«Я напоминал себе дом, оставленный хозяевами в пустоте отчуждения».
Хроники Заводной Птицы. Харуки Мураками
POV Автора
По толстому стеклу «саркофага» заколотили узкие ладони перепуганного Льюиса. Арн торопливо поднялся со стула, на котором сидел, и подошел к физиоаппарату, в котором пришелец прошлого провел без сознания большую часть ночи и половину дня, переполошив весь борт корабля. — Тише, тише! Успокойся. Разумный провел рукой по панели управления, включая динамик. — Что… что случилось?! Почему я тут?! — затараторил динамик слегка искаженным голосом Льюиса. Напуганные глаза парня метались по безупречным пропорциям знакомого лица, по сжатым губам, которые, казалось, совсем недавно сливались с его губами, по напряженным желвакам, хмурым глазам, которые не догадались, насколько их рады видеть, ведь несколько секунд назад Льюис боялся, что увидит сейчас над собой не строгий профиль Арна, а лощеное лицо Яскера, а потом его вновь похитят и вернут прежнему «владельцу». Облегчение негой разлилось по напряженному телу. — Я поторопился, — Арн замялся, обеспокоенно вглядываясь в еще совсем недавно страшно бледное лицо парня. — Слишком много эмоций для тебя одного. Твой организм к этому не готов. — Что значит «не готов»? — Лу приложил обе ладони к стеклу, стараясь растопить разделявшую их стекляшку. — Это значит, что если мы не хотим получить инсульт или кому, то с твоими «мозгами» и нервной системой нужно обращаться очень осторожно. Слишком много нагрузки для твоего организма, еще и ментальная «атака», — Арн приложил свою широкую ладонь к стеклу, накрывая узкую ладонь Льюиса, теперь их разделяло всего несколько сантиметров, а ощущалось это как непреодолимая пропасть. — Когда… — Льюис сглотнул, боясь услышать, что его оставят в чертовом гробу еще на неопределенный срок, а ему просто дико хотелось коснуться Арна, чтобы почувствовать, что он, Льюис, еще живой и совсем не одинокий. — Когда меня выпустят? — Еще час. Потерпи и не чеши голову, — после слов Арна Льюис обратил внимание на множество проводов, спрятавшихся в корнях его волос. Обещанный час, казалось, тянулся неделю. Благо, Арн провел все это время рядом, что-то обсуждая с остальными мисерами, отключив предварительно звук, на что Льюис в глубине души обиделся. Чувствовать себя куклой Барби в коробке, на которую все с любопытством и беспокойством косятся, пока Арн не видит, хоть и было уже привычно, но не менее неприятно. Наконец, к саркофагу подошел медбрат, при виде которого кардиограмма Льюиса диагностировала резкое увеличение сердечных сокращений. Несколькими касаниями отключив все показатели, бегущие по поверхности саркофага и открыв физблок, разумный освободил голову, ноги и руки изнемогающего от нетерпения Льюиса от проводов и, о чем-то недовольно предупредив Арна, ушел. Тот, не дав Льюису сразу вскочить со своего места, с нежностью провел большим пальцем по бровям, дрожащим ресницам и обкусанным губам, пригладил густую шевелюру, золотым облаком лежащую вокруг своего владельца и делавшую его странным, потусторонним созданием, по ошибке оказавшимся на погибающей планете. Арн все чаще ловил себя на мысли, что прикасается порой к Льюису лишь потому, что хочет вновь убедиться, что это создание все же из плоти и крови. — Хочу на ручки! Смущенный нежностью Арноу, Льюис решил пошутить, не предполагая, что просьбу выполнят, да еще и мгновенно. Мужчина подхватил смущенную Рапунцель на руки и, прижав плотнее к себе, вышел из медблока, в котором ранее проходили все процедуры, необходимые для адаптации Льюиса к изменившейся окружающей среде, а предыдущей ночью проходила лишь одна — оказание первой помощи потерявшему сознание парню. Хрупкое здоровье эфемерного подопечного вызывало беспокойство у всех разумных на всем содружестве планет кроме самого Льюиса, со скучающим видом выслушивающего все настойчивые увещевания Арна, беспечно забывая, о чем тот ему говорил, как только переключался на что-то более интересное. — Арн! Ты что делаешь?! Поставь меня! Лу колотил разумного по спине, сгорая от стыда за то, что его, в длинной, до пят сорочке, в которой он проходил процедуры в ненавистном саркофаге, как принцессу на глазах у всех несут на руках в каюту. Еще и волосы развеваются на ветру, как в сопливых корейских мелодрамах. — Ты хотел на ручки, я тоже хотел, чтобы ты был… на