***
Гэвин Рид в полусонном состоянии слушал брата, который беспрестанно задавал вопросы о его готовности к поездке. Гэвин не спал двое суток в попытке быстро закончить последние два заказа. Но Камски, разумеется, не останавливала вялость младшего брата, ведь ничего важнее предстоящей семейной встречи быть не может. Он уже успел предсказать темы предстоящих разговоров и теперь пытался выяснить, каким образом Гэвин будет отвечать матери. А Гэвин лишь поддакивал, соглашался на всякие просьбы брата, надеясь, что у него скоро иссякнут всякие вопросы и он сможет отойти ко сну. В любом случае, он не собирался следовать привычному сценарию и подстраиваться под чью-то линию. Он и смысла не видел в том, чтобы отвечать так, как положено, и вести себя так, как надо. Постепенно уплывая в дрему, он мимолетом вспоминал беседы с Ричардом. И невольно тонул в мысли, что их разговоры никогда не следовали сценарию. Гэвин никогда не чувствовал на себе давления какого-то сюжета. Он зачастую говорил то, что думал, и Ричард, вне зависимости ни от чего, принимал его ответы, никогда не затыкал его, не перебивал и не противился. Конечно, подобное отношение было связано с профессиональной этикой, но даже так приятно. Элайджа на секунду замолчал, что-то спросил. Гэвин запоздало ответил согласием, уже забыв, о чём вообще шла речь. Вскоре Элайджа попрощался и бросил трубку, позволяя брату немного вздремнуть. Отпустив прошедшие сутки на съедение бытию, он напоследок подумал о том, что не имеет смысла: о матери, общение с которой требует нервов, терпения и снисходительности, чего у него в помине не было. И при всём уважении к этой женщине, он не хотел встречаться с ней ещё раз. Элементарно потому, что в этом не было смысла. Как бы Элайджа ни хотел воссоединить семью, пробудить в них какие-то чувства — всё без толку. Они безнадёжны. И это неоспоримая истина, с который адски сложно было смириться.***
Гэвин осмотрел свои пожитки, с удивлением замечая их бедность. До этого момента его вещи в состоянии конкретного творческого беспорядка выглядели объёмнее, чем сейчас. Потресканная пластмассовая и потрепанная деревянная палитры, краски и кисточки, обычные и цветные карандаши, всевозможные ластики, масляная и сухая пастели, два последних небольших холста — раньше Гэвину казалось, что это ужасно много. А сейчас, собрав всё это на кровати, он осознал, что у него почти ничего нет. Даже тряпки занимали только две пятых всего пространства небольшого шкафа. Он подумал, что ему хватит обычного рюкзака. Найнс игриво обвил хвостом его голени, носом дотрагиваясь до коленной чашечки. Гэвин с улыбкой посмотрел на кота и, отложив в сторону творческие принадлежности, опустился на пол, протягивая руки к своему питомцу. Кот неслышно мурлыкал, головой утыкаясь в ладонь хозяина. Питомец начал своеобразную игру с его пальцами, и Гэвин был рад такому вниманию своего кота. Найнс на каждое движение руки хозяина реагировал выпадами. Гэвин даже не думал о том, что эта игра может его покалечить. Поэтому он не сразу заметил, как когти вместе с клыками вонзились в предплечье, прорывая эпидермис и сетку капилляров. Мужчина почувствовал боль только после того, как Найнс рванул когти в сторону, оставляя после себя длинные царапины и разодранную кожу. Гэвин на мгновение замер, не находя в себе силы отвести от царапин взгляд. Он отпустил своего питомца, позволив ему скрыться под кроватью, и начал рассматривать краснеющие раны. Под кожей начал расплываться лёгкий жар, края ран постепенно набухали и краснели, словно из них вот-вот вырвется кровавый фонтан, чего, разумеется, не произойдёт. Совсем детская боль и совсем маленькие капельки крови. Как давно он этого