«Снова за окнами белый день, День вызывает меня на бой. Я чувствую, закрывая глаза, — Весь мир идет на меня войной». В.Цой
POV Льюис Раньше я любил одиночество, любил тишину и полумрак своей гостиной, спящих мопсов и котов, в этом был особенный кайф для меня: вернуться после работы, поесть, пообниматься с животинкой, сделать все, что должен, заботясь о них, и, заварив какой-нибудь полезный чай из трав, сесть в своей уютной гостиной, с большим панорамным окном, открывающим замечательный вид на сосновый лес и умирающий невероятными цветами закат (почему-то процесс смерти в природе был прекраснее, чем жизнь), и, вытянув ноги, слушать классику или пластинки со старыми рок-группами. Я любил «изгаляться» с музыкой: знание трех языков расширяло диапазон музыкального и литературного репертуара. Почитать, помедитировать, иногда я играл на гитаре и ужасно пел. Я кайфовал от своего одиночества, оно было идеальным для меня, мне не хотелось посиделок с друзьями, потому что все мои друзья были, в основном, моими коллегами, которых мне и на работе хватало (прощались мы примерно так: «еще бы сто лет не видеть рожу твою, и я был бы счастлив»), как и общения с социумом. Мне были не нужны социальные сети, потому что от них в душе наступал дисбаланс, мое «море» волновалось, а я всегда стремился к тишине и гармонии внутри себя, потому что был слишком возбудимым. Мне хватало волнений за исчезающие виды и природу, за голодающих детей, которым, я свято в это верил, что в силах помочь. По моему мнению, нужно было лишь проявлять больше упорства, и это, действительно, беспокоило меня. Так что речи не шло о телевизоре и соцсетях, в которых я был зарегистрирован, но появлялся крайне редко. В своей работе я был очень терпеливым, что стоило мне колоссальных психических затрат, так как любая несправедливость мгновенно разжигала внутри меня пламя, которое быстро погасить было очень сложно. А гасло оно, порой, лишь тогда, когда выжжет изнутри всего меня. Порой, я приходил домой к своим мопсам, и внутри меня, как внутри матрешки, была пустота. Меня колотило от стресса, и я научился избегать раздражителей, создал свою нерушимую платформу, где восстанавливал душевное спокойствие, наполняя себя энергией. И в этом мне помогала хорошая литература, хорошая музыка, йога. Я старался «кормить» свои вечно голодные мозги только «качественной пищей», ведь, о чем ты думаешь, тем ты и становишься. В общем, можно сказать, что в бытовом плане я был действительно счастлив, если не брать мелкие бытовые проблемы с моими партнерами, которых я и так всерьез не воспринимал, потому что, очевидно, не влюблялся в них. Я настрадался в юности, «наелся» переживаниями так, что больше мне этого не хотелось, моих мопсиков мне хватало с лихвой. Страдал я только из-за несправедливости по отношению к детям (у меня было счастливое детство, и я желаю всем такого же) и животным. Жил я в служебном жилье, а это несколько высотных зданий в чаще леса с посадочной площадкой и административным зданием, благо, современные технологии помогали добраться в ближайший населенный пункт за считанные минуты. В общем, несмотря ни на что, я был счастлив в своей прошлой жизни, теперь же я все больше погружался в ад. Я понял, что и близко не знал, какое оно - настоящее одиночество, безграничное и пустое, невероятно болезненное. Я понял покинутых стариков, когда вокруг тебя море народа, но ты просто чудовищно одинок, потому что «твое» время прошло, все твои современники либо уже ушли, либо уходят. «Новые» люди думают по-другому, видят по-другому, у них не твои идеалы, не твои интересы, им непонятны фильмы и музыка, которые ты любишь. Но у стариков есть любящие дети и внуки, не всегда, но есть, а у меня, вообще, никого не было. Все мои современники мертвы настолько давно, что я не могу уложить мысль о том, что они стали вроде египетских фараонов для нас. Я стал «зверушкой», которой интересовались все, но именно Я, как друг, сын, брат, коллега был не нужен никому, никто не мог меня понять, потому что не был в моем положении, и ухудшалось все тем, что я был в клетке с мягкими стенками. Это просто медленно разрушало меня, мой мозг и мою психику, я начал натурально сходить с ума, потому что в моей мягкой камере я был один, мне не принадлежало ничего, я даже стул не мог подвинуть!!! Обо мне максимально заботились так, как и мать не всегда заботится о собственном ребенке. Правда, мать любит ребенка, а я для них лишь