«Прошу тебя, мне нужна твоя сила, твоя поддержка, твоя решимость. Такое ощущение, будто у меня ничего не осталось. Пожалуйста, помоги мне совершить следующий правильный поступок» Уильям Пол Янг
Мое очередное пробуждение было лишь чуть легче пробуждения после тысячелетнего сна… Иногда я приходил в себя в геле, без дыхания, мои глаза почему-то медленно раскрывались в прозрачной жиже и равнодушно наблюдали за людьми через стекло, отделявшее меня от них, но об этом я вспомнил несколькими днями позже своего пробуждения. Очнувшись в очередной раз, я пожалел о пробуждении. Мне помогли сесть, и начался адский процесс избавления от голубой дряни в моем организме: сначала из легких, потом из желудка. Почти сутки я провел в медкапсуле, и около двенадцати часов спал после, даже не сразу заметив, что мои «апартаменты» изменились. Наконец, более-менее отдохнув, я проснулся очередным утром? Днем? Вечером? Я не знал. Окон не было, зато моя клетка стала гораздо больше, полностью исчезли мягкие стены, появилась необычная для меня мебель и несколько комнат: спальня, гостиная, спортивный зал. Сказать, что это удивило меня — не сказать ничего. Интерьер меня поразил. Кажется, они пытались воссоздать для меня такие условия «обитания», которые были свойственны людям моего времени. В светлом помещении были участки стены, обитые пластмассовым деревом. Да уж, это было очень мило с их стороны. Почти вся крупная и тяжелая мебель была, как и прежде, прикручена к полу, как видно, кредитом доверия я так и не обзавелся. У меня было даже дерево, правда за стеклом, но и этому я был безумно рад. Вообще, палитра моих царских палат была серо-бело-коричневой, коричневыми были вставки дерева из пластика. Такая забота умилила. Впервые подумали не только о моей безопасности, но и комфорте. Я, как пещерный человек, попавший в цивилизацию, завороженно ходил по комнатам, щупал мебель и стены. Особенно меня заинтересовал «летающий» столик. Господи, надеюсь этого никто не видел (для них я наверняка напоминал дикаря). В общем, я с опаской осторожненько примостил свой филей и, убедившись, что «стол» с лёгкостью выдерживает мой вес, расслабился и принялся раскачиваться, отталкиваясь одной ногой от белого дивана и спружинивая в бок, но удивительная конструкция, отлетев немного в сторону, возвращалась на прежнее место. Меня это приводило просто в дичайший восторг. О своем поведении я задумался ближе к вечеру, вспомнив про камеры (которые еще пока не нашел) и о том, что обо мне подумали, наблюдая, как я «катаюсь» на летающем столе. Но переживал я недолго: учитывая все мои выходки случайные и намеренные, навряд ли кто-то удивится. Почти всю следующую неделю я был предоставлен сам себе, меня никто не дергал, единственной моей обязанностью было посещение медбоксов для востановления подорванного капсулой здоровья. Я пытался задавать вопросы: сколько времени я там провел, где я нахожусь, что случилось с моим прежним «домом», ну и множество других, интересующих меня тем, но ничего не добился. Со мной разговаривали даже меньше, чем прежде. Раньше со мной иногда шутили «врачи», погружавшие в медбоксы. Могли кинуть шпильку насчет того, как я себя веду, это было очень редко, но было, потому что я вызывал их любопытство, но они себя сдерживали, а теперь был строжайший игнор моих вопросов, и поведение, как по каким-то заданным стандартам. Но я не отчаивался, ведь я не сказал вам самого главного! У меня появилась гитара, также пластмассовая, и паззлы с мячом. С появлением этих предметов в моей жизни, я почувствовал себя безумно счастливым, ведь теперь я могу ужасно петь свои любимые песни, пинать мяч и собирать по сотне раз подсолнух (других паззлов у меня не было). И вот в один из дней, ко мне пришли «гости»: один из бывших аристократов и уже печально знакомая мне личность. Увидев ненавистную физиономию, я подскочил с летающего столика, на котором в очередной раз качался и, подхватив свою гитару с мячом, гордо удалился в спальню, давая понять, что конкретно с этой личностью я общаться не намерен. Но намерение мое претерпело некоторые вынужденные корректировки, как только мне сказали, что если я не вылезу из-под одеяла, в которое я закутался, демонстрируя всю глубину собственной «радости» от встречи с Верденом и его приспешником, и не уделю им несколько минут внимания из своего «плотного графика» (вот прям так и сказали!), то моя гитара будет конфискована. Контраргументы заставили меня вылезти из-под одеяла (я бы закрылся от них в какой-нибудь комнате, но, как вы понимаете, чтобы закрыться нужны двери, а у меня их не было), и, сложив руки на груди, хмуро уставиться на визитеров. Мое негативное настроение, к сожалению, нисколько не расстроило их. Расположившись поудобнее на взявшихся из ниоткуда летающих стульях (а точнее, аристократ кинул в воздух две пластинки, и те, раскрывшись в небольшие квадраты, зависли в воздухе), они серьезно уставились на меня. — Скоро будет назначена дата брифинга, люди хотят знать своего героя. — Говорил аристократишка. Надменный Верден Дантон, насмешливо приподняв бровь, наблюдал за мной, не удосуживаясь говорить, будто ему было лень общаться с таким насекомым, как я, но почему-то он был тут, и я боялся, что привело его сюда не только любопытство, а это было плохо. — Ты должен будешь ответить на некоторые вопросы. — Я так понимаю, вы тут для того, чтобы обсудить мои ответы? — Перебил я, перестав разглядывать Дантона. — Надо же, да ты, оказывается, еще и неплохо соображаешь, а я уж подумал, наблюдая через камеры за тобой, что ты только недавно с дерева слез. — Наконец высказался Верден, и лучше бы он и дальше молчал, потому как я заскрипел зубами от желания двинуть по его самодовольной харе, но помня последствия своего последнего душевного порыва в отношение данной особи, сдержался. — Ты как с предком своим разговариваешь, мутировавшая выскочка? — Ну вы поняли, что сдержался я только физически, мой язык гораздо быстрее инстинкта самосохранения. Аристократишка напротив замер, с открывшимся ртом и замершей фразой на языке. — Ты нарываешься. — Мне показалось, или он не обиделся? Судя по усмешке, Вердена было сложно задеть. — И что ты сделаешь? — Я много чего могу сделать из того, что тебе очень не понравится. — Действительно? — Я выдержал театральную паузу и раскинул руки в стороны. — Ну так сделай. — Бросил я вызов, понимая, что им, как видно, нужно «сотрудничество» со мной. — Господа! Давайте будем вести себя цивилизованно и обсудим возникшую проблему! - Вмешался, напрягшийся нашим противостоянием, аристократ. — У меня, кроме вас, никаких проблем не возникало. — Благодаря «нам» ты сейчас жив, дышишь и портишь всем нервы. — Вставил Верден. — Да вы, никак, ждете от меня «спасибо»? — Как минимум. — Не дождетесь. — Отрезал я. Мы замерли прожигая друг друга взглядами. — Давайте уже обсудим тему брифинга. — Ну давайте обсудим тему вашего брифинга. — Величественно согласился я, откинувшись на подушки, и, положив гитару на колени, принялся тихо перебирать струны. — Только давайте сразу к сути, что вам нужно от меня? Навряд ли вы хотите импровизации. — Да уж, твоя импровизация как раз и создала проблемы, которые мы теперь вынуждены решать! — Я думаю, проблемы вы себе создали сами, а моя «импровизация» лишь послужила спусковым крючком. Рвется там, где тонко, а у вас, судя по всему, не просто «тонко», у вас все уже штопано-перештопано. Не ко мне претензии. — Ты не понимаешь, во что вмешиваешься, и какую ответственность на себя берешь! Ты и понятия не имеешь о современном положении дел, и не можешь себе представить последствия своих необдуманных действий! — Знаешь что, мистер совершенство, раз несколько моих довольно безобидных фраз создали вам большие проблемы, то они были у вас и до меня, так что давай-ка ты попозже проведешь саморефлексию и сделаешь выводы, а на данный момент, я бы хотел услышать для чего вы конкретно сюда явились!!! — Я почти повысил голос. Не люблю несправедливых обвинений… — Нам нужно, чтобы ты выступил на брифинге, рассказал, что у тебя все хорошо и попросил разумных оставаться в рамках дозволенной им свободы, ради их же собственного благополучия. — Быстро затараторил аристократ, пока мы не сцепились окончательно. — О, как… Интересно девки пляшут. — Я, откровенно говоря, напрягся. Я думал, что будет какая-то милая пресс-конференция, где я расскажу о том, какие люблю блюда, кто мой друг и что мне снится, ну типа как все звезды, а тут революцией попахивает. — А зачем мне это делать? — Потому что, если ты не выступишь, то начнутся диверсии! Нам уже хватило одного твоего похищения… — Какого еще похищения? — А вот это уже новость. — Вот такого! Тебя похитили в