть. Я думал, он покинет мир, там, в шестьдесят, семьдесят. До последнего будет воспитывать нас, нянчить внуков, не знаю. А он умер, — Гэвин ненадолго замолчал, ощущая лёгкое головокружение и пустоту в лёгких. — И обстановка в семье изменилась, да? — Естественно, — Гэвин хмыкнул, снова набирая в лёгкие воздух. — Маму это, само собой, не позабавило, хотя, он скорее сам бы ушёл из дома из-за её постоянных придирок, если не болезнь. Умер он довольно быстро — за неделю где-то. Брат переживал вообще как-то отдельно от семьи, а мать в депрессию впала. Не помню, если честно. Давно это было. Мне тогда… Да и сейчас, что уж темнить… Мне тогда казалось, что такого не могло произойти. То есть, как это? Взял и умер. Не по детским понятиям это, — Гэвин заметил легкую улыбку Ричарда и, запомнив её, продолжил, — поэтому где-то до тринадцати отрицал его гибель, будучи совершенно обособленным от других членов семьи. Им вообще было похер — где я, что я. И это было более чем понятно… Но время проходило и в один прекрасный день мама встрепенулась. Это, наверное, что-то вроде: «а чё я мучаюсь? У меня ведь дети остались!» И нет, это не житейское материнское: «дети не должны страдать, я им помогу». Ничего подобного, — Ричард с готовностью к пониманию кивнул, принимая отрицание пациента. — Это обыденное для неё: «эти малолетки возместят мне смерть мужа», — в его голосе появились нотки отвращения к человеку, о котором шла речь. — Для неё мы не дети, а заемщики, которым она на время даёт материальные блага для полноценного существования. Элайджа молодец, конечно, он справляется со своим долгом и постепенно возвращает ей всё, что когда-то взял. А я просто не в силах вернуть столько вложенных в мой проект средств. Я ведь болен. Я ментальный инвалид, — Ричард сдержался и не стал его перебивать и возражать. — Из-за этого она ненавидит меня и подобно гребаному коллектору постоянно пытается забрать всё, что я имею. Пытается вернуть всё, что я невольно одолжил. А я ничего не имею, кроме Найнса, нескольких картин, красок и жалкой жизни. И всё, что я могу сказать… У нас нет отношений. Мы случайным образом стали родственниками и всю жизнь пытаемся с этим смириться. — Гэвин, — Ричард удовлетворено посмотрел на него, радуясь его искренностью. Видимо, для откровенной беседы необходимо выпить или заболеть. В нормальном состоянии он не может поговорить по душам, — если быть честным, я разговаривал с миссис Рид. И мне показалось, что она далеко не плохой человек. — Так и есть, — Гэвин кивнул, задумчиво прикусив губу. — Она не плохой человек. Она человек, для которого нет ничего святого, родного, близкого. И это нормально, — Ричард знал, что должен погрузиться в проблему пациента, проанализировать её и так далее, но пристальный взгляд, которого он смог добиться, вероятно, благодаря алкоголю, отвлекал своем манящим живым блеском. И Ричард был рад возможности смотреть ему в глаза. — Ты ведь знаешь, что люди стремятся адаптироваться к разным жизненным ситуациям и занять наиболее благоприятное место? Миссис Рид всю жизнь полагалась на почившего мистера Рида, но когда его не стало, её сознание окончательно перевернулось. Это ввело её в некий ступор, после которого началась война за существование. Но должен согласиться с тобой, по её рассказу, выживать пыталась именно она, не учитывая вас. А для того, чтобы выжить, иногда приходится жертвовать своими принципами, а это лишает всяких высоких чувств. Таков принцип. Гэвин не был с этим согласен. В его представлении люди должны при любых обстоятельствах сохранять свои принципы, не терять себя в проблемах бытия. Его мать должна была оставаться матерью, человеком, в конце концов, а не превращаться в эгоистичного потребителя. Она должна была быть рядом с ним в тот адски сложный период. Хотя, в том раскладе, в котором его пытались лечить, лучше бы она уехала на сто километров