объект исследований и других, еще пока непонятных мне, интересов, наличие которых становилось все очевидней с каждым днем. Мне даже мыться не дают самому, мои длиннющие волосы моют трое. Сколько бы я ни бунтовал, мне никогда не давали мыться одному, может, они боялись, что я утоплюсь? Мне делали массаж, ежедневно таскали в медицинский бокс, зачем — никто не пояснял, но физически чувствовал я себя с каждым днем все лучше, а вот морально я погибал, медленно разрушался, раскалывался на осколки, утрачивая свою «цивилизованность». Мне порой казалось, что это все какой-то жестокий эксперимент над психикой, и на самом деле я нахожусь в своем времени, и надо мной просто издеваются, наблюдая, как «такие» условия повлияют на человека. Я читал про подобные вещи, о том, как самые разные люди сходят с ума в определенных ситуациях, и я бы уверился в своей версии, если бы не волосы, которые отросли больше четырёх метров в длину. Длина моих волос тоже ставила меня в тупик, отвлекая от остальных проблем. Если предположить, что в год волосы вырастают примерно на двенадцать сантиметров, то сколько я «жил», раз они выросли больше четырех метров, и почему я не состарился за это время? Как капсула протянула столько, обеспечивая нам жизнь, а потом заморозив нас? Все это заставляло меня задуматься, что в этой катастрофе было точно что-то не так. Мы должны были состариться, раз волосы и ногти росли, и заморожен я должен был быть, как минимум, лет в сорок, учитывая длину волос, но я такой, каким лег в камеру в свои двадцать четыре. В общем, большую часть времени я ломал голову над этой загадкой, пытаясь вспомнить последние месяцы перед катастрофой, и психовал. Вот это стало просто-таки единственным моим занятием, потому что других не было. Я устраивал диверсии, дрался, ругался, швырялся неприкрученными вещами, чтоб хоть кого-то разозлить, но мне лишь увеличивали дозу успокоительного в еде, убрав острые предметы с собственной одежды, потому что недавно, затеяв очередную потасовку, я случайно поцарапался о, вшитую в специализированную одежду надзирателей, пластинку с именем и какими-то цифрами. После этого началась какая-то нелогичная для меня паника. Не успел я и слова сказать, как меня усыпили, а когда я очнулся, то исчез маленький «чайный» столик (о который я любил стучаться лбом, пока думал над загадкой моих волос, это был единственный немягкий предмет в моем жилище), полностью изменилась форма моих надзирателей и сменились сами надзиратели, видимо, те не оправдали возложенных на них надежд. Правда, после моей истерики, мне вернули моего дефектного парнишку. И «вишенкой» на тортике моих страданий стало беспокойство за тех моих «современников», кто еще, возможно, жив. Я узнал, что являюсь не единственным, чья капсула была найдена в схожем состоянии с моей, но я пока был единственным, кто «воскрес». Кстати, узнал я это с трудом. В тот вечер, когда я «дебютировал» среди разумных (а это было, по моим подсчетам, около двух недель назад), после моего увлекательного знакомства с современным унитазом (а это отдельная тема), меня отнесли в кровать. Там я завернулся в кокон из одеяла и задремал (не уснул я потому, что позывы блевануть не прошли). И вот, проснувшись в очередной раз от подступившей тошноты, я увидел «новое» лицо. Лицо было, мягко сказать, привлекательным, но для меня это уже было нормой, так как «привлекательными» тут были все (в среде аристократов без сильных мутаций). Скорее всего, люди будущего научились модифицировать свою внешность. В общем, привлекательное лицо сидело в моем кресле, так, будто это был трон, и с холодным любопытством за мной наблюдало. За креслом стоял «мой» парнишка, с которым у нас сложилась в определенном роде дружба (за каждым нашим шагом следили, потому парень не мог проявлять какие-то другие чувства, кроме положенных, но иногда он мне подсказывал всякие мелочи, помогал, плюс терпел мои тисканья и обнимашки, с ним я даже дрался меньше). Так вот, парень сигнализировал мне бровями, что передо мной его величество «кто-то-там очень большой и важный», но мне не известный, а так как ко мне тут относятся, как к зверушке породистой, то и вести я себя решил соответственно. Потому раболепием я не обременился, равнодушно обвел взглядом «силуэт» значительной, как видно, фигуры и перевернулся на другой бок. Но заснуть не получилось: со мной случился непредвиденный казус, с которым я теперь сталкивался постоянно. Непредвиденным