POV Льюиса
«Есть логика обстоятельств, а есть логика намерений и логика обстоятельств, сильнее логики намерений».
И.В.Сталин
Вот уже неделю мы под водой. Все это время я дергался, оглядываясь на стены, в поисках скрытых камер. Первые дни я даже не мог помыться в ванной, боясь, что меня и тут снимают, хотя Арн сказал, что тут нет ни одного спрятанного устройства. Я бы хотел поверить ему, но не получалось: мысль о камерах, о том, что на меня сейчас кто-то смотрит, стала просто навязчивой идеей. Целыми днями я прокручивал в голове свои будни, вспоминая наши ссоры с Яскером, нелепые ситуации, которые со мной происходили, и сгорал от стыда, особенно за первый месяц после пробуждения. Я был беспомощной истеричкой, не мог привыкнуть к мысли о том, что я в будущем, что не принадлежу сам себе и кто-то другой принимает за меня все решения. Я постоянно бунтовал, дрался и скандалил, и теперь я стыдился того, что могли увидеть разумные, что они обо мне подумали, какие выводы сделали. Я твердил себе как мантру «да плевать на чужое мнение, главное, что ты сам думаешь о себе», но почему-то было не «плевать», не получалось быть независимым от чужого суждения. А еще я утратил базовое чувство безопасности, я везде чувствовал себя «голым», мне хотелось забиться в самую темную и глубокую нору, какая только найдется, лишь бы быть в ней одному. Чтобы никто не видел меня, не оценивал мои поступки и не клепал мемы со мной в главной роли. Каждый час в сознании всплывали воспоминания о моих выходках, и я хватался за голову от стыда… Особенно мне было стыдно за курицу, чей помет я собирал и использовал в диверсиях против аристократов, ведь изначально ко мне приходил не только Яскер, был еще Оскольд, но после того, как я обстрелял его куриным дерьмом, он перестал приходить, а у меня отобрали мою птицу. Тогда мне было весело, и я испытывал невероятное чувство триумфа, а теперь меня жег стыд от мысли, что я вел себя хуже самого дикого папуаса. От стыда я переходил на жалость к себе, мне хотелось поплакать и пожаловаться, а после я начинал злиться на тех, кто сделал меня «звездой» — и так по кругу. Вытряхивал меня из этого «колеса сансары» Арн, который с завидным постоянством ко мне таскался, и его было жутко сложно выкурить из каюты. Плюс я отвлекался на наблюдения за ним. Арн был очень удивительным разумным, с невероятной внешностью: увидев его и его «коллег» в рубке управления кораблем, мне показалось, что они альбиносы. В отличие от других обитателей, у них были исключительно белые волосы, без отливов в другие оттенки, правильные черты лица, высокий рост и бледные, будто с поволокой глаза, как будто они слепые, но чем чаще Арн ко мне приходил, тем ярче становились его зрачки и исчезала едва заметная пленка. Вместе с глазами постепенно менялись и особенности поведения. Арн становился живее с каждым днем, активнее, эмоциональнее, импульсивнее. Если до этого он напоминал мне робота последней модели, то теперь все больше походил на человека. До сегодняшнего дня я не выходил из своей каюты, шарахаясь от любого предложения показаться кому-нибудь на глаза. Мое ущемленное личное пространство было множество раз нарушено, и мне хотелось как можно дольше посидеть в условно своей «раковине», но Арн знал на что давить. — Катику испекли для тебя пирог. — Арн уже битый час пытался уговорить меня пообедать в общей столовой. — Пирог? Из муки? — я шокировано замер, оглушенный услышанным. — Из НАСТОЯЩЕЙ муки?! — Ну, мука уже не тех сортов, которые существовали в твое время, это уже другая селекция, в ней больше… — Я понял! Понял! — я вскинул руки, останавливая словесно-пояснительный поток Арна, способного часами монотонно вещать о составе каких-нибудь компонентов и важности их использования. — А яйца? Там ведь в составе теста яйца должны быть вроде? — И они есть. — Но как? Откуда? — Лу, я тебе уже говорил, что все не так ужасно, как тебе