ручках, — Арн потерся кончиком носа о макушку спрятавшего в ладонях лицо Льюиса. — Ты меня смущаешь! — Ты слишком мило смущаешься, чтобы я перестал это делать, — весело хмыкнул Арн, внося Льюиса в каюту и укладывая в постель. — Эй! Мне надоело лежать! — Льюис забарахтался в объятиях. — Я хотел в спортзал! — Не сейчас. Придется пару дней повременить с физическими нагрузками. — Что вчера произошло? — Льюис, несмотря на то, что его опустили на кровать, выбрался из нее и, проигнорировав недовольную мину Арна, направился к гардеробной, собираясь подобрать себе одежду и принять душ. Пока парень ковырялся в гардеробной, выискивая полюбившееся темные бриджи и белую тунику из плотной ткани с широкими рукавами и яркими цветами непонятного вида, вышитыми почему-то на спине, Арн, не скрываясь, любовался обнажившейся изящной фигурой, длинными ногами, светлой кожей без изъянов и беззащитной спиной с созвездием родинок на лопатках. Волна золотистых волос, упав с плеч, закрыла спину и идеальные ягодицы, выдергивая в реальность залипшего на полупопиях Арна. — Я… — голос мужчины слегка охрип от возбуждения, но Арн справился с собой. — Я схожу за обедом для нас двоих и… — Арн замолчал, нахмурившись. — И? — И мы поговорим, — Арноу еще раз пробежался глазами по ничего не замечающему Льюису и вышел из каюты.***
— Так о чем ты хотел поговорить? — распаренный после горячего душа Льюис, облачившийся в найденные вещи, вернулся в каюту, где его ждал вернувшийся из похода в столовую Арн. — Мы скоро прибудем на промежуточную станцию. — Ого! — закутавшийся в одеяло Льюис сел на диван (потому что есть за маленьким столиком не любил) и, затянув на свои колени поднос с едой, уставился на Арна. — Скоро — это когда? — Завтра ночью. — Что-то ты не выглядишь радостным, — жующий Льюис нагнулся, заглядывая в глаза сидящего рядом существа. Повисший в тишине вопрос сделал лицо мужчины еще более хмурым. — Сейчас ты здесь, — с губ Арна слетел тяжелый вздох. — Ты удивительный, и ты, как бы это сказать, ты мой, а я твой, — Арн взял теплую ладонь Льюиса и прижал к своей груди, где гулко билось сердце. — И все вокруг уже привыкли, что ты «наш». Ты нам знаком и, как бы мне этого не хотелось, но на миг мне показалось, что мы можем принадлежать друг другу… Встревоженное лицо Льюиса потеряло все краски, а побледневшие за последние сутки губы сжались в плотную линию. — О чем ты?! Почему мы не можем принадлежать друг другу?! Я, черт тебя дери, опять ничего не понимаю! — Потому что ты принадлежишь всем. — Что это значит? — во рту пересохло. — Ты принадлежишь общественности, своим поклонникам, аристократам. Мутантам всех мастей, самым лучшим и самым худшим из них. Всем, кто видит в тебе надежду и считает твою жизнь частью собственной. Как только мы окажемся на станции, это вновь станет очевидным. Но я все равно буду рядом. Слова прозвучали как выстрел, пробивший легкие и надежду насквозь. Льюис понимал, о чем говорит Арн, но не хотел признавать этого, потому что признав, придется подчиниться реальности. Розовые очки бьются стеклами вовнутрь и от них, как видно, пришло время избавляться.***
Льюис, затянутый в плотный облегающий костюм темно-синего цвета и с туго стянутыми в высокий хвост волосами, прислушивался к гулким шагам их небольшой компании, приближающейся к отсеку, где содержали Яскера. Наконец, все замерли перед внушительной по размеру круглой дверью, ожидая, когда Арн и еще несколько человек введут код на панелях, находящихся по обе стороны от входа. Наконец, красные полосы, горизонтально прошивавшие дверь, загорелись белым, и та, расколовшись на части, разъехалась в разные стороны, пропуская небольшой отряд из четырех разумных в длинный коридор с множеством таких же круглых, но матовых препятствий, за которыми двигались едва различимые силуэты разумных. Потом они подошли к четвертой от начала коридора двери. Арн прошел к едва заметной в стене панели управления. После нескольких его манипуляций стекло двери стало прозрачным, и Льюис увидел лежащего на необычного вида кушетке Яскера. Кушетка больше напоминала глубокую выемку в стене, из которой невозможно было упасть. — Сядьте в кресло, — холодным, почти незнакомым голосом отчеканил Арн. Яскер, привставший со своего места при их появлении, ядовито ухмыльнулся и, легко поднявшись, подошел к стоящему в