он был потому, что я собирался развернуться эффектно и надменно, типа мне тут на вас всех пофиг, я сам себе звезда! Но вышло все ужасно: я запутался в собственных волосах, а когда я засунул в волосы руку, чтобы попытаться их с себя снять, то зацепился браслетом за заколку, которая ранее тоже застряла в волосах. В общем, через минуту борьбы, я запутался в волосах так, что мне понадобилась помощь, чтобы выбраться из ловушки, но я не стал ее просить и пытался своими силами решить эту проблему, в итоге, еще больше усугубив свое положение. Закончилось мое представление тем, что я, окончательно запутавшись в этих чертовых лохмах, свалился с кровати и сидел молча, ожидая, когда мне помогут, но как только парнишка подорвался ко мне, аристократ махнул ладонью, не разрешая ему ко мне приближаться, желая, как видно, чтобы я самостоятельно справлялся. Ууу, после этого я его резко невзлюбил. Пояснил он свою позицию так: «Этот человек, к которому вы относитесь, как к неразумному, меньше чем за полчаса общения с плебсом, умудрился вложить в головы миллиардов идею о неподчинении, создав нам огромную проблему, так что, я думаю, ему хватит мозгов выпутаться из собственных волос». Вот это заявление вызвало во мне двоякое чувство: во-первых, я, наконец, был признан как «разумный», и меня хоть кто-то воспринял всерьез, а вот вторым чувством был стыд, потому как выбраться из волос я бы, навряд ли, смог самостоятельно, не выдрав себе предварительно клок. Я не буду описывать попытки освободиться от волосяной ловушки. Мне даже вспоминать это стыдно. Мужчина, с ухмылкой наблюдавший долгий процесс моих мучений, устав ждать, снисходительно разрешил мне помочь. Вы, наверное, подумаете: ну, подумаешь, волосы, собрал в кучку и перекинул на бок, но это не так! Мои волосы обвились вокруг меня, потому что я вертелся на кровати, и у меня в них застряла рука, я даже боюсь представить, как выглядел в тот момент. В общем, я был очень зол и унижен. Потому, недолго думая, как только освободился, пнул его ногой под коленную чашечку. Я часто дрался из-за психологических срывов, меня бесило, что все мои просьбы оставались проигнорированы, и со мной общались как с душевнобольным. Я психовал и дрался, а видя, что никто не реагирует, для меня постепенно стало нормой, распускать руки на этих монстров. Для них мои удары были, как укусы комара, попробуйте бить по бетонной стене, какого эффекта вы добьетесь? Вот так же и я, лишь пар выпускал от бессилия и одиночества. И этот маневр стал моей огромной ошибкой. Как выяснилось, звали моего посетителя Варден Дантон, и мистер Дантон не относился ко мне, как остальные аристократы. Этот терминатор, с виду обычный подкачанный мужчина, выше среднего, поймал мои запястья и, без усилий оторвав меня от земли, перекинул через колено. Я сопротивлялся, но в нем силы, как в тракторе. Как бы я не бился, его рука ни разу не дрогнула, у него явно модифицированное тело и скелет… Ну, а дальше моя задница отхватила… Это было очень унизительно и обидно, да, я сам виноват, сам ударил первый, но у меня были на то причины! Меня никто не воспринимал до этого всерьез и не распускал руки, а он стянул с меня мои пижамные штаны и своей тяжеленной рукой… Для меня это была трагедия! Меня, взрослого человека! Успешного (в прошлом)! Красивого! Гордого! Меня лупили по заднице, как какого-то школьника неразумного. Я вырывался, извиваясь всем телом на его коленях, сыпал проклятиями и ненормативной лексикой, все было бестолку. Остановился он лишь тогда, когда я замолчал и перестал сопротивляться, потому как позорно глотал слезы бессилия. До этого мне казалось, что ниже пасть уже некуда, но, как сказал Станислав Ежи Лец: "Я думал, что опустился на самое дно, как вдруг снизу постучали…". Это точно описывало мое положение на тот момент, я и так живу, как животное в клетке, мне даже книжек не давали, ни книг, ни телевизора, ни развлечений, вообще ничего, хоть бы какие-нибудь газеты принесли, если они существуют, но нет! Нет, я был один в полной изоляции, смотря на мягкие стены и взрываясь внутри себя от ярости и беспомощности. Я был в «будущем», но не видел его, потому что был заперт в камере, где за мной ухаживали, как за принцем, но относились, как к узнику. Зад горел, я не сразу понял, что Дантон остановился, потому что его рука еще была на моих ягодицах. Я учащенно дышал, слизывая соленые слезы с губ. Я за всю жизнь раза три всего плакал (до того, как попал сюда), а сейчас рыдал, сотрясаясь в спазмах. Рука медленно сдвинулась с места и лаская, заскользила вдоль позвоночника, выше к пояснице, лопаткам, задирая мою кофту, он изучал мое тело, пальцами оглаживая контур татуировки на спине, а я кусал мокрые губы и твердил себе, что все вот-вот кончится, он наиграется и уйдет, а я откушу себе язык и покончу со всем этим дерьмом раз и навсегда. Я устал.***
