Дереализация

Вечер выдался особо темным. Намного темнее, чем вчера или позавчера. Впрочем, Гэвин не следил за сутками. Выключив телефон, разорвав свой скетчбук в клочья, он поглощал литры алкоголя, после каждой бутылки выливая остатки спирта на новые раны. Широкие, покрытые совсем тоненькой пленкой порезы, оставленные художественным скальпелем бесконечно болели, пульсируя от каждого незначительного соприкосновения. Он ежедневно оставлял на предплечьях, шее и бедрах глубокие, периодически кровоточащие порезы. Он прижигал их сигаретами, заливал керосином, купленным когда-то в супермаркете. Он не посещал Ричарда более недели, не писал ему, не звонил. Словно все, что происходило с ним, потеряло свое значение. В голове разрушительным торнадо крутились слова матери: бесполезный, ничтожный, ни на что не способный, обуза, крест, нежеланный ребенок. И он не испытывал к ней ненависти. Он чувствовал сожаление. Ему было очень жаль её за то, что ей приходилось терпеть из-за него. Ему было очень жаль, что он не оправдал её ожиданий. Ему было тяжело от мысли, что он мешает им жить. Найнс мирно спал возле своего хозяина, сидящего у подножья кровати. Кот умиротворенно качал хвостом от поглаживаний Рида. Он был бесконечно благодарен своему коту за то, что тот разумно распределял еду на неделю и умело выбирал места, где можно было справить нужду. Гэвин откинул голову назад, допивая бутылку вина. Горько, мрачно и невыносимо. Внезапно он услышал дверной звонок. И кто же мог к нему прийти в столь позднее время? — Здравствуй, ты не явился этим утром на сессию… — Ага, было такое, — безразличие пугало его самого. Он даже не пытался скрыть бордовые раны на руках. А Ричард решил не устраивать допросы. Всю дорогу от центра до обители Рида он страшно беспокоился, словно родной ему человек рухнул в колючую проволоку. Он не знал, почему, но считал себя обязанным помочь. Помочь тому, о котором в последнее время он так много думал. Он видел в образе Гэвина самого себя — подавленного, сломленного проблемами брата и отца. Разговаривая с ним, он решал собственные проблемы, открыто рассуждая и анализируя ситуации. Гэвин был прекрасным бойцом. Он даже смог однажды после третьей встречи вдохновить его. Его хрупкие эмоции разжигали в Декарте огонь, его сияющие глаза манили взгляд. Осторожные прикосновения, забота — он никогда не испытывал таких желаний. И сейчас, ощутив острую потребность защитить того, кто стал ему близким, он смог принять этот факт. Он знал, что с пятой встречи он бесповоротно впадал в нежные, обволакивающие его абсолютно не профессиональные чувства. Именно так описывал его бывший одногруппник глубокую влюбленность. — Я пройду? — Гэвин безучастно пожал плечами, облокотившись о косяк двери. Ричард с порога учуял мерзкий запах алкоголя. — Гэвин… — мужчина апатично посмотрел на Ричарда, не желая слушать его нотации и вычитанные из учебника статьи о вреде алкоголя. — Спиртные напитки очень вредны для организма человека, — Гэвин повел бровями, даже не сомневаясь в своём психотерапевте. — В твоём состоянии следовало бы… — А в вашем состоянии следовало бы покинуть мой дом и свалить на четыре стороны, — Ричард сдержанно хмыкнул, понимая раздражение своего подопечного. — Я не имею права оставлять тебя сейчас… — То есть вы планируете меня кинуть? — Гэвин поднял на Декарта охмелевший взгляд. — Да кто бы сомневался, — наплывающие возражения были нагло перебиты. — Не юлите. Я знаю, что со мной сложно. Я знаю, что я ещё тот кусок дерьма. Я, чёрт возьми, прекрасно понимаю, насколько сложно тупо находиться рядом со мной, дышать одним воздухом, в который я выпускаю чёртов дым. Я, блять, понимаю, Рич, — Гэвин бесстыдно сделал три глотка пива, откидывая куда-то в угол уже пустую бутылку. — Я знаю всё это и понимаю. Но, чёрт, — полный сожаления смешок сорвался с искусанных губ. Услышанное невероятно сильно раздражало. Эти слова приносили жгучую боль, — неужели всё настолько плохо, что все хотят сбежать от меня сверкая пятками? Я настолько ужасен? Меня правда невозможно терпеть? Я правда якорь в лицах общества и своей