От автора (ОБЯЗАТЕЛЬНО К ПРОЧТЕНИЮ):
Пожалуйста, будьте уверены, что вы морально готовы к тому, что Даня будет невероятно ООС-ный. Я вас предупредила. Глава тяжёлая, но надеюсь, что она тоже, может быть, придётся по вкусу. С уважением, из мрамора.
***
К вечеру мысли о Хавьере растворились в моем хорошем настроении. Я выиграла, я первая. Крутя медаль в руке и рассматривая нашей с Даней фотки, я так и не позвонила ему, решила не будить. «Он скорее всего спит».***
Даня, сидевший на кухне за очередной бутылкой виски, все не знал, что ему делать дальше. Вся его жизнь будто в одну секунду потеряла смысл. Хотя, почему «будто», все так и было. Его бесценная Женя разрушила все, что они вместе, через столько препятствий строили. Теперь на месте осколков можно было найти лишь боль от измены и предательства, не пролитые слезы отчаяния. И нигде даже не было намёка на искру надежды. Все потухло и не думало возрождаться. Выпив ещё один стакан, хореограф горько усмехнулся назревшему в его голове плану. Ему абсолютно точно нужно найти выход всем этим эмоциям. Теперь он точно знал, насколько безумным может быть человек от горя. И совсем скоро Женя тоже это узнает.***
– Женя! – Трейси была грозной в это прекрасное для меня утро. Я даже отстранила на пару сантиметров от себя телефонную трубку. – Что случилось? – сонным голосом спросила я. – Мы можем опоздать на самолёт, я проспала будильник, – сообщила Трейси теперь преувеличено спокойно. – Не опоздаем, - уже проснувшись, ответила я уверенным голосом. – Я сейчас быстро соберу чемодан. Встретимся в коридоре. – Хорошо. Кинув трубку, я вскочила с кровати и быстро стала собираться, даже не замечая того, что на шее у меня все ещё висела медаль, и что я с ней вообще проспала всю ночь. Через двадцать минут я была полностью готова. Стоя в коридоре в своей любимой форме и накинутой курткой сборной, я крутила чемодан туда-сюда ожидая Уилсон. Вскоре, тренер вышла из своего номера и кивнула мне в сторону выхода. – Рады, что вам понравился наш сервис, Евгения, – добродушно сообщил сотрудник на рецепшене, когда они выселялись. А затем, шёпотом добавил: – Не могли бы вы оставить автограф моей дочери? Она вас обожает. Я, не скрывая улыбку, расписалась на своём же фото с чемпионата мира. Тёплые воспоминания сразу возникли к голове. По дороге и в аэропорту я мало общалась с Трейси, предпочитая слушать музыку и ждать моей встречи с Даней. Ничто не могло испортить мне этот день. В этом я уверена. В самолёте с Уилсон мы сидели раздельно. Женщина, которая сидела рядом со мной, к моему счастью, предпочла спать весь полет и не тревожить меня частыми походами в туалет. Уже в аэропорту Торонто, мое настроение разве что не взлетело до небес. Оставались считаные часы до встречи с близкими мне людьми. Они ждали, надеялись, верили в меня. А я, в своей лучшей манере, взяла первое место. – Да, мам, уже еду к тебе, – радостно проговорила я в трубку. – Отлично, жду тебя, – отозвалась Жанна. По голосу я поняла, что мама улыбалась. – Мам, слушай, – начала я осторожно, боясь иногда вообще затрагивать эту тему. – Даня не заходил? – Нет, дорогая, – спокойно ответила Девятова. – Не звонил, не заходил. – Ну ладно, давай, я скоро приеду. – Жду, солнышко! Бросив трубку, я задумалась. Даня практически всегда после соревнований, если был далеко, присылал весточку, мол: «Все видел, восхищён, люблю!». Но в течение этого этапа, в частности после произвольной программы, я не получила от него и слова. Это совершенно было на него не похоже. Почувствовав внутри лёгкое напряжение, я тут же стала думать о другом, но эта мысль как противный паразит впилась в мое сознание. С «тяжёлой» головой я ехала домой, сразу загрузила себя плохими мыслями. Медаль уже не могла отвлечь меня от терзаний. Крепче сжав награду, которая все ещё висела у меня на шее, я ждала, пока машина остановится у моего дома. На крыльце стояла мама, закутавшаяся в пуховик. Увидев меня, она улыбнулась. – Женечка! – сразу кинулась ко мне с объятиями, а я