Вира

Сыч сглотнул, у него резко задергался глаз. — Чью ты память собрался считывать? — враз обессилевший шаман опустился на лавку рядом с Льльеном. — Неужто Вовину? Мысленно распрощавшийся с жизнью дроу рвано кивнул, и орк успокаивающе огладил уныло повесившего нос парня по плечу. — Вова не дастся, — хмыкнул старик. — Скорее повесится, чем пустит кого-то в свои мозги. Ну, или сбежит опять в лес. Пересидит там, пока ты не уйдешь. Лильен сжал кулаки и повернулся к Сычу корпусом. — Тогда я его убью, — с трудом выговорил он. — Клянусь. Орк уронил шершавую ладонь огненно зыркающему исподлобья дроу на колено и через холстину сжал упругую плоть мага, не приставая — призывая к вниманию. — Зачем нам Вова вообще, — старик хитро прищурился, — когда можно считать воспоминания с деревьев в том месте, где погибла твоя невеста? Помнишь, где все случилось? Откроешь туда портал? Увы и ах, Лильен не помнил точно и сердито свел брови на переносье. Взъерошился, воробей-воробьем, насупленный, злой. Тогда, чуть ли не восемь суток назад, парень переносился за Эвеленой в жуткой спешке, следуя порталу, наведенному рыжей эльфийкой, и не оставил на поляне с трупами вешек. Просто не успел — внезапно напавший Вова ранил его и выкинул домой слишком быстро. Но у дроу имелись свидетели, Урюрюг с близнецами. Те тоже были на той жуткой поляне, наверняка ориентировались в лесу и знали, где это. — Хорошо, — пробасил Сыч, — позову Урюрюга. На край, коли припрет, Вова еще есть. Если не причастен к преступлению — поддержит идею. Едва молвил — закрывающий входное отверстие в землянку кожаный полог откинулся и ввалился сам виновник переполоха. Эльф терзал завязки ворота рубахи, смотрел совершенно дико. — Гоблины… — парень схватил с бревенчатой стены длинный меч в потертых деревянных ножнах. — Гоблины в поселке… Поджигают сараи, режут скот, гоняют моих… Подскочивший бодрячком Сыч цапнул ученика за запястье и притянул вплотную. — Гоблины? — переспросил недоверчиво, подбираясь, как хищник пред прыжком. — Сколько? Вова глухо зарычал, приподнимая губу в совершенно волчьем оскале, и замотал бритой головой: — Я лично не видел! Девчонка оттуда прибежала, запыханная. Ревет, кричит «гоблины»! Учитель, хватай палицу, поможем! Шаман поскреб когтями подбородок. — Какая палица, — старик вздохнул. — Мне до предков весен, мальчик. Я уже не в возрасте палиц, другим гоблинов попугаю. Вова, по-прежнему клокоча в горле грозным рыком, быстро снял с вбитого в противоположную стену гвоздя парадный шаманский бубен. — Вот, — эльф подал его учителю с почтительным полупоклоном. — Факелы, одуряющие и прочие зелья доставать? Сыч нетерпеливо притопнул ногой, и изучивший наставника вдоль и поперек, понятливый Вова метнулся в угол землянки, чем-то зашуршал. Буквально через десяток ударов сердца эльф уже совал орку широкий кожаный пояс с подвешенными к нему на шнурках замшевыми, плотно набитыми мешочками. — Держи, учитель, — парень опять отвесил полупоклон. — Наполнены в лучшем виде, порядок обычный, я не менял. Шаман принял подношение с довольной лыбой и сразу обвил им бедра. — Берегитесь, вонючие уроды, — сообщил в потолок тоном, не предвещающим гоблинам ничего хорошего. — Я иду. Дернувшегося догонять Лильена орк остановил жестом. — Ищи Урюрюга, — велел, деловито оправляя по поясу мешочки. — Ори — тревога Го, он знает. Найдешь — всех в поселок, без палиц тяжко воевать. — По землянке разнесся низкий вибрирующий, проникающий аж в печенки гул — Сыч коротко ударил в бубен. Звал союзников-духов на бой. Какими же идиотами ощутили себя Сыч и Вова, когда, запыханные и потные, пылающие щеками, добежали до поселка и увидели виновника учиненного переполоха… Почему эльфы приняли за гоблина Баамбага, догадаться было несложно, увы. Те же дылдовски-богатырские рост, комплекция. Зеленоватый оттенок кожи и торчащие из кривящегося рта желтые, острые клыки. Юный, зачем-то раздевшийся до набедренной повязки орк держал под каждой подмышкой по пронзительно визжащему, извивающемуся поросенку и подозрительно пошатывался, пинками расшвыривая кидающихся, истошно лающих собак. Вокруг него замерли с наложенными на тетивы стрелами недобро щурящиеся ушонки, с десяток светловолосых мужчин и