рассказали. Точнее, по сравнению с твоим временем нынешнее положение вещей никак иначе, кроме как катастрофой, назвать нельзя, но все живое, тем не менее, еще не погибло: у нас есть заповедники и чистая вода, много чистой воды. О которых не знают те, у кого ты был до этого. Собирайся. — А с чем пирог? — Не знаю, — губы Арна сжались в полоску, это значило, что он начинает раздражаться. Я вообще часто выбивал его из колеи, задавая вопросы, «не входящие в его компетенцию» — так он это называл. Такое чувство, что он был запрограммирован на определенные операции, а мои дурацкие вопросы в каком-то смысле выбивали его из зоны комфорта. — А нельзя принести его сюда? — на мой вопрос Арн так тяжело вздохнул, что мне даже стало немножко стыдно… совсем немножко… прям чуть-чуть. — Нет. — Почему? — Потому что Катику очень долго его готовили по рецепту вашего времени, сейчас так никто не готовит. Они очень старались, искали информацию: какая рецептура, какая температура, специи. Они готовились к этому еще до твоего… прибытия на корабль. Они хотят тебя порадовать и еще раз тебя увидеть. Зашибись. Во мне прям винегрет из чувств смешался: смущение из-за такой заботы и внимания и раздражение из-за того, что я сейчас буду как обезьянка в зоопарке есть банан, который мне протянули через клетку посетители, под их же умильные вздохи. Да мне кусок в горло не полезет!***
Полез… Точнее даже сказать, запрыгнул… Когда я увидел румяные бочка ароматного пирога, я чуть не прослезился от восторга, забыв, как долго я собирался с силами, чтобы вновь выйти в «свет», сколько времени затратил на сборы. Одни только волосы я приводил в порядок около часа, потому что не хотел звать на помощь тех милых девушек, которые помогали мне в прошлый раз. В итоге вышли мы из каюты к ужину, Арн был даже слегка розовеньким от злости. Ему надоело отвечать на вопрос какая прическа лучше: хвост, распущенные волосы или корявая коса. Плюс я вытряс из него такие же брюки, как у охраны. Вообще, мне тут предоставили гардероб, но весь он был слишком элегантным, в такой одежде я себя чувствовал полу-невестой, полу-принцем английского двора, а мне хотелось простоты и, что уж скрывать, максимального плебейства в одежде. Чтоб футболка побольше и порастянутей и джинсы поплотнее, но раз тут такого не оказалось, пришлось шантажом выманить черные плотные штаны, как у «охраны» (так моих похитителей называл Арн), которая доставила меня сюда. Пошиты они были из ткани, похожей на джинсы, но гораздо более приятной на ощупь. А сверху я натянул свободного покроя белую, немного прозрачную длинную рубашку, доходящую до середины бедра, с епископским рукавом. Рубашку эту нужно было надеть под тоже длинный голубой жакет без рукавов, но в нем я чувствовал себя слишком скованно, а так как репутация у меня все равно своеобразная, я решил не обременять себя лишними ограничениями. Когда я, наконец, собрался, мы вышли из моей каюты (возле которой всегда сидела моя «охрана») и под внимательными взглядами «случайных» прохожих, чинно направились в «столовую». — У вас всегда столько народу в коридорах? — прошипел я мужчине, стараясь делать вид, что собрались тут все не ради меня. — Нет, все на тебя собрались посмотреть. — Замечательно! А чем вообще эти разумные занимаются на корабле? От моего вопроса Арн слегка запнулся и нахмурился. — Они члены семей таких, как я… — Что это значит? То есть эта толпа народа тут, по факту, тусуется без дела? Вы всегда за собой столько «родни» таскаете? — Они нам не родня. Они члены наших семей, от которых напрямую зависит наше здоровье. Как ты заметил, мы малоэмоциональны… — Ага, и слегка отморожены, — пошутил я. — Так и есть, у нас сложная мутация… Я не смогу тебе сейчас объяснить, но мы зависим от их эмоций. — Поэтому вы всегда таскаете с собой толпу народа? — Нет. На самом деле, это прихоть. Корабль большой, потому что нам нужны были роботы, место