не делал? Кажется, ровно семь дней. Настенный календарь был сорван и растерзан ещё тогда, когда он впервые вспомнил о своём упущении, поэтому он не мог понять, сколько дней он не чувствовал боли. И это не имело значения, ведь он чувствует её сейчас. Капли в царапинах начали медленно раздуваться, а тонкая плёнка над кровью сгущаться. Крупные капельки быстро скатились по руке вниз, падая на пол и окрашивая его в темно-красный цвет. Увиденное нехило вскружило голову. В глазах тут же потух огонёк сознания. Язык уже собрал красные бусинки, размазывая по коже эритроциты. Волосы на предплечье покрылись тонкой плёнкой крови, эпителий, казалось, подвергся коррозии. Но солёный привкус с примесью железа и почти не ощутимая боль не могли его насытить. Гэвин ногтем оттянул край царапины, разрывая новые капилляры и наслаждаясь новой болью. Продолжить банкет не позволило внезапное воспоминание о данном одному человеку обещании. Ответственность за собственные слова мешала перейти к более серьёзным действиям, поэтому, стиснув зубы, проигнорировав лёгкое головокружение и наплывающую фальшь происходящего, он поднялся на ноги, чтобы отправиться на кухню и обработать раны антисептиками. Не важно, что ощущение реальности надолго не продержалось. Он понимал, что не должен добиваться этого ощущения подобным способом. Эти действия ничего кроме разрушения не приносят. Вернувшись в комнату, Гэвин продолжил собирать свои вещи, полностью игнорируя назойливое желание коснуться новых царапин. Гэвин посмотрел на содержимое сумки, подумал о нужности некоторых вещей и вытащил пару бесполезных в быту безделушек. Волны отвлекающих от ран мыслей затмили собой пространство. Он даже не заметил, как забросил в сумку давно забытый шарф Ричарда и нетронутый после второй записи дневник.***
Ричард встретил своего пациента около входной двери, впервые приехав на рабочее место за час до всех приёмов. Он всю ночь обеспокоено размышлял о Гэвине и его проблемах, совершенно не зная, как и чем ему помочь. Нейролептики вряд ли смогли бы улучшить положение пациента, а беседы, как ему казалось, не приносили нужного эффекта. Однако он был безумно доволен тем, что смог в прошлый раз добиться от него хоть какой-то искренности. Таким образом, возможно, он сможет хотя бы немного поддержать относительно стабильное состояние. Гэвин встретил психотерапевта с приподнятой бровью и недоумением. Он впервые не пришёл раньше положенного времени, трезвым и полуздоровым. Но в этот раз только Ричард вёл себя странным образом. — Здравствуй, Гэвин, — Рид кивнул в знак приветствия. — Я ждал тебя. — Я вижу, — Гэвин ещё раз кивнул, снимая куртку и найденную где-то во время сборов шапку. — Прошу прощения, но до сеанса ещё минут десять, наверное. Вы здесь ночевали? — Нет, рано проснулся, — на самом деле, он так и не заснул. — Не выспались? — Декарт немного удивился, заметив в словах пациента непритворное беспокойство о его состоянии. — Думаю, чашка кофе решит этот вопрос. — Надеюсь, — Ричард с улыбкой приоткрыл дверь в «комнату допроса», в которую Гэвин тут же проскользнул. Хлоя проследила за исчезновением психотерапевта и пациента и, облокотившись о стойку регистрационной, задумалась о сути мистера Рида. Ричарда она знала довольно давно. За годы их совместной работы Хлоя успела досконально изучить его, поэтому взволнованность мужчины беспокоила её. Почему он, встретив на своём пути множество тяжёлых и простых пациентов, так обеспокоен видом и состоянием одного Гэвина Рида? Ричард, как обычно, устроился на кресле напротив Гэвина, закинув ногу на ногу и поддавшись телом вперёд, выражая исключительный интерес. — Ну, как прошли эти дни? — Господи, мы всего лишь