Вира

Наклюкавшийся почти в дрова Баамбаг и не менее пьяный Вова в обнимку валялись на прибрежном, нагретом солнцем песке под прикрытием раскидистой плакучей ивы. Выскобленная до блеска, татуированная кленовыми листиками голова эльфа уютно покоилась на мощном, бугрящемся соблазнительными мускулами плече орка. Мурча заплетающимся о зубы языком невнятную чушь, вливший в себя без закуски треть добытой Баамбагом огненной воды маг