семьи? — Гэвин… — Я тебе противен? — Ричард сжал зубы, боясь сказать лишнее слово. — Ты тоже покинешь меня? Как это сделали мать и брат, перед отъездом, как это сделала Тина, блять… Ты тоже уйдёшь? — в полных жалостливой тоски глазах сверкнули мутные слезы. Гэвин не хотел терять эту последнюю тоненькую нить, связывающую его с миром. Он не хотел терять Ричарда. Этого безумно умного, терпеливого и тактичного психотерапевта, который предательски въелся в душу и никак не хотел покидать её. Этого проклятого мозготраха, спина которого каждую ночь снилась ему в кошмарах. Сам бог не знал, насколько сильно Гэвин боялся остаться в полном одиночестве, которое до их встречи он так боготворил. Ричард до боли сжал зубами верхнюю губу и в импульсивном порыве прижался к нему, захлопнув входную дверь. Он крепко обнимал его, пытаясь уберечь, спасти, вразумить. Пытаясь помочь ему всем, чем он только мог помочь. — Гэвин, я не уйду, пойми же, — легкая дрожь чужого тела перешла в конвульсии. Гэвин дрожал от слёз, от страха перед внутренней пустотой. Что-то внутри него надрывалось, разрывалось на маленькие части, лишало возможности сдержать свою истерику. Холодные слёзы медленно просачивались сквозь тонкую рубашку Ричарда. Мужчина чувствовал, как тонкие пальцы крепко сжимают чёрную ткань, чувствовал, как тело Рида содрогается, слышал, как тот стонет от острой боли в сердце и всхлипывает от отчаяния. Попытки успокоить его перешли на «нет». Он просто ждал, когда Гэвин немного успокоится и закончит свой длинный монолог. — Я всегда был один, понимаешь? Что в школе, что дома, что на чёртовой работе! Я не нуждаюсь в понимании, знаешь, но, чёрт, как же я хотел общаться с людьми! Не бегать каждую перемену в гребаный сортир, чтобы порезаться, а после удивляться пластмассовым углам! Удивляться сраному потолку, который постоянно искажался! Я так хотел чувствовать самого себя! Не удивляться каждый раз тому, что я живой и что-то умею делать! Не разочаровываться каждый раз, когда смотрю в зеркало! Я так хотел общаться с Тиной, единственной, кто с реальным интересом слушала мой блядский бред! Я так хотел промолчать в тот день! Я так хотел закончить рассказывать ей о сраном суициде, так не хотел показывать свои гребаные порезы, которые нахер никому не сдались! Господи, как же я хочу вернуть всё обратно! В то идиотское время, когда никто не знал. Ни мать, ни брат, ни директор этой школы, ни ректор, ни я. Неужели так сложно было смириться с тем, что жизнь — это игра?! Что спектакль этот самый вечен? Это что, так было сложно? Гэвин рыдал навзрыд, сжимая в пальцах влажную рубашку. Воспоминания сжигали сознание до тла. Презирающий взгляд подруги и пугливый шёпот окружающих, ненависть матери и отчуждение старшего брата, агрессивные, но полные надежды очи любимого кота. И понимающие, готовые принять его лазурные глаза Ричарда Декарта. — Я знаю, что достоин только ненависти… Я знаю свою роль… Я знаю, что должен следовать сценарию, но, — Гэвин чуть отодвинулся, отпуская Ричарда, — но кто бы объяснил мне правила? Кто бы дал мне хотя бы прочитать этот гребаный сюжет? Ричард через сковавшую тело боль смотрел на Гэвина. Длинные влажные дорожки соленых слёз сверкали в свете уличных ламп каждый раз, стоило новой слезинке упасть с дрожащих ресниц. Внутри резко всё оборвалось. Тело действовало импульсивно. Он рванул вперёд, порывисто прижимая к себе вздрагивающее тело и мягко касаясь искусанных губ. Осторожно целуя верхнюю и нижнюю губу, он постарался отвлечь его от токсичных мыслей, уничтожить всякие сомнения. Да, он не хочет оставлять его. Он хотел видеть его и вне сеансов. Он хотел стать опорой для него, спасти, помочь, уберечь от негатива. Касаясь максимально нежно и аккуратно, он почувствовал как Рид теряет хватку, расслабляется. Но через секунду он снова начал рыдать. Его посетила ужасная мысль: а вдруг это последний раз, когда они видятся? Неужели на этом поцелуе все закончится? Гэвин поддался вперёд, вовлекая Декарта в глубокий поцелуй. Слёзы беспрерывно падали с тонких ресниц на щеки Ричарда. Но Декарта это не смущало, ведь он