неделю не виделись, — Гэвин, криво ухмыльнувшись, почесал затылок. — Закончил все заказы, за два дня успел всё отдать. Вот, скоро отправлюсь в вечный ад, страдать и пламенеть. — Поздравляю с законченными работами. Доволен оплатой? — Гэвин удовлетворенно кивнул. — А результатами? — Гэвин пожал плечами, не желая хвастаться. — Беспокоишься о грядущей встрече? — Конечно. — Можешь рассказать, что тебя волнует? — Гэвин попытался вспомнить когда-то озвученный перечень волнующих его проблем, но вопрос состоял в другом: а нужно ли всё это обсуждать? — Знаете, я тут подумал. Мы же довольно долгое время знаем друг друга, — Ричард утвердительно кивнул, не понимая, к чему это вообще было. Да и знали они друг друга от силы неделю в сумме. — Вы знаете обо мне достаточно много, а я о вас только имя и фамилию, — Ричард в изумлении вскинул брови. — Ты хочешь что-то узнать обо мне? — Я хочу взаимности в наших отношениях, — подобные реплики обычно выкидывают молодые пары в процессе глупой ссоры, и Ричард никак не ожидал услышать её от своего пациента и тем более от Гэвина Рида. — Хорошо, как пожелаешь, — с каждой встречей Ричарду всё больше и больше казалось, что в нём нет ни капли профессионализма. — Что именно ты хочешь обо мне узнать? — Сколько вам лет? — мужчина сдержанно улыбнулся. — Тридцать два. — Боже, какой вы старый. Не зря к вам на «вы» обращаюсь, — Ричард слабо рассмеялся, будучи явно уязвленным. — Кем вы хотели стать в детстве? — Гэвин, я думал, у тебя более развитая фантазия, — он в смятении почесал затылок. Он в принципе плохо помнил своё детство. — Я хотел стать кинологом. — Чё, серьёзно? — Ричард кивнул. — Вам нравятся собаки? — Да, кошатнику не понять. — Согласен, — взаимопонимание в этом вопросе смогло рассмешить обоих. — Кем работает ваш брат? — Ричард кожей чувствовал в вопросе подвох, так как Гэвин уже успел догадаться о ментальных проблемах Коннора. — Консультантом в магазине с товарами для животных, — Гэвин отреагировал мгновенно. — О боже, бедолага. Как он может со своими проблемами работать с людьми? — не имея опыта работы, Рид действительно удивился. Он сам еле как закончил школу, что уж говорить об институте и осваивания рабочего места. — Проблемами? — Ричард понимал, насколько глупо скрывать этот факт. — Ну, вы же лечите его? — Ричард неопределённо кивнул. — А чем он болен? — Психиатры говорят, что Коннор страдает размножением личности. — Разве с таким диагнозом берут на работу? — К нашему общему удивлению, его взяли… «Не без давления на директора магазина, конечно», — заметил про себя мужчина. — Те лекарства, которые он сейчас принимает, к сожалению, не могут оказать должного эффекта, поэтому его окружению приходится мириться с неожиданными выпадами с его стороны, — Ричард почесал затылок, не чувствуя радости и пользы для пациента от подобной беседы. — Увеличивать дозу опасно, снижать — тем более. Что делать с его нестабильностью, уже никто не знает. — Вам сложно с таким братом? — Ричард ожидал такого вопроса, но всё равно не знал какой ответ будет самым корректным. И после недолгих размышлений он коротко ответил: — Да. Гэвин не осмелился как-то озвучить своё раздражение. Ответы психотерапевта напоминали ему позицию старшего брата, который всегда пыталась поглубже залезть в его дела и сделать их в три раза хуже. А зная, какой вкус соли работы различных психиатров и психотерапевтов, Гэвин догадывался, насколько Ричард растарабанил бытие своего брата. Но проблема Рида состояла в том, что он не знал подробностей. Он не знал, как именно они переживали и переживают проблемы Коннора. На деле такие проблемы оказываются намного сложнее, чем может показаться простому наблюдателю. — Но