есть. Многие катику запросились на борт, когда узнали, куда и за кем мы отправляемся, все этого очень ждали. Ну и мы не видели смысла отказывать, вреда от них нет, только польза и… бестолковая суета, — поморщившись, закончил Арн. Коридор закончился, перед нами с шипением отъехала дверь, и мы зашли в уже знакомое мне помещение, только в этот раз не было множества столов, а стоял лишь один, в центре, вокруг которого столпились эти странные катику, переглядываясь и хихикая. — Только не говори мне, что я буду есть, а все они стоять вокруг и смотреть на меня. Арн тактично промолчал, а я почувствовал, как медленно заливаюсь краской с ног до головы. Сначала запекло щеки, потом шею, уши. Стыдоба, блин, да мне кусок в горло не полезет. Мы подошли к столу, народ, кажется, меня приветствовал, здороваясь на непонятном мне языке, а я, как идиот, кланялся и от волнения без остановки повторял: «Привет, ага, и тебе привет, всем привет и тебе привет». Наконец, я-таки сел на стул, перездоровавшись, кажется, со всеми и с некоторыми по несколько раз, и взгляд мой упал на НЕГО! Он был просто божественно прекрасен, невероятно золотист и ароматен. У меня прям от восхищения ком к горлу подкатил, в глазах защипало от умиления. Я смотрел на него и не мог налюбоваться: он был идеальной формы, с идеальными завитушками теста по бокам и кокетливо выглядывающим джемом из-под красивой плетенки теста сверху. Я смотрел на него и смотрел, и смотрел, стараясь запомнить каждый его изгиб и завиток. — Лу… Эй, Льюис! — голос Арна доносился для меня, как сквозь вату. — Ты их пугаешь… и меня. Потом в моей голове всплыла невероятно тяжелая дилемма, ведь воспитанный человек должен поделиться с остальными… Или хотя бы предложить разделить трапезу, но я не мог! Не мог! Хотел съесть его один. Вдруг я предложу, а они согласятся, вместо того, чтобы вежливо отказаться! — Льюис, эй! Что-то не так? С тобой все хорошо?! — Все отлично, — наконец, прохрипел я, с трудом сглотнув набежавшую слюну. — Это все мне? — Тебе. — Спасибо, — я, наконец, оторвал взгляд от пирога и посмотрел с обожанием на разумных перед собой. — Это самый прекрасный пирог из тех, что я когда-либо видел! И тут я шмыгнул носом… честно, я хотел лишь сопли втянуть, которых у меня до этого не было и… и заревел. Мне вспомнился мультик «Головоломка» про разноцветных жителей головы. У меня сейчас было похоже состояние: мой рациональный и логический разум пытался взывать к рассудку и взять управление в свои руки, но меня просто волной накрыла сентиментальность, понимание, что такой же пирог готовила моя мачеха, и что я больше действительно никогда их не увижу, и что это очень мило со стороны этих чудесных разумных приготовить мне его, а еще на меня навалилось жуткое чувство одиночества. Успокоиться мне помогла мысль о том, что Видар очнулся и, по словам Арна, бунтует. Он уже знает, обо мне и просит встретиться, но пока он, как и я, еще слаб и спит большую часть дня. К тому же, в нынешних обстоятельствах это почти невозможно. Надеюсь, пока невозможно. В общем, под обеспокоенный гул разумных я несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, собираясь с силами. — Спасибо. Вы чудесные, мне очень приятно! — пока молодая девушка с серыми волосами отрезала мне кусочек (который был слишком мал по моему субъективному мнению), я решил утешить разволновавшихся катику. Наконец, я вкусил сие божественное творение кондитерского таланта местных разумных и улетел в чарующую вселенную чудесного вкуса. Конечно, пирог отличался от тех, что я помнил: мука была более грубой, но в нынешних обстоятельствах это казалось слишком незначительным. Я покатал кусочки ягодки на языке и блаженно прикрыл глаза. Забыв про все приличия, я съел почти половину и, наконец, нашел в себе силы из вежливости предложить кому-нибудь кусочек. Мое предложение вызвало волну хихиканий и сбивчивых уверений, что это