тот день представители революционеров, но капсулу вскрыть не смогли. Ты у нас теперь символ нового времени! Ты вложил разумным идею борьбы и теперь назревают проблемы, которые ударят не только по нам, но и по самим же бунтующим! — Да что ты? И что же это за проблемы? Не получится больше безнаказанно эксплуатировать несчастных людей? — В том-то и дело, что они не люди! — Верден подскочил со своего «стула». — Ах, ну да, как я мог забыть! Они же недостойные мутанты, повинные в том, что на боженьку не похожи, которого никто из вас не видел. Поэтому они должны жить с комплексом неполноценности и испытывать чувство раболепия перед столь сиятельной особой, как ты, лишь потому, что твоя мамаша оказалась более породистой сучкой, и случка с твоим папашей голубых кровей прошла столь успешно, что на свет появилась раковая опухоль в твоем лице, с минимальными мутациями в генах? Действительно, есть чем гордиться. Ты идеально подходишь для селекции. В общем, мне повезло, что в помещении был еще один аристократ, иначе я не уверен, что медбоксы вновь сотворили бы чудо и воскресили меня. — Ты не понимаешь… Взял слово, спасший меня от расправы, аристократ, как только мы пережили попытку моей преждевременной эвтаназии, и «гордость селекции» в ярости покинула нас, оставив дальнейшие переговоры со мной на мистера Яскера (который, наконец, представился). Аристократ показал мне ужасающее видео с беспорядками на улицах, нападениями на вышестоящих разумных, с требованием отдать им меня, вернуть свободу и еще много разных требований. Но я был ошеломлен, увидев на одном из видео, как женщина-нагайна, со змеиным хвостом вместо ног, скручивает кольцами попавшегося ей на пути силовика и… Я видел, как дергается хвост, ломая фигуру внутри, на остальное меня не хватило. Если вкратце, то они требовали «свободы, равенства, братства» и меня, как знамя их революции. Меня, как ледяной водой окатило. Вот к такому я был точно не готов: к такому насилию и к такой волне. Как видно, «нарывало» болячку давно, и я стал катализатором. — Ну так объясните мне, чем они хуже вас?! — Я был потрясен и напуган, меня потряхивало. Мне хотелось спрятаться и трусливо отмотать время назад, но я не мог это сделать и не уверен, что, появись шанс вернуть все на свои места, я бы им воспользовался. Слишком много боли было в глазах тех разумных. Я, так же как и они, не хотел бы оказаться угнетенным, а позиция «моя хата с краю» давно утратила для меня свою актуальность, так как мой жизненный опыт показал, что хата с краю горит первой. — Мы не просто так придаем большое значение чистоте крови. Все мы подвержены древним природным инстинктам, которые с помощью разума и дисциплины можем взять под контроль, но люди с сильными мутациями животным инстинктам подвержены сильнее. — Что это значит? Я не понимаю… — Это значит, что инстинкты у них преобладают над разумом… — Мужчина задумчиво помолчал. — Они кажутся полностью разумными, но то, в каком положении сейчас находится планета, виноваты мутанты, долгие годы пребывавшие у власти. Каждый из них воспринимает окружающий мир и природу, как свою кормовую базу, стремясь брать, брать и брать, не отдавая взамен. Каждого близстоящего они воспринимают, как потенциального конкурента, стремясь расширять «свою территорию». Жажда власти в них просто колоссальна, у них нет иерархии, основанной на уважении к старшим и мудрым, все завязано на подчинении сильнейшему клана, а его мудрость почти не играет роли. Их «голод» безграничен: сколько им не дай, им все мало. — Это не только их «голод» — это наш общий духовный голод, который мы ошибочно реализуем через материальные вещи, и он бесконечен, как и душа человека. Не лукавьте, вам также он присущ, и вам также мало того, что у вас есть, потому и появились религии. Природа человека бесконечна, и удовлетворение бесконечных запросов невозможно за счет материальных ресурсов одной планеты. — Аристократ молчал несколько минут. — Скоро начнутся беспорядки, точнее они уже идут, но пока нам удается их сдерживать. — Я не понимаю, как могло все зайти настолько далеко, что стоило кому-то проявить соучастие, и люди восстали. — Они не люди. — Для меня люди. Почему вы решили, что озвучивание мной ваших фраз уладит обстановку? Что, если они не поверят и решат, что я сказал то, что сказал, под давлением? И это, кстати, будет