противоположном углу креслу. Вообще, все помещение было до рези в глазах белым. Все кушетки, стены, кресла, пол, даже одежда на Яскере была ослепительно белого цвета, отчего безупречная кожа аристократа казалась темнее, а сам он старше. Как только мужчина сел в кресло, и его тело зафиксировали странные тонкие браслеты, дверь в камеру открылась. — Я соскучился, Льюис, — с улыбкой протянул Яскер, тем не менее смотря на Льюиса с досадой и злостью. С еще большей ненавистью Яскер посмотрел на стоящих рядом с ним разумных. — По просьбе Льюиса мы покинем камеру, но останемся за стеклом, так что думай, о чем говоришь, и не пытайся лгать. — Лгать? У каждого своя правда, Арн. — выплюнул Яскер, сжав руки до белых костяшек на подлокотниках. Льюису было странно видеть этого сильного и уверенного в себе разумного прикованным и обездвиженным креслом, будто обезвреженным. Лу, в отличие от Арна, Яскер не казался опасным или представляющим для него хоть какую-то угрозу, но брошенная вскользь фраза Арна: «Ты слишком доверчив», — остановила все остальные возражения еще до появления Льюиса в нижнем отсеке камер. — Привет, — настроенный решительно, Льюис нервно потеребил край своего пиджака и неловко осмотрелся в небольшом помещении, ища место, куда он мог бы присесть, чтобы не топтаться у двери, за которой за ними коршуном наблюдал Арн и его «коллеги». — Здравствуй, котенок, — Льюис дернулся из-за этой «клички» и бросил быстрый взгляд на аристократа. — Нажми на белый прямоугольник в стене, появится стул. Льюис подошел к стене рядом с креслом с красными от странной неловкости щеками, хотя, когда шел к Яскеру, пылал негодованием и желанием продемонстрировать свою «уверенность», которой на самом деле не было, как и фундамента для нее. Нажав на неприметный прямоугольник, Льюис получил в свое распоряжение странный «стул», больше напоминающий куб без двух сторон, который ему пришлось вытащить из появившейся ниши. Сев, наконец, на добытый предмет мебели в нескольких метрах от следящего за каждым его действием Яскера, Лу сложил руки на коленях и перевел взгляд на плечи знакомого (смотреть в глаза было почему-то неловко). Даже прикованный к фиксирующему креслу Яскер казался хозяином положения, будто сидеть в нем было исключительно его желанием. — Я не кусаюсь. Льюис пристыжено пододвинулся ближе. — С каких пор ты начал опасаться за свою жизнь рядом со мной? — Я не боюсь, — Льюис раздраженно прикусил губу, потому что прозвучало это не слишком убедительно. — Зачем ты пришел, Льюис? Яскер наклонил голову к плечу, разглядывая своего «подопечного», который и сам затруднялся ответить на заданный вопрос. Парень мялся, теребя браслет с физиопоказателями на запястье. — Соскучился, — усмехнулся Лу, — Ты против? — Конечно же, нет… — Яскер ухмыльнулся. — Так зачем ты пришел? — вновь тот же настойчивый вопрос. Лу нервно повел плечом, будто паутину скидывая. Он сам не знал, зачем пришел, слишком много причин и ни одной подходящей для озвучивания. — Увидеть тебя, сказать, что ты скотина! Что ты не имел права так со мной поступать! — глупее ответа и придумать было нельзя. Льюис поморщился, как только увидел насмешливую всепонимающую мину на холеном лице аристократа. — Увидел, сказал, и что дальше? — Ничего! Могу уйти! — завелся и без того взвинченный Лу. — Тогда ты не получишь того, зачем приходил, — снова ухмыльнулся Яскер. — И зачем же я приходил?! — Нуууу, Льюис — трусишка! Будь честным и храбрым хотя бы со мной наедине, — подмигнув, прошептал аристократ. — Ответь на этот вопрос честно сам. Льюис боролся с раздражением, злясь на Яскера и еще больше злясь на себя, на свою неловкость и опасения, кучу подозрений, щедро приправленных страхами и мнительностью. — Ты прав. Сказать тебе, что ты сволочь, было не единственной причиной. — Ну вот, уже похоже на правду. Льюис, Льюис. Мой наивный, светлый мальчик… Мужчина устало вздохнул, перестав улыбаться, и откинулся на спинку кресла, став серьезным и бесконечно утомленным той усталостью с которой старая, циничная мудрость смотрит на наивную глупость. На самом дне проницательных глаз таилось беспокойство. — Я увлекся тобой, забыв обо всем на свете, — тонкие губы тронула печальная улыбка. — Знаешь, ты действительно напоминаешь ангела. И я, если честно, слегка забылся в твоей поднебесной, оторвался от реальности, в