от него и спряталась от сына на веки вечные. Ради него и ради себя. — То же самое, кстати, делаешь и ты, — Гэвин в недоумении сморщил брови. Он резко почувствовал холод в сердцевине, словно его окружает лёд. Психотерапевт говорит о том, что он похож на мать? — Ты пытаешься защититься от неблагоприятных условий, сбежать от прямого контакта и спрятаться от проблем. Из-за этого ты теряешь не только нить с самим собой, но и со всем окружающим миром, как думаешь? — Что вы хотите сказать? — Я хочу сказать, что она не монстр. Просто в погоне за тем, что она однажды потеряла, она забыла о вас, своих детях. Вы, очевидно, чувствовали одиночество, из которого выход был только в действии. Мистер Камски смог его найти, однако, если я не ошибаюсь, ты всё так же не можешь выйти на верную тропу и пытаешься от неё уйти. Гэвин молча смотрел на Ричарда и прокручивал в голове его слова. Но дело в том, что он и без напоминания всегда помнил о своём жизненном провале. Он так и не смог состояться в жизни. Да, ему не пятьдесят, у него всё ещё, возможно, впереди, но разве он мог быть в этом уверен? Элайджа не намного старше его, но уже смог добиться огромных высот. Стал главным руководителем крупной технологической компании, был инициатором многих гениальных проектов и в целом являлся весьма успешным и умным молодым человеком. На его фоне Гэвин — олицетворение пустого множества. И ещё возникает, отнекивается от брата, как от прокажённого, словно тот, как и он, ничего не добился в жизни. Гэвин кожей ощутил свою жалкую ничтожность, которую за чужой счёт выплакивает ни в чем неповинному человеку. Он буквально чувствовал во рту мерзкую горечь той жижи, которую принято называть душой. Хотя, конечно, это была кровь. — Скажи, пожалуйста. Как ты сейчас себя чувствуешь? — Рид отмахнулся от мрачных мыслей и едко усмехнулся, предположив, что речь идёт о его алкогольном опьянении, которое потихоньку ослабляет свой эффект. — Сейчас ты чувствуешь этот мир? — Да, хороший мир. Мир от бога просто. — А меня ты чувствуешь? — Гэвин невольно прыснул от смеха, внимательно всматриваясь в лазурные глаза вынужденного собеседника. — То есть? — Я для тебя живой? — Гэвин изогнул бровь, обдумывая весьма интересный вопрос. — То есть, это ощущение распространяется на окружающих людей? — Конечно. — Кто я для тебя сейчас? — Человек, думаю, — он с ухмылкой ещё раз обдумал вопрос. Всё-таки алкоголь продолжал давить на разум, и Рид невольно подумал о том, что хотел бы его почувствовать в немного другом плане. Но эти мысли не соответствовали окружающей их атмосфере мозголечения. — Чёрт, не знаю, если честно. Понимаете, вы для меня не человек, — он слабо улыбнулся. — Вы существо. То есть, мясо, которое может передвигаться, дышать, питаться и всё такое, но я не могу этого понять. — И такое «мясо» ты видишь везде, да? — Везде и всегда, да. — Даже родные? — Тем более, — он порывисто кивнул. — Ты боишься этого? — Конечно. Не особо приятно видеть вокруг себя тупые куски ходящего мяса, — он пожал плечами, не отрывая от психотерапевта взгляда. — Но со временем принимаешь тот мир, в котором приходится существовать. — Гэвин, скажи, ты чувствуешь сейчас пластик вместо реальности? — Гэвин снова кивнул, слабо касаясь языком ноющей губы, которую минуту назад прокусил. — Значит, ты хочешь себя поранить, чтобы почувствовать себя? — Нет, но… Не знаю. Это уже что-то вроде вредной привычки, — Декарт слегка завис, обдумывая сказанное и бессовестно наблюдая за кончиком языка, который зализывет рану на нижней губе. — Гэвин, я хочу попросить тебя, — Гэвин с реальным интересом поддался вперёд, наклоняясь к мужчине. — Если ты будешь очень сильно хотеть боли или страдания от дереализации усилятся — напиши мне или позвони, как хочешь. Я с радостью отвечу и попробую помочь. Гэвин не чувствовал фальши со стороны психотерапевта, но понимал, что в любом