понимал, какую болезненную правду тому пришлось принять: сценарий пуст. И на этих белых листах он сам рисует своего героя. Он неподвластен судьбе. Она не играет в его жизни определенную роль. И с этим необходимо было смириться. Рид сжал в пальцах лацканы черного пальто и, не отпуская, довел их до спальни, тут же опрокидывая его на пружинистый матрас. Ричард принимал поцелуи в щеки, скулы, позволил языком обвести очертания кадыка. Он сам, спуская всякие тормоза, всякие сомнения и тревоги, стягивал с худощавого тела майку. Ладони свободно касались крепкого торса, вздрагивающей груди, пытаясь насытиться этой невероятной близостью. Руки опустились ниже, он сжимал в ладонях мягкие ягодицы, через ткань надавливая на колечко мышц. Гэвин не боялся происходящего. Он хотел продолжения, он безумно хотел дойти до конца. Ричард стянул со стройных ног штаны и нижнее белье. Обхватив эрегированный член, Декарт медленно доводил своего пациента до исступления. Тихие вздохи повышали градус в помещении. Они более не чувствовали спирт, витающий среди молекул воздуха. Только страсть, только безумная душевная боль. Словно каждый из них понимал, что этот момент больше никогда не наступит. Ричард оторвался от поцелуя, толкнувшись пальцами в рот Гэвина. Тот поспешно облизал их, замечая, с каким трудом сдерживается Ричард, замечая во взгляде Рида нотки раскрепощения. Приставив обильно смазанные слюной пальцы к входу, он медленно вошёл внутрь, тщательно растягивая нежные стенки. Гэвин болезненно зашипел и полухриплым шепотом попросил: — Не надо, — он слегка стыдливо опустил взгляд на грудь мужчины. — Вставляй сразу. — Тебе будет больно, — заметил Декарт, прекрасно понимая желание своего подопечного. — Да, сделай мне больно, я хочу этой боли. Ричард тут же высунул пальцы. Судорожно снимая с себя джинсы, он незамедлительно вошёл в него головкой. Гэвин помогал ему заполнить его. Гэвин невольно вскрикнул от острой боли, но тут же затих, плавно поднимаясь и опускаясь до самой мошонки Ричарда, достигая колоссально странных ощущений: страшная боль, мимолетные вспышки удовольствия, их стоны, что вылетали с губ в унисон. Гэвин беспрерывно что-то шептал, о чем просил, почти умолял. — Не оставляй меня, пожалуйста, прошу, не оставляй. Ричард отвечал таким же шёпотом, уверяя его, что при любом раскладе вещей он не отступит. Он поможет, он хотел быть рядом. Чтобы видеть редкие улыбки Гэвина, манящий блеск в его глазах. Чтобы чувствовать тепло его тела, что наслаждаться их общением. Чтобы симбиоз их плутавших душ был наиболее ярким, несущим в реальную прекрасную жизнь. Эйфория от соития достигла своего предела. Ричард не успел излиться снаружи. Гэвин чувствовал, как в нем растекается нечто вязкое и холодное, тут же быстро вытекая из его тела. Гэвин почти сразу потерял сознание. Бессонные ночи, и алко-диета дали о себе знать. Он провалился в беспамятство, засыпая на груди Декарта. Ричард приподнялся, перевернув тело Рида рядом с собой, на спину. Ричард провожал взглядом лихорадочный румянец на скулах молодого человека, замечая, как медленно поднимается и опускается его грудь, как веки безмятежно подрагивали. Да, он хотел быть рядом с ним. Хотел защищать его от бесконечных триггеров, от самоуничижения, от мрачных мыслей. Он хотел охранять его от всех проблем, охранять его покой, делить с ним радость и горе. Бесконечно касаться его, чувствовать его. Любить. Рингтон телефона вырвал его из заточения немыслимой нежности и сожаления. Он увидел номер отца и незамедлительно взял трубку. — Да? — отец рыдал в трубку, не в силах произнести что-то связное и рациональное. Но кое-что он смог услышать. И он тут же осознал, что такое услышать хоть когда-то в своей жизни, он не хотел. — Он не мог умереть… — Он проглотил все нейролептики, Ричард! Он умер, боже, Ричард, он умер! Господи, он умер… Ричард посмотрел на часы. Пять часов утра. Ровно в пять часов утра он потерял своего брата. Потерял единственную причину заниматься психотерапией. Потерял самого дорогого человека… Коннор смог дойти до конца. Он прекратил свою борьбу со своим недугом.