каком-то смысле влюбившись в твой идеализм, максимализм, веру в светлое будущее и просто фатальную наивность. Хотя наивность однобокую: порой ты понимаешь очень сложные вещи, но не разбираешься в элементарных, не замечаешь валуны на своей дороге или не хочешь замечать, но видишь алмазы впереди… И за это тебе придется дорого заплатить. Льюис нервно сглотнул, в висках слегка пекло. — Почему? — Потому что ты наивный дурак, которым будут пользоваться все, кто смогут до тебя дотянуться. — Как ты? — Я тобой не пользовался. — Ну конечно, ты просто сделал из моей жизни реалити-шоу! — Это была не моя идея, от меня тогда уже мало что зависело, как и от тебя. В какой-то момент я окончательно стал лишь твоей нянькой, потому что в «наших» кругах меня подловили на привязанности к тебе. С этого момента я мало что мог решать. Льюис опустил лицо, разглядывая свои руки и пытаясь вытянуть из беспредельного торнадо в мыслях толковый вопрос, бесцветный вопрос, который не заденет никого… И не ответит ни на что. Хотелось спросить остро в лоб о том, что волнует, но никто не мог гарантировать, что их разговор сейчас не прослушивают, а Льюис не хотел обидеть Арна сомнениями, но и избавиться от них не получалось. Кто-то циничный внутри черепной коробки всегда смеялся над страхом Льюиса задеть чужие чувства. — Котенок, давай я задам «твой» вопрос? Раз ты не решаешься, — теплота в ранее таких циничных глазах дернула что-то в сердце, отправив ком в горло от своеобразной заботы, которую Льюис уже не рассчитывал увидеть в этом показавшемся за последние дни почти чудовищем человеке. Льюис не поднимая глаз, кивнул. — Тебя беспокоит то, зачем ты нужен? Кто тебя похитил и с какой целью? Льюис снова кивнул. — Простой вопрос, но сложный ответ. Раз ты до сих пор не знаешь на него ответ, то тебе не сказали его по нескольким причинам: либо собираются исказить потом мою версию, либо надеются вообще до конца ничего тебе не объяснять. Поэтому я не буду отвечать конкретно на этот вопрос, я лишь обрисую тебе современные реалии, о которых ты не имеешь никакого представления, если успею, конечно, а ты уже сам будешь делать выводы. В сердце Льюиса екнуло беспокойство в предчувствии информации, которая может явно не понравиться. Чувство собственной глупости рождало неловкость под бесконечно уставшим взглядом Яскера. Эта усталость вызывала холодные мурашки своей пресыщенностью, циничностью и равнодушием, будто древний, все повидавший, все испробовавший и во всем разочаровавшийся старик смотрел на Льюиса из глубины глаз молодого, холеного лица аристократа. — Знаешь, как называют твое время сейчас? Твою эпоху? — Откуда мне знать? — Действительно… Ваше время называют временем «умирающих государств». — Умирающих? — Льюис растерянно хлопал глазами. — Да. Как ты думаешь, в какой ты сейчас стране? — Не знаю. — Ни в какой. — В смысле? Яскер ухмыльнулся, смакуя обескураженность Льюиса. — В прямом. В мире давно нет стран, государств, княжеств, эмиратов… Ничего из того, к чему привыкли люди твоего времени. В камере повисла тишина, Льюис хотел задать вопрос, но лишь беззвучно открыл и закрыл рот, уйдя в себя от шока. Пытаясь понять, как это, без государств? А кто гарантирует права разумных? Кто охраняет закон? Конституцию? Кто защищает слабых, лечит больных, учит необразованных? — Но как же без государств?! Такого не может быть! Куда они делись? — Растворились во времени. Их сожрали транснациональные корпорации. — Бред, этого быть не может! — Почему же? Государство это одни убытки: оно должно содержать пенсионеров, инвалидов, сирот, больных, защищать территорию, спонсировать научные открытия, отстаивать интересы и суверенитет своего государства и граждан на международной арене, содержать чиновников, институты, военных и оборонную промышленность, а из всех «плюшек» только налоги и те — сухая лепешка вместо сочного куска мяса. Налогоспособного населения меньше, чем пенсионеров, несовершеннолетних иждивенцев, больных, постоянно сосущих бюджет военных, и на все нужны деньги, которых нет. Плюс чем образованней население, чем лучше оно живет, тем меньше размножается, — на лице Яскера вновь растянулась циничная ухмылка. — Тогда основная масса населения стареет, количество налогоплательщиков падает, с помощью гастарбайтеров, сам знаешь, налогов не соберешь, потому что уже в