случае не позвонит и не напишет. Это так же глупо, как ходить к нему на приёмы. — В ином случае, мне придётся применить медикаментозное лечение. — О, как, — Гэвин усмехнулся и вздернул брови вверх. — А почему сейчас не пихаете в мой живот колеса? — Потому что я глубоко убежден в том, что в колёсах ты не нуждаешься. — Разве? — ему неожиданно стало очень смешно. Он не нуждается в таблетках, его не надо пичкать лекарствами. Просто чудо какое-то. — Да, это так. Знаешь, что люди пьют аспирин, когда сильно болит голова? А некоторые вовсе применяют его чисто для профилактики, чтобы заранее избежать боли. Мне кажется, с членовредительством происходит то же самое. В твоём случае, это та самая профилактика, — Гэвин был слишком занят попытками уловить суть разговора и не понял, что именно Ричард пытался ему сказать. — Ты чувствуешь, что теряешь нить, которая соединяет тебя с реальностью, и приносишь себе боль, чтобы удержать её. Но я заметил, что это происходит даже тогда, когда связь с миром нормально держится. Очень похоже на психологическую защиту. Но ты должен понять, — Ричард ближе наклонился к нему и осторожно дотронулся до его ладони, — это не делает тебя живым и не спасает от пластмассы. К сожалению, ощущение подобной боли только сильнее вгоняет тебя в состояние дереализации, — Гэвин с кривой улыбкой кивнул, незаметно скосив глаза на шершавую ладонь. Чешуйки мёртвой кожи нежно царапали его и ему, как ни странно, нравилось это осторожное прикосновение полумертвой кожи. — Хорошо. Ты можешь пообещать мне, что не будешь причинять себе боль? — Ладно, обещаю. Ричард был доволен этим ответом. Просто невероятно доволен. К сожалению, он уже просил одного человека пообещать ему держать себя в руках. Но этот человек так и не сдержал своё обещание. И он не умер от целенаправленного вскрытия важных сосудов. Он просто скрылся в четырёх узких белых стенах одной не совсем приятной больницы… Гэвин по истечении срока попрощался с Декартом и Хлоей, пообещал больше не пить перед приёмом и как следует отдохнуть от отдыха. Свежий морозный воздух окутывал его лёгкие, покрывал их тонким слоем инея. Гэвин подумал, что возникший в голове образ такого холодного внутреннего мира одинокого человека будет неплохо смотреться акварелью на альбомом листе. И вернувшись домой, он в первую очередь зашёл в свою комнату, чтобы найти детский альбом для рисования. Но взгляд наткнулся на календарь, что одиноко висел на гвоздике около рабочего стола. Он с удивлением прочитал название месяца. На секунду он решил, что за двадцать четыре часа прошло двадцать девять дней. Но это было невозможно. Потом его мощно ударили по затылку ужасающей правдой. Он не контролировал время двадцать девять дней. Прошло двадцать девять дней? Невозможно. Этого не может быть. Ураган из мыслей в голове уничтожал всякую адекватность. Он теряет жизнь. Теряет себя. Он теряет ту нить с реальностью, за которую хватался всеми живыми силами. Неужели сейчас всё исчезнет, покроется пластиком? А пластик покроет его? Неужели всё тщетно и безнадёжно? Ногти снова впились в кожу, зубы вцепились в новую рану на губе. Боль, боль, боль, металлический привкус ржавой крови. «Нет, — кто-то за ухом шептал предупреждения. — Постой, зачем? Ты ведь обещал. Ты должен сдержать своё обещание». — Какого чёрта? — Гэвин сел на кровать, опуская тяжёлую голову на руки и пытаясь остановиться. «Ты обещал. Ричард расстроится, если ты нарушишь вашу договорённость. Ты ведь не хочешь его огорчить?» — Нет… — Гэвин снова посмотрел на календарь. Почти заполненный. Но пустой. Бесполезный. Глупая аналогия пробила виски. «Тогда терпи. Ни одной раны до конца терапии. Выдержишь?» — Да… Гэвин знал, что не справится и в конце концов сорвётся. Но он должен хотя бы попытаться. И ему придётся предпринять всевозможные меры, чтобы избежать проклятого и притягательного самоповреждения.