Вира

Ночь прошла спокойно и мирно. На маленький лагерь не напали лучники-эльфы, не рыскали вокруг хищники, не летали над горящим костром совы, а самое главное — злоязыкий Вова дрых, как убитый. Первым подскочил Урюрюг, и не без причины. По-детски потерев глаза пудовыми кулачищами, грозный вождь резко сел и потянулся до хруста в суставах. — Ахха-хэ, — пробормотал он счастливо, — солнышко… Нагретого правого бока мужчины коснулся, играясь, напитанный туманной сыростью утренний ветерок. Урюрюг зябко передернулся и, соображая, уставился на спящих в обнимку Баамбага с Гыыкбыгом. «Если близнецы — на отдельной лежанке, то кто тогда меня только что пихнул острым локтем под ребра?» — изумился он. В следующее мгновение орк вспомнил про подопечного ушонка, перевел прояснившийся взгляд на место рядом с собой и завис. Вова с нечитаемым выражением на бледной высокоскулой физиономии беззастенчиво выпялился в ответ. — Мне надо отлить, лягуха, — сообщил шепотом, разлепив разукрашенные подсохшими царапинами губы, с оттенком угрозы. — Отнеси-ка в кустики на ручках, или оскверню наше одеяло лужей. Ушонок сказал «наше», Урюрюг не ослышался. Приказной тон раненого ему не очень понравился. — Это мое одеяло, — возразил мужчина. — Попроси повежливее, пока ухи ножиком не подрезал. Вова невинно улыбнулся, демонстрируя белые зубы: — Стирать не мне, я больной. Не хочешь — не неси, отолью тут. Портки помоги спустить, не могу больше терпеть. Урюрюг подвигал мохнатыми бровями, собираясь рассердиться на нахусю и — отмахнулся, решил не тратить сердца на ерунду. В кустики на ручках, так в кустики на ручках. Авось, ручки-то не отвалятся. Крякнув, мужчина сгреб томимого телесной надобностью Вову в охапку, вскочил и зашагал к ближайшим кустам. Прижатый к мощной орочьей груди, Вова притих, загадочно-изучающе помахивал снизу ресницами. Кое-как установленный на ноги, бережно поддерживаемый орком подмышки, тоже помалкивал. Распустил с третьей попытки не слушающимися, дрожащими пальцами завязки портков, выпростал хозяйство, пожурчал струей, заправился обратно и мурлыкнул: — Хорошо-то как, Ур-р… Спасибо. Оказывается, умел благодарить, чудо. Урюгюг повторно собрал оседающего на землю, облегчившегося ушонка в охапку, не позволил упасть. — Чаво — ур-р? — вздохнул, покоряясь шутнице-судьбе. Вова лукаво прищурился. — Не чаво, а кто, — парнишка мило порозовел впалыми щеками. — Ты — Урр. Уменьшительно-ласкательное сокращение от Урюрюга. Неужели тебе не нравится? Урюрюг задохнулся, так его захлестнуло возмущением. Этот… ушонок… немочь противная… Вааще попутал горизонты. Покусился на священное и неприкасаемое — гордое, заслуженное в многочисленных боях воинское имя! Ну… Фэка. Фэка-фэка-фэка! И не приколотишь ведь гаденыша: действительно больной — на всю бритую налысо татуированную головушку. — Нравится, — буркнул смутившийся орк неожиданно для себя, с трудом сдерживая норовящую искривить клыкастый рот светлую лыбу. — Только при других меня так не зови, ладушки? Вова раздул ноздри, неохотно согласился с вдруг проявившимся певучим эльфийским выговором, эхом: «ла-адушки-и», и Урюрюг напрягся, медленно закипая схлынувшим было гневом. — Что опять не так, вира? — осведомился мужчина холодно, выдвигая вперед каменную челюсть. — Чем я сейчас не угодил? Ушонок словно сдулся. — Я есть хочу, — пожаловался он, уютно, по-домашнему пристраивая висок на Урюрюгово плечище — тонкий, хрупкий, грех обижать. — И пить. А еще у меня, по-моему, швы разошлись, под повязкой жжется — хоть вой… Урюрюг испуганно икнул и наскоро ощупал перетягивающую торс эльфа повязку горячей ладонью — сухо, проступивших липких пятен крови нет. — Тебе показалось, — успокоил он доверчиво прильнувшего Вову. — Свежие раны всегда жжет. Заварю тебе травяного отвара — попустит. Вова не возражал против травяного отвара, замученно смежил кажущиеся полупрозрачными веки. Не наблюдай заподозривший подвох Урюрюг за парнишкой, и не приметил бы заплясавших в расширившихся зрачках хитрого мага смешливых искорок… «Ахха-хэ. А настолько ли ушонок слаб, как изображает, и не перевязать ли его перед завтраком? Проверить, не воспалился ли ненароком шов? Вова, ты поразительно бодр для умирающего»…

***

Одетый только в запасную рубаху Баамбага Вова скромником сидел у почти потухшего костра, подобрав под голую срань босые ступни, и ковырялся в угольях веточкой. На надутого, сердитого Урюрюга ушонок старался лишний раз прямо не смотреть, время от времени незаметно, виновато поглядывал украдкой сквозь опущенные ресницы. Обнаженный по пояс орк рубил на дрова сухое сосновое бревнышко — летели щепки. Махал тяжелым топором, будто тот ничего не весил. Вымещал на предназначенной в огонь древесине обуревающую душу ярость, предназначенную магу-обманщику. — Ирод, тварина, — ругался, — насосал за ночь Силушки, и туда же — на ручки… Я тебе покажу «на ручки», нечисть ушастая… Хворостин в лесу на всех хватит с избытком… Воин без шуток собирался жестко выпороть эльфа, но не после завтрака, а через сутки-трое, когда больной достаточно окрепнет. За собственное недавнее унижение и наперед уроком — неповадно будет разыгрывать помирания, коли уже раздумал помирать и успешно зарастил заклинанием рану. Ойя-а, под повязкой у него жжет и ножки не держат… Рубец-то на груди, конечно, свеженький, красный и наверняка жутко чешется, но это не повод закатывать глазюки и просить носить в кустики по нужде… Переборщил ушонок, факт. Хотя… — О духи предков, — неразборчиво, с отчаянием бормотал запутавшийся в своих чувствах к нахалу Урюрюг. — Мне приятно прижимать тебя к себе, лысое ты отродье… И когда ты назвал меня Урром, в груди сладко екнуло… Твои татушки бы губами пересчитал… Что со мной творится, а? Находись сейчас рядом с орком кто-то из шаманов, он объяснил бы соплеменнику, что. Увы, шаманы остались в родной деревне, и неопытному в сердечных делах, до сих пор неженатому Урюрюгу предстояло разбираться с возникшей проблемой самостоятельно. Баамбага и Гыыкбыга воин прогнал в чащу собирать ягоды, чтобы не суетились вокруг и не мешали размышлять. Вову мужчина тоже бы прогнал, но увы, эльф пока оправился лишь частично. Свалится где-нибудь, скатится в яму или овраг, покалечится, бестолковина… Поймать крутящуюся на границе сознания мысль удалось далеко не сразу. Когда она оформилась в нечто разборчивое, от бревнышка мало что осталось. — Я болван! — громко изрек орк, опуская топор. — О предки, какой же я болван! — развернулся на пятках и в развалочку пошел к Вове. Приблизился на расстояние шага, отфыркиваясь, утер со лба струящийся пот и спросил мягким, почти воркующим басом:  — Вова, я тебе нравлюсь? Ты мне — да. Я бы тебе… клык медвежий подарил. Или что у вас там дарят, когда за кем-то ухаживают? Серебро, поясочки, бисерные кошельки? Прости, не знаю. Эльф поднял бледное лицо, кусал губу. Вид парень имел крайне озадаченный. Двое застыли глаза в глаза, будто впервые видели друг друга. Молчали. — Подари, — Вовин шепот прозвучал в воцарившейся тишине шорохом листвы под ветром. — Приму. Но… Ты же со мной замаешься, Урр. Ожидавший в ответ потока колкостей Урюрюг неуклюже затоптался на месте. — Прямо сейчас? — зачем-то уточнил орк, вскидывая руку к дернувшемуся кадыку. Ушонок сглотнул и кивнул, не прерывая сцепки взглядов. Засиял изнутри теплым светом. — Прямо сейчас, — подтвердил парнишка по-прежнему едва слышно. — И быстро-быстро, не хочу домой. Почувствовавший затылком опасность, Урюрюг скользнул повлажневшей ладонью от шеи к болтающейся между сосков грозди амулетов, нащупал нужный, сгреб его в кулак и рванул. Прочный кожаный ремешок поддался не без сопротивления. — Твое, — с напряжением вымолвил мужчина, кидая клык на колени замершему ушонку, — на шесть полных лун или до объединения крови. - попал и радостно ухмыльнулся — Вова торопливо накрыл дар ладонью. Не успели вмешаться окружившие стоянку, прячущиеся за стволами сосен Вовины сородичи. — Выкусите! — орк торжествующе поднял оттопыренный средний палец и расхохотался. — С опоздавших вира! В следующее мгновение горе-жених, утратив гордое величие, с пронзительным, недостойным воина взвизгом замахал руками и заплясал на месте — на него налетел жужжащий черно-полосатый ужас. Всего один-единственный, но… Пчел, ос и шмелей бравый, несгибаемый вождь Урюрюг смертельно боялся с раннего детства. Куда больше, чем любой битвы и эльфов-лучников. Ахха-хэ, фэка. Позорище.