твое время заводы, на которых в начале двухтысячных работало несколько тысяч человек, благодаря модернизации стали обслуживаться меньше чем сотней. Так куда девались все остальные? За которых, кстати говоря, работодатель тоже платил налоги государству? За робота платить не нужно. То есть, издержек меньше, они минимально распределяются на товар, а значит, чистая прибыль с него выше, если, конечно, производитель не опустит цену. Но даже если опустит все равно продавать станет больше, но мы отклонились. Куда девать всех остальных? Чем они зарабатывали себе на хлеб? Льюис молчал, вспоминая как отец с самого детства жестко требовал с них успехов в учебе, но он всегда мало задумывался об этом, потому что жил в благополучном районе, который хорошо охранялся и был достаточно автономен. — Молчишь? Правильно, что молчишь. Одни стремительно нищали, а другие стремительно богатели, борясь между собой за рынок сбыта, а что касается остальных, то они в пролете, потому что физический труд стал не нужен, в цене были лишь мозги и творчество, получается, слишком много иждивенцев на шее у государства, о которых нужно заботиться. Это основная проблема. Второй стало то, что бизнес в своей структуре не имеет границ. Рынку не нужны границы: таможня, налоги на импорт и экспорт, акцизы — это все лишние затраты. Слишком много проблем от государств и их законов, плюс ко всему появилось множество монополистов, которые не содержали иждивенцев, и их бюджет был больше бюджета некоторых стран, так зачем им эти самые страны? Зачем им границы, законы, налоги и куча всего остального? Это создавало множество лишних препятствий… — Яскер торжественно замолчал, выжидающе глядя на своего визави. — Но это государства! Это ведь не муху придавить! — Льюис, ты когда пост какого-нибудь СМИ читал, ты задавался вопросом, кому принадлежит телеканал, который ты смотришь, газета, которую ты читаешь? Кто владелец информации, которую ты узнаешь? Из какого источника она, и какие у этого источника мотивы? Или ты интересовался, кому, например, принадлежат платежные системы? — Причем тут это?! — Льюис вскочил со своего места, всплеснув руками. — Для тебя, как видно, ни при чем. — Как это случилось?! — Постепенно. Это естественный процесс при капитализме. Закрутили маховик смутного времени как всегда, в верхах, в грызне за влияние, рынки сбыта, ресурсы, информационное поле, потом вспыхнул средний класс, чьи интересы были затронуты, ну, а дальше и всех остальных, и понеслась. Сам знаешь, остановиться можно при взлете, но не при падении. Это долгий процесс, Рим, Франкское государство, да и другие давно доказали, что чем больше государство, тем сложнее его удерживать единым, а капитализм не имеет границ. — Яскер развел руками, как бы подводя итог своему короткому рассказу, от которого у Льюиса волосы на голове шевелились. — И что же сейчас? — Сейчас транснациональные корпорации. Которым принадлежат земли, люди, ресурсы. Государств больше нет. — Но кто защищает права разумных?! — Их работодатели, — на лице аристократа растянулась самая ядовитая улыбка из всех. Льюис сидел на стуле, слегка наклонившись вперед, будто стараясь услышать что-то другое из того, что ему сказали. На красивом лице отразилась растерянность, непонимание и неверие. — Пока ты осознаешь то, что я сказал, я добавлю «приправы», к блюду, которое ты сейчас пытаешься переварить. Задумайся теперь, кто тебя похитил? Государств нет, значит и интересов людей, которых оно бы представляло, тоже нет. Ради чего тебя похищать? Кому конкретно ты нужен, и так ли сильно отличаются твои похитители от нас? Возможно, поводок будет гораздо длиннее, но он всегда будет на твоей шее, не тешь себя иллюзиями. Чьи права теперь ты будешь защищать, если прав больше нет? Дверь в камеру отъехала, прерывая незаконченную беседу, которую Льюис и так не смог бы завершить. — Льюис, — голос Арна доносился будто из соседнего помещения. — Я хочу побыть сегодня один, — Лу встал со своего места и, не прощаясь, вышел.«Безудержная жажда денег, первейшая и непреодолимая движущая сила капиталистического индивидуализма, не ведающего ни узды, ни совести, овладевает тысячами людей. …Нет более ни нравственных правил, которые бы их обуздывали, ни страха, который бы их сдерживал, ни традиций, которые бы их стесняли»
[Февр Л. Бои за историю. М., 1991.].