знаешь, — Гэвин оторвал от пышного ковра взгляд и в ожидании посмотрел на Декарта, — я люблю своего брата, — по его лицу скользнула быстрая, но любящая улыбка. — Каким бы он ни был, он мой брат, он всё тот же Коннор, с которым я делил в детстве комнату. Он старается не поддаваться своим особенностям и всегда пытается удачно влиться в бурную жизнь людей. И я очень рад, что он действительно прилагает к этому усилия, — Гэвин машинально поморщился, словно вёл диалог не с психотерапевтов, а со своим надоедливым братом. — Рад за него, — почти искренне. — Как с этим мирятся ваши родители? — Отец прячет свою тоску в бутылке, а матери у нас давно уже нет, — Гэвин с интересом наклонил голову в сторону. Ричард утомленно вздохнул. — Мать страдала шизофренией, хотя в то время психиатры ставили штампы, не глядя на пациента. Я более чем уверен, что Коннор унаследовал от неё проблемы с психикой. После побега матери, отец решил окончательно утонуть в алкоголе, но я рад, что он постепенно начал возвращаться к нам, — пациент в некотором ужасе осмысливал сказанное. Впрочем, он никак не ожидал такой искренности от своего «мозготраха». — Так, подождите. А куда убежала ваша мать? — Да кто его знает, — он с некоторым безразличием пожал плечами. — Не понял. Мать убежала, отец запил, брат в своих личностях, а вы что? Получается, вы были совсем одни? — Можно сказать и так, но я понимал, что мои желания и требования были весьма неуместны, потому что отец нуждался в помощи специалистов, а Коннор — в пристальном внимании. Им были необходимы лекарства и консультации врачей, общение с психотерапевтами и близкими людьми. Тогда мои прихоти не были актуальными. Незнакомое Гэвину смирение, что холодом отзывалось в его ушах, заставляло содрогаться. Очевидно, Ричард не считал себя несчастным и бесконечно одиноким. Ричард давно принял такую суть вещей и уже не пытается с этим бороться. А что же с Гэвином и его семьёй? И Камски, и миссис Рид, и сам Гэвин — они никогда даже не пытались принять происходящее. Гэвин не мог в одно мгновение стать нормальным, а семья не могла за этот же промежуток времени принять его «особенности». Он не мог закрыть рот и молча наблюдать за происходящим вокруг него спектаклем, а родные не могли хотя бы на секунду забыть о своих ролях. Никто их них за всё это время даже не пытался хоть как-то измениться в лучшую сторону. Их динамические стереотипы тяжёлыми валунами перекрывали спокойное и мирное течение в реке их совместного бытия. Безысходность снова пала на его плечи, и он никак не мог повлиять на это. Да и в принципе он устал пытаться — исход всегда был и будет неизменным. Он всегда был и будет нулевым. Ричард заметил затянувшуюся паузу. Гэвин, как обычно, погряз в своих размышлениях, взглядом пытаясь найти ответ в светлом полу. — Думаешь о своей семье? — Гэвин, будучи в некоторой прострации, кивнул. — И каков итог? — Как обычно — никакой, — Гэвин закрыл лицо руками. Почему-то стало невыносимо плохо. Куда бы он ни свернул, куда бы ни посмотрел, что бы ни сказал и ни услышал — итог всегда отсутствует. Всё, что его касалось напрямую или косвенно, не имело значения, ведь оно не могло стать для него выходом. Психотерапевты, таблетки, больницы, доктора, родные и друзья — разве всё это хоть когда-то ему помогало? Как подсказывали годы жизни и практики, они не могли помочь. Никогда такого не было. И никогда такого не будет. — Позволь возразить, любые размышления в конце концов чем-то да заканчиваются. Так позволь узнать, какой конец у твоих? — Всё неизменно и тленно, — Декарт поспешил возвратить, но Гэвин опередил его. — Знаете, вы не были обязаны рассказывать мне это. — Неприятно слышать? — Ричард с сожалением