являться правдой. — Аристократ нервно прикусил губу, кажется у него тоже были сомнения подобного рода. — У вас безусловно есть способности в ораторском искусстве, уверен, вы подберете слова. — Я не уверен, что хочу это делать. — Неужели вы так и не поняли, чем все это может кончиться?! — Яскер даже привстал от негодования. — Кончится для кого: для них или для вас? — Для всех! — Конец чего-то одного — это лишь начало чего-то другого. Плюс у меня в целом нехватка данных, я знаю ситуацию только с ваших слов, а этого мало для принятия подобного рода решений. — Слушайте, зачем вам эти проблемы? Если вы согласитесь, мы обеспечим вам прекрасные условия жизни, сменим эти апартаменты на более удобные, в конце концов, мы можем переправить вас на нашу зеленую планету, где мы сохранили природу, вы ни в чем не будете знать нужды! — Вы действительно считаете, что комфортные условия жизни — единственное, что важно для меня? — Я не делал выводов, я предлагаю вам принять правильное решение. — Правильное для кого? Для вас? Для меня? Или для миллионов угнетенных разумных? Мой дискомфорт — минимальная цена за их счастье. — С чего вы взяли, что они будут счастливы? — Потому что сейчас они точно несчастливы. Я это понял, как только заглянул в их глаза. — О Всевышний! Сколько сентиментальности! А то, что им есть будет нечего, жить будет негде, это вас не волнует? — Вы так уверены, что исход будет именно таким? Вы действительно считаете, что интеллектуальное существо, пусть и с мутациями, способное своими мозгами излечивать болезни и бороздить космические просторы, будет удовлетворено синтетической едой, которой вы его пичкаете, и сможет вечно заниматься самобичеванием? Вы о них говорите, как о детях неразумных. — Они и есть неразумные! — Да и почему же? Никак вы лишили их хорошего образования? Слушайте, я против любой формы насилия, но ваше угнетение разумных - тоже насилие. — Я взял гитару. -Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространство и простор, Нам разум дал стальные руки-крылья, А вместо сердца — пламенный мотор. Всё выше, выше и выше Стремим мы полёт наших птиц, И в каждом пропеллере дышит Спокойствие наших границ.
— Слышали такую песенку? Человек не может жить без великой цели, мы рождены для нее, это часть нашей природы, которая неподвластна никаким мутациям. Отсюда наш вечный «голод» и бесконечное «хочу», потому мы готовы умереть ради нее, мы не животные, чтобы довольствоваться малым. Вы забрали у них все, дав взамен синтетические конфетки и чувство собственной ущербности, и, к вашему сожалению, им хватает интеллекта понимать, что это все фуфло, уж извините меня за мой французский. — То есть, вы отказываетесь помочь нам? — Я отказываюсь врать им, но я против любой формы насилия, поэтому я выступлю с просьбой прекратить убивать друг друга, но я не могу вам гарантировать, что не посею в их умы что-то похуже того, что есть сейчас. Идеальный для вас вариант — это перестать изолировать меня от всех, и дать нам возможность общения. Тогда и я буду понимать, что происходит, и вы, потому что по незнанию, я, и правда, могу натворить дел. Я вообще не понимаю, почему вы держите меня взаперти! — Ну, а теперь вернемся к нашим «баранам». — Потому что обладать вами хотят слишком многие. Мне нужно подумать…«Иногда от искренности одни неприятности. Каковы бы ни были последствия, я хочу говорить правду, а не обвинять или оправдывать себя. Помоги мне быть достаточно мужественным, чтобы не приукрашивать свои ответы с целью помочь себе или защитить себя. Пусть мое «да» будет «да», а мое «нет» — будет «нет». Уильям Пол Янг
— Кстати, забыл сказать. — Яскер неожиданно развернулся у самого входа. — Завтра будут «воскрешать» одного из ваших современников. — На этих словах я взволнованно подскочил со своего места. — Если хотите, можете поприсутствовать, мы не против. Я быстро-быстро закивал головой. — Но вы не слишком надейтесь, перед вами погибло уже шестеро, вы пока наша первая и единственная удача. — Что? — Во рту пересохло, а в висках заломило. — Шестеро? Кто?! Видар, Бьярне — они там были?! — Меня уже трясло. — Мы не знаем имен, из двадцати двух капсул «живыми» были тринадцать, из них шесть уже погибли. Вы седьмой. Он ушел, а я остался умирать и хоронить, возможно, мертвых своих друзей. Ничто так не терзает, как неведение и надежда.