все только для меня, и они не будут (так мне перевел Арн). В итоге, мы пробыли там до позднего вечера. Сначала я ел пирог, прерываясь на похвалы, потом я понял, что в меня уже не лезет, как бы я ни старался, потом я бережно, под ставшее уже привычным хихиканье, завернул самостоятельно пирог в необычную бумагу, и мы начали общаться через моего «переводчика» с теми, кто был в столовой. Разумные смущались, отводили глаза, но задавали вопросы. Причем очень необычные вопросы. Я думал, они спросят то же, что спрашивали у меня до этого другие мутанты, типа как я к ним, мутантам, отношусь, про аристократов, экологию и в том же духе, но меня завалили вопросами в основном о личных вещах: как звали моих родителей, были ли у меня братья и домашние животные, какое у меня было хобби. Формат вопросов был настолько разным и необычным, что я, не переставая, удивлялся кому могут быть интересны такие личные безделицы, как вкусовые предпочтения в музыке и литературе, в еде, в увлечениях и развлечениях. — Льюис, ты звезда, — решил пояснить мне Арн, когда мы, наконец, возвращались в мою каюту, с трудом вырвавшись из ничуть не утомившейся толпы катику, которой к концу дня стало гораздо больше, чем вначале. — Твой образ раскручен на всю федерацию. На других планетах нашего содружества такой же ажиотаж. Набирает обороты культура твоего времени: музыка, фильмы, книги, стиль. Если постараться, можно найти кучу информации про твою эпоху, уже даже выяснили, где ты жил, как примерно выглядел твой дом, известно, где ты учился и на какие оценки. — Замечательно… Я тяжело вздохнул, вспоминая, как штудировал самые большие информационные ресурсы, где больше всего обо мне говорили. Меня интересовало, что обо мне думают и говорят. Через час у меня болела голова, я был в шоке от того, насколько идеализирован мой образ. За всем этим не было МЕНЯ, был кто-то, но не я, и я даже не уверен, что им был нужен именно я, а не тот, кого они придумали. Куча моих отредактированных фоток, рисунков, мемов. Теперь у меня не выходила из головы одна статья про диктатуру в России, в частности про Сталина, о том, как он однажды на одной из выставок в Москве подозвал к картине, на которой был нарисован, своего сына Василия и сказал: «Ты думаешь, что ты Сталин? Нет! Ты думаешь, что я Сталин? Нет!» И ткнул пальцем в холст. «Вот Сталин!». Так же и я теперь… Непонятно кто и кому принадлежу: себе или тем, кто так мной увлечен. Меня хотели все, но я чувствовал себя жутко изолированным, я не был частью общества, которое меня желало. Я не мог быть маленьким винтиком в этом механизме, я не могу слиться с толпой и стать толпой, я завис где-то посередине между небом и землей и не понимаю, что делать со всем этим дальше и как быть. Кто несет за это ответственность? О, я бы сейчас много Яскеру высказал и врезал бы еще разок для профилактики. — Ты можешь это сделать. — Что, прости? — я замер, остановившись перед дверью в свою каюту. — Ты можешь врезать Яскеру. — В смысле? Как? — я удивленно заморгал, не понимая, о чем говорит стоящий напротив и отводящий взгляд Арн. — Я вслух сказал? — Да, ты часто бормочешь себе под нос. — снисходительная улыбка растянула тонкие губы. — А я обладаю хорошим слухом и концентрацией, чтобы разбирать, что ты там говоришь. — Яскер на корабле?! — перешел я к сути дела. — Да. — Но как? Почему? — Он был в одном из роботов, преследовавших нас и напавших, пока мы были в воздухе. Мы бы его прикончили, но он чистокровный аристократ… — Арн замялся, мельком глянув на меня. — И мы не стали этого делать. — То есть и вы трепещете перед аристократией? — я скривился, хоть и пытался удержаться от этого. — Нет. Он для нас представляет совсем другой интерес. — Это какой же? — Я не смогу так просто тебе это объяснить, это слишком сложно. — А ты попробуй, я не спешу. Перед разумным услужливо распахнулась дверь, и, пропустив его вперед, я зашел следом.