посмотрел на Гэвина. — Это нечто личное, вы так не считаете? — Ты прав, однако, как ты сам заметил, ты рассказываешь мне абсолютно всё и уже не особо противишься искренности, а я не против ответить взаимностью, чтобы мы стали чуть ближе. — Вы что, пытаетесь закадрить меня? — Ричард с улыбкой помотал головой. — Ну, в одном ты прав: я бы хотел, чтобы наши отношения стали доверительными, — для убедительности Ричард чуть приблизился к Гэвину, доказывая искренность своих слов. — Мне кажется, что ты ещё слишком далеко, — пациент в недоумении кивнул, даже не зная, как на это реагировать. Декарт заглянул в глаза Гэвина, отметил рябящую в них неуверенность и тут же забыл о своих наблюдениях. В который раз Ричард забывается в мутных глазах своего пациента, теряя всю свою профессиональность. Они были на редкость глубокими и красивыми, невзирая на очевидную невзрачность радужки. И тот таинственный блеск, который временами мелькает в них, каждый раз забирает у Ричарда способность ясно мыслить. Оставшиеся сорок минут прошли довольно быстро: Гэвин впервые без промедления отвечал на каждый вопрос психотерапевта, проводил анализ собственных слов и постепенно приходил к очевидно у выводу: безысходности не существует. Но, разумеется, Гэвину было сложно это принять. Ричард чуть подробнее узнал о прошедших сутках, об успехах Рида. Он был безумно доволен тем, что Гэвин смог сдержать своё общение и ни разу не причинил себе вред. Это многого стоило. Но всё хорошее имело свойство подходить к концу. И эта встреча также подходила к концу. — Я бы хотел попросить тебя кое о чём, если ты не против, — Гэвин не ожидал, что этот час так быстро подойдёт к концу. Совершенно неожиданно для себя ему захотелось продолжения. — Если что-то пойдёт не так, позвонишь? — Думаю, в этом нет необходимости… — И всё же? — Гэвин ненадолго замолчал, серьёзно нахмурив брови и сосредоточенно рассматривая уверенные глаза Декарта. — Ладно, почему бы и нет. — Спасибо, я рад, — ослепительно улыбка действительно могла подкосить любого близстоящего. — Как ты себя чувствуешь? — Гэвин внезапно ощутил внеземное умиротворение, вызванное появлением новой связи с другим человеком. Ему впервые от беседы с Ричардом было хорошо. — Неплохо. — И этому я тоже рад. Что ж, на этом наш разговор подошёл к концу. Позволь тебя проводить? Гэвин даже не подумал о том, чтобы отказаться.***
Последние часы перед отъездом прошли очень примитивно. С тяжёлой сумкой в руке он отправился в аэропорт, где должна будет совершиться его встреча с братом. Неприятное жжение от беспокойных мыслей постепенно переходило на нет, стоило ему вспомнить доброжелательные глаза Ричарда, его плавный, низкий голос и невероятно красивую, белоснежную улыбку. Гэвин постоянно вспоминал образ своего психотерапевта и не мог перестать изображать его на бумаге. Несколько листов уже были напрочь забиты частями тела Декарта, и Риду даже немного было стыдно за свою вспыхнувшую манию. Смущение было сравнимо с погружением в кипящую лаву. Правда, источник этого смущения вызывал лишь приятный трепет в каждом нерве своего тела. Он не боялся утонуть в своём стыде — ему было страшно осознать причину появления таких ужасно приятных эмоций. Камски крепко обнял своего брата, приятно улыбнулся, сказал несколько напутствующих фраз и поспешил покинуть зал ожидания. Где-то в Канаде их ждала мать, старинный отчий дом и забытый всеми семейный уют. Гэвин надеялся, что за это время, его мать смогла переосмыслить некоторые вещи, что-то принять и с чем-то смириться. Он очень надеялся, что она смогла повторить то, что когда-то совершил Ричард. Ведь только при таком раскладе вещей они смогут найти долгожданный консенсус.