почувствовала спонтанный прилив счастья. Я дома, рядом с мамой. – Идём, я заберу чемодан, нечего на холоде стоять. Следующие полтора часа мы сидели на кухне и болтали о прошедшем этапе, ведь моя мама решительно хотела знать все детали. Впрочем, о Хавьере я решила умолчать, так было спокойнее для нас обеих. Уставшая, я сообщила маме, что собираюсь хорошенько отоспаться. А уже в спальне вспомнила, что так и не позвонила Дане. Он тревожно-долго не брал трубку. После минутного ожидания, я все же услышала его голос. – Здравствуй, – так холодно и отстранённо, я оторопела. Это был плохой знак. – Привет, Дань, – я изо всех сил старалась усмирить свой дрожащий голос. – Я вот в Канаде уже, сможем завтра встретиться? – Думаю, нам стоит встретиться сейчас, я заеду через полчаса, твоя мама уже спит? – голос его не менялся, что сильно выбивало меня из душевного равновесия. – Да, спит. А дальше послышались частые гудки, он сбросил. Громко сглотнув ком в горле, я так и продолжала стоять посреди комнаты ещё минут десять, будто меня окатили ледяной водой. Ровно через полчаса Даня написал мне смс: Жду в машине. «Что ж, значит, сегодня будем говорить у него». Накинув куртку и тихонько прокравшись мимо спальни мамы, я, нацепив сапожки, вышла. «Ауди» Дани стояла как раз напротив дома. С лёгкой улыбкой, я села на переднее сиденье рядом с хореографом. Однако едва я повернула голову в его сторону, в нос сразу ударил неприятный запах алкоголя. А вид мужчины и вовсе поверг меня в шок. Его глаза были безумны, по-плохому безумны, волосы растрёпаны, кожа мертвенно бледна. На нем был лишь серый свитер и тёмные джинсы с кроссовками, что явно не соответствовало погоде на улице. – Дань, – прошептала я наконец, после минутной паузы, смотря на него. – Что произошло? – Это ты мне расскажешь, – прорычал он и дал по газам, не давая мне шанса даже пристегнуться. Испугавшись, я вжалась в кресло. Мне впервые было рядом с ним по-настоящему страшно. Страшно так сильно, что кровь в моих венах прекращала свой бег, а лёгкие от нехватки воздуха сжимались до ноющей боли. Через пять минут мы уже были около подъезда. Быстро выскочив из машины, я даже думала о том, чтобы сбежать, лишь бы не видеть такого Даню никогда больше. – Дань, что происходит, объясни?! - крикнула я, не в силах сдержать свой страх внутри. Он рвался и рвался наружу, ломая все на своём пути. Мама, мне с т р а ш н о, ты слышишь? – Идём, – он больно схватил меня за локоть, таща за собой. Нет, нет, нет! Это не Даня, это не мой Даня! Перестань! – Отпусти меня! – я стала брыкаться, пытаясь освободить свою руку. – Да что с тобой такое?! Но хореограф молчал, а запах алкоголя стал пропадать, движения его стали увереннее. Это значило одно – он вполне протрезвел, чтобы давать отчёт своим действиям. Залетев в квартиру, я тут же развернулась к нему. Мне страшно, мне больно, и мне жутко хочется влепить ему самую смачную пощёчину! – Что за фигня только что произошла?! – я была на взводе. Лучшее защита – нападение. И моя злость всегда придерживалась этого принципа. Одним мимолётным движением припечатав меня к стене, Даня стал чуть ли не кричать мне в ухо: – Вся твоя любовь растворилась, стоило этому уроду появиться на горизонте, а? Он обязательно ещё поплатится за то, что сделал, но сначала это будешь ты. Знаешь, Женя, как можно почувствовать боль? Сегодня я тебя этому с радостью научу. Ты же так любишь учиться чему-то новому. – Я не понимаю о чем ты говоришь, – шептала я, уже давно глотая свои солёные слёзы. Страх, злость и боль смешались в один взрывной коктейль. – Да что ты? Хавьер посмел целовать эти губы, – он пальцем провёл вдоль них, а затем легко, но так пугающе улыбнулся. – И оставлять на твоей талии следы своих грязных рук, – прошипел он, слишком сильно сдавливая мою кожу. Я ойкнула. – Хватит, остановись, ты не в себе! – шипела я, практически не видя его из-за слез. – Я не в себе из-за тебя, дорогая, – он рассмеялся. – Инициатива наказуема, – оторвав меня от стены, Глейхенгауз впился в мои губы, все сильнее и сильнее прижимая к себе. Нет, это была не любовь, это была месть. Самая настоящая. И за такое никогда не прощают. Я не отвечала ему, пыталась отстранить, но это сродни маленькому котёнку биться против тигра. Больно. Даже слишком. Душа разломилась на миллиард кусочков. Может теперь даже время не поможет устранить эту пустоту. А Даня продолжал, стремительно ведя меня к кровати, ни на секунду не прекращая своих резких и грубых движений. Буквально разорвав на мне мою одежду, Глейхенгауз языком блуждал по моей все ещё холодной от мороза коже. Сперва мне были так неприятны его прикосновения, но затем я осознала, что поздно было что-либо менять. Так я и приняла, и смирилась с ситуацией, поддаваясь лишь эмоциям, которые сами рвались наружу. Повалив меня на кровать, Даня навис сверху, старательно избегая моего пустого взгляда, будто боялся, что один мой взгляд выведет его из этого кошмарного состояния аффекта. Руки его уже были внизу, ловко вызывая мои тихие стоны. Губами он каждый раз находил мои губы, которые, как и всегда с лёгкостью поддавались ему. Но в данный момент, не с такой страстью как прежде. Не в силах более сдерживать себя, хореограф быстро избавился от одежды, а затем навис надо мной, глазами вновь пробегаясь только лишь вдоль линий моей груди и живота, боясь взглянуть выше. Схватив меня за руки и заведя их над моей головой, он грубо вошёл, заполняя до конца. Вскрикнув от неожиданности, я ногтями сжала его пальцы. Может, даже до крови, но сейчас мне было все равно. Резкими толчками мужчина входил в меня, с каждым новым будто вкладывая все больше злости и отчаяния. Я стонала лишь для вида, чтобы только быстрее закончить этот кошмар наяву. Это был не он. Не мой Даня. Он просто не может быть таким. Ещё пара завершающих сильных толчков, и хореограф кончил, выходя из меня. В такой застывшей позе мы пробыли ещё с минуту, а далее мужчина скрылся в ванной, оставляя меня одну лежать на кровати. Не получится описать словами то состояние, которое было внутри меня сейчас. Наверное потому, что там ровным счётом ничего не было. Все надломилось и разбилось в один миг, как самая любимая хрустальная ваза, которую долго хранили и берегли. Я лежала, смотря лишь на большую лава-лампу, в которой двигались туда-сюда причудливые цветные формы. Это меня успокаивало и на долю секунды отвлекало от произошедшего. Может, когда-нибудь, я вернусь к этому случаю, и все выскажу. Ну а пока мне нужен лишь самый крепкий сон.***
Солнечные лучи яркими бликами упали на мои веки. Боясь пошевельнутся от сковывающей боли во всем теле, которая пришла ко мне вместе с моим пробуждением, я открыла глаза. Прохладный ветерок гулял по светлой спальне, а я была накрыта двумя пледами и ещё каким-то одеялом. В голове была пустота, а мое состояние – все ещё на уровне плинтуса. Может быть и ниже. Осторожно прислушавшись, я поняла, что никакого шума в квартире нет. Вообще никаких признаков жизни. Легонько развернувшись на другую сторону, я обнаружила, что та была пуста. На соседней подушке покоился небольшой лист бумаги, сложенный пополам, который лишь чудом не унесло ветром с улицы. Поднявшись на локтях, я схватила лист и мигом развернула. Мне терять уже точно нечего. «Женя, Так глупо писать тебе это письмо, но я пишу. Так страшно писать тебе это письмо, но я пишу. Так трусливо с моей стороны писать тебе это письмо, но я пишу. Я знаю, что ты никогда меня не простишь. Даже за сотню лет, в других жизнях и параллельных Вселенных, я, черт возьми, знаю – не простишь. Но я буду любить тебя ещё больше, чем сотню лет, в других жизнях и параллельных Вселенных. Я готов делать все, что угодно, даже зная, что никогда не буду прощён. Я ужасен, теперь ты знаешь. Но никогда не должна была узнать. Потому что хрупкий цветок не достоин того, чтобы его сорвали. Конечно, мы оба знаем твой вердикт. Я его полностью заслужил. И пусть будет так, я готов с этим жить. Хоть сотню, хоть тысячу лет. Д. P.S. Я выбрал правду. Жутко громкую и запредельно близкую».