женщин. Вот так явление… Ахха-хэ. — Ты где упился?! — мгновенно узнавший красавца Вова от изумления едва не выронил меч в дорожную пыль и замахал сородичам — нишкните, свои. — Местные чужакам брагу не продают! Баамбаг поудобнее перехватил поросят — те дергались и выскальзывали, и серьезно ответствовал, слегка заплетаясь нетрезвым языком: — Брага — для слабаков. Здесь есть напитки покрепче, более достойные доблестного воина с палицей. — Кстати, никакой палицы при «доблестном воине» не наблюдалось. Лишь поросята. Вова смотрел на юнца с уважительным любопытством. — Ты — особый талант, Баам, — парень, похоже, не шутил, действительно считал Баамбага талантом. — Добыл у этих жадюг огненную воду. Мое восхищение, — маг поклонился, прижав ладонь к груди, закачал серебряной серьгой с травнем. — А теперь, — чуть ли взмолился, выпрямляясь, — отпусти-ка поросят и потопали домой, пока тебя не подстрелили. Пожалуйста. Баамбаг медленно обвел собравшихся в его честь напряженных ушонков по-коровьи грустным, мутноватым взглядом, опять перехватил поудобней верещащее на два дурных голоса «мясо» и глубокомысленно изрек: — Не хочу. Я, может, смерти ищу. Да, ищу как умею. Мое право. Заявление орка тянуло уже не на ахха-хэ. Скорее, на ахха-хэшную, асси-лбяшную фэку. Гном бы рыкнул — ёппа, гоблин — ху-ху-я, а дроу простонал — ёпа-мать. И все они бы были искренни в выражении распирающих изнутри чувств и эмоций. Рука-лицо, натуральнейшее. — Нагну и трахну, — ругнулся Вова и тут же торопливо хлопнул себя по болтливому рту, источнику беспрерывных неприятностей. Поздно опомнился — орк услышал. — Чего ты бормочешь, лысый? — громко возмутился юнец и с угрозой повернулся к Вове мощным корпусом. — В лепешку размажу ведь! Не на того напал — Вове доводилось выкручиваться из куда худших передряг. Испуганный в душе, хитрюга эльф состроил невиннейшую физиономию, показательно горько вздохнул и предусмотрительно попятился. — Языки разные вспоминаю, — пояснил он кротко, помахав темными ресницами. — Баам, миленький, лапусечка, отпусти, за ради милосердных предков, поросяток к мамкам-свиньям, а? Время кормления, у свинок соски молоком набухли — вот-вот лопнут. Баамбаг отрицательно затряс растепанным, съехавшим набок воинским хвостом. — Колбаса не ест, — возразил пьянчуга уверенно. — Я словил, и не спорь. Мое. Нам в котел. Р-р-р-р. Закипающий гневом Вова треснул бы сейчас упершегося рогом орка чем-нибудь тяжелым по пустой башке — помешал Сыч. Кхекнув, шаман мягко отстранил готового взорваться, шипящего сквозь зубы плохие слова глупого ушонка недрогнувшей рукой и ловко цапнул Баамбага за свисающую с его шеи гроздь амулетов. Притянул идиота-самоубийцу вплотную и приказал тоном, не терпящим возражений: — Поросят на землю. Домой, спать. Исполнять. Странно, но Баамбаг подчинился. Спрятав клыки, юнец сунул не состоявшийся обед ближайшему, опустившему лук лучнику, козырнул старику и лучезарно разулыбался. — Да, старшой! — гаркнул ложный гоблин. — Не замачивай розги! Баамбаг хороший, хоть и трус! Баамбаг внял! Слава духам предков, ты вразумил Баамбага! — и добавил на порядок тише: — Спасибо, старшой! Кажись, договорились и инциндент исчерпан, конец представлению. Обредшие свободу поросята благополучно вырвались из рук лучника и улепетнули в неизвестном направлении, благоухающему огненной водой юнцу стыдно. Оказалось, рано возрадовались. — Галчонок, Галчоночек, цыпа, — миг, и Баамбаг прыгнул к потерявшему осторожность, заткнувшему за пояс меч Вове. Почти голый орк подхватил беспомощно взбрыкнувшего в воздухе босыми ногами лысика в жадную охапку. — Я тебя похищаю до ночи, — сообщил он опешившему парню. — Тебе же местные тоже выпивку не продают, верно? Поэтому ты такой кусачий, злоязыкий язва — трубы горят. Вова икнул, подтверждая — факт, не продают и горят. Эльф, пускай и ненадолго, утратил дар речи, растерялся и потерялся. Не ожидал от обычно скромного Баамбага подобного нападения. — Я угадал, ура, — Баамбаг довольно хмыкнул. — Провидец, фэка, — орк примирительно покивал одинаково лучникам и Сычу и, широко шагая, понес будущего, подозрительно не сопротивляющегося собутыльника к реке, прочь от ушонкового напрасно взбудораженного поселка. Он выбрал, ха.