Не знаю, сколько времени прошло, я так устал от этой изнуряющей тошноты, борьбы и слез, что просто висел, растянутый между его коленом и рукой, держащей меня за запястья. Волосы, занавесив мое лицо, спрятали меня от него, голова тоже обессиленно повисла. Наигравшись, он расслабил руки, и, подхватив меня под колени, посадил к себе на ноги. Я дернулся, отворачиваясь, но его руки перехватили меня поперек туловища, зажав мои плечи и поймав подбородок. Мой личный кошмар заглянул своими пронзительными бордовыми глазами в мои. — Какой славный мальчик, может мне стоит лично заняться твоей дрессировкой, чтобы привить тебе парочку хороших манер? — Его глубокий, мощный голос завораживал. Я почему-то всегда думал, что голос отражает внутреннюю силу человека. Например, я никогда не слышал писклявого или раздражающе высокого, визгливого голоса у сильных физически и духовно людей. — Попробуй. Еще раз меня тронешь, и я откушу себе язык. Его безупречное, идеально пропорциональное лицо вытянулось от удивления, кажется, до этого он был уверен, что победил, а я был уверен, что проиграл. Наши глаза сцепились в противостоянии взглядов, у меня заломило от напряжения виски и защипало в глазах, но я решил, что буду стоять, хотя бы в этой битве, до последнего. И неизвестно, кто бы победил, если бы не треск стекла. Мы вскинули головы к окну в потолке, и я застыл от удивления: на стекле стоял какой-то лаконичный, с яркими, плавными линиями транспорт, из которого быстро выбегали люди в черных, плотных комбинезонах, с черными шлемами и оружием в руках. Стекло все больше расходилось трещинами, готовясь вот-вот осыпаться и впустить моих новых визитеров, и, если честно, с ними я бы хотел познакомиться больше, чем с последним моим знакомым. Варден вскочил со мной на руках, плотнее прижимая к себе, и выскочил из камеры. За его спиной с грохотом осыпалось стекло. Он бежал по коридорам, петляя в ответвлениях, к нему постепенно присоединялись остальные «безупречные» с оружием, окружая нас плотным кольцом охраны. За нашими спинами слышался шум и странный звук, похожий на треск от высокого электрического напряжения. А я, абсолютно спокойненько, сидел на ручках, совершенно не переживая о том, достанусь я похитителям или нет, потому как убивать меня навряд ли будут, а остаться тут для меня тоже не самая радужная перспектива. Я даже решил, что как только появится шанс, я сделаю все возможное, чтобы оказаться на «темной» стороне. К сожалению, мои дерзкие фантазии прервались в следующем помещении. Я уже был тут ранее, проходя загадочные процедуры в медбоксе. В дальнем углу помещения стоял странный медбокс, на который я и до этого обращал внимание, потому как он был меньше остальных боксов, в которые меня помещали, но идеально подходил под мой рост, хотя для всех остальных он был явно мал. Так вот, о него мои надежды и споткнулись: навороченную бандуру из плотного, прозрачного материала открыли, и меня запихнули в «саркофаг», даже не удостоверившись, удобно ли я лег! Я так-то немного избаловался от деликатного и осторожного отношения к себе, а тут очередное варварство: меня просто запихнули внутрь и захлопнули крышку, не дав опомниться. Следующая странность: я не заснул, как обычно, на мягкой вибрирующей подушечке, полое пространство саркофага начало быстро заполняться густой голубой массой. И, знаете, я вот как-то резко выбросил все мысли о суициде, откушенных языках и прочих неконструктивных действиях, когда понял, что, похоже, должен «утонуть» в этой жидкости. Конечно, я догадывался, что навряд ли меня туда засунули, чтобы я захлебнулся, но мой инстинкт самосохранения вопил дурниной, и я принялся кричать и истерично биться внутри капсулы, царапая ногтями гладкую поверхность, как вы понимаете, безуспешно. Еще никогда я не испытывал такого страха за собственную жизнь. Я видел сквозь мутное стекло, как пролетают коридоры, капсулу со мной внутри куда-то оперативно везли, но куда, я уже не увидел, потому как воздух в легких кончился, и я втянул эту дрянь в себя.