Вира

Скрытые за стволами пепельноволоволосые ушонки, молодой мужчина и женщина чуть помладше, не спешили опускать луки с наложенными на натянутые тетивы стрелами. Наблюдали за странными телодвижениями орка с недоумением. Зеленокожий одержим злым духом и бьется в припадке? Почуял врага, отвлекает внимание? Кружащую вокруг Урюрюга жужжащую, трепещущую слюдяными крылышками точку было видно только замершему с открытым ртом Вове. «Пчела или оса, — размышлял парнишка, собирая в кучку разбежавшиеся мысли. — Ерунда какая-то. Махнуть на нее чем-нибудь — испугается и полетит дальше. Визжать-то зачем? Вроде, не девка»… Магу не приходило в голову, что могучий, клыкастый, умеющий грозно рычать Урюрюг панически боится любых черно-полосатых насекомых, и он не без оснований решил — орк кукурикнулся мозгой. Асси-лбя, случается с орками, которых аж двое суток подряд упорно по всякой ерунде достают некие вредные ушонки. «Ну вот, — Вова горестно поник плечами, ссутулился. — В кои-веки к кому-то потянуло так, что язвить не хочется, и опять облом. Сам виноват, передавил. Теперь по лекарям таскать придется. Если вылечу — отращу патлы до срани, клянусь Даром»… — Кыш, кыш! — орал тем временем хриплым басом бестолково мечущийся Урюрюг. — Кыш, гадина, кыш! Убирайся, о предки! Кыш! Вова смотрел на тщетно пытающегося отогнать не отстающую то ли пчелу, то ли осу жениха постепенно гаснущими глазюками, морщил гладкий лоб… И вдруг оживился, тихонько, ехидно захихикал. Ибо его осенило. — Интересно, а как на орочьем повелитель пчел, — предвкушающе хмыкнул парнишка, хватая с одеяла сброшенную Урюрюгом перед рубкой дров, скомканную рубаху. — Застебашу ж за патлы, задразню. Попал ты, Урр! Когда я мстю — моя мстя воистину страшна! Встать в полный рост ушонок не смог, сил не достало, лишь приподнялся на колени, но запугивающему Урюрюга насекомому хватило. Шарахнувшись от мелькнувшей в воздухе тряпки, оно исчезло бесследно. Орк проводил удаляющийся кошмарик растерянным взглядом. — Уф-ф-ф, — пробормотал он облегченно, — пронесло, о предки… Клыкастый болван чудовищно ошибался, увы и ах. Мужчину ожидало нечто гораздо более кусачее, чем безобидная пчелка — поклявшийся, ненавидящий свой нетипичный для эльфов цвет волос, источник неисчеслимых бед, Вова. Уж лучше бы ужалила пчелка… Вовин обманчиво-ласковый голос вывел Урюрюга из оцепенения. — Повелитель пчел, — промурлыкал ушонок с необыкновенно музыкальным эльфийским выговором, усаживаясь обратно на одеяло. — Изволите познакомиться с моими родственниками, старшими братом и сестрой? Они истомились в засаде в вас из луков целиться. Пригласите их к костру, как гостеприимный хозяин. — Последние три слова маг выделил особой, предупреждающей интонацией. Мол, смирись, на дух не переносящая ушонков лягуха, и пой, раз подарил клык иноплеменнику. Празднующий счастливое избавление от насекомого Урюрюг рассеянно улыбнулся. До сих пор пребывающий во власти едва пережитого предсмертия, орк не заметил издевки. — Твоих родственников сейчас Баамбаг с Гыыкбыгом пригласят, — фыркнул лягуха презрительно-свысока. — За тылами-то бдить надобно, вороны-воронами. Рты пораззявили, зенки повыпучили… Мальчики, — воин, красуясь, выпятил подбородок, — не мнитесь, ведите наших гостюшек к костру… Вова вздернул темные брови жалобным домиком, бледное лицо мага вытянулось — там, где сейчас находились его брат и сестра, наметилась возня. Миг, и явились гордо трясущие хвостами на макушках близнецы. Юные орки толкали впереди себя малость растрепанных, упирающихся, обезоруженных эльфов, Баамбаг — женщину, Гыыкбыг — мужчину. К чести обоих орков, плененные не были обмотаны веревками от шей до пят, ученики Урюрюга лишь связали им руки в запястьях. Вова привествовал обожаемых родственников гаденькой гримаской. — Какая встреча, — проворковал парнишка, задирая широко разведенные голые коленки. — И я рад вас видеть. Давно не брил никого налысо. Урюрюг сморгнул. Он ждал от избранника сердца абсолютно другой реакции на унижение его кровников. Кажется, ситуация с Вовой усложнялась в очередной раз. Не маг, а заповедный сундук шамана, в который безопасней не совать охочего до неприятностей носа. Урюрюг поскреб когтями грудь… и предупреждающе рыкнул на хищно оскалившегося Вову. — Кого ты тут налысо брить собрался? — мужчина подбоченился. — И с какой стати? Неужели собственных кровников? Запрещаю: лысый ушонок — уродливый ушонок. Ох, зря он это брякнул, не подумавши — Вова нехорошо замерцал в ответ медовыми глазюками. — Уродливый, значит, — парнишка сухо кашлянул. — Так зачем ж ты, лягуха, язык твой помело, мне клык-то подарил, раз я — уродливый? Любишь уродов, да? Извращуга. Ненавижу тебя, — и демонстративно отвернулся к костру, впрочем, не спеша вернуть орку стиснутого в кулаке брачного дара. Обухом по башке сообразивший, как страшно обидел жениха, Урюрюг испуганно икнул и поспешил исправиться. — В волосне — воинская сила, — мужчина почти умоляюще протянул к надувшей пухловатые, бледные губы зазнобушке обе задрожавшие руки. — Обритый воин — позор семье, на скорую смерть обреченный… Вова отфыркнул приведенный им довод с презрительной гримаской. — Я черепушку уже лет двадцать ножом до блеска выскребаю, — уверенно возразил парнишка. — И ничего, смертушка меня почему-то только сейчас нашла, в твоем лице. Долгонько, чет, бродила, блохастая сука, наверно, заплутала по чащам да топям, репьи-колючки в хвост собирала… Вот, выплутала на мою беду. Лучше бы я помер от раны, честное слово, чем связался с таким бесчувственным замшелым пнем, как ты. Клык остроухий язва-корень возвращать по-прежнему не спешил, ахха-хэ, и Урюрюг малость успокоился, перестал дергаться. Избранник сердца попался гонористый, характер показывает, и не без оснований. Еще бы разобраться, почему он столь пламенно рвется лишить близких родичей волос… Может, не крутиться вокруг да около и спросить в лоб? — Вова, — орк нахмурился, чуя трусливо поджавшейся сранью дальнейшие грядущие неприятности. — Ты лысый, потому что маг? Вместо замешкавшегося Вовы ответил Вовин брат. — Он лысый, потому что галка, — выцедил эльф, скрипя зубами. — Черная мерзкая галка. Выродок нашего племени. Не был бы сильным магом — батюшка с матушкой после рождения в речке бы, плюясь, утопили, кормить не стали. Урюрюг опешил, клацнул клыками. Фэка, а ведь и правда, Вовины брови и ресницы не отливают солнечным золотом, их будто угольком окрасили. Неужто парнишку с младенчества жестоко шпыняли за нетипичную среди ушонков масть? О… предки. Вопиющая, огромная несправедливость: черные волосы — это естественно. Густые, волнистые, поблескивающие драгоценным шелком пряди, щедро распущенные по спине и плечам… У всех орков черные волосы, поголовно. Ну, почти поголовно — иногда на свет появляются необычные дети с колдовскими аметистовыми глазами. Волосы у них белые, кожа белая. Таких особенных детей считают посланцами из холодной, вечно укрытой снегами страны предков, подращивают под мамкой с батькой, дедами да бабками, с остальными братишками-сестренками наравне, до двенадцати весен и отдают в обучение шаманам и знахарям. Не топят в реках и не попрекают съеденными кусками. Впору самому налысо выскоблиться, от разочарования — ну, эльфы, ну… хуже диких зверей. Те не отбирают детенышей по масти. Кто народился, тому и суют титьку, вылизывают подряд, нежно урча. Ублюдочные утонченные хозяева лесов, ценители музыки, красивых вещей и сложных, путанных танцев, пример для подражания другим народам. Тьфу, фэка, в срань. Потрясенный открывшимися обстоятельствами до глубины души, Урюрюг не влепил брату жениха кулаком в нагло выпяченную изящную нижнюю челюсть. И в живот не влепил тоже, пусть и очень хотел — сдержался огромным напряжением воли. И пинков мужчине и его сестрице не надавал. Под злобное шипение Вовиных кровников воин жестом приказал заткнуться разохавшимся Баамбагу с Гыыкбыгом и присел к набычившемуся Вове на одеяло. — Не пачкайся, маг, — вздохнул, кладя ушонку на бедра ладони. — Отныне твоя семья — орки. Давай повяжу тебе клык на шею-то, и мои мальчики каши наварят — завтракать пора. Вова не отнимал рук, смотрел строго, без улыбки. — Повяжи, — разрешил парнишка, теплея запульсировавшими зрачками, и мягким, извиняющимся шепотом добавил: — Урр, мне в кустики нужно. Поможешь? Что-то слабость накатила… Вроде, не брехал: выглядел отвратительно — серый, вокруг эльфьих желтых глазюк синеватые тени. Колотился мелким ознобом. От переживаний, не иначе. Бедняжка ушастый, не оправился до конца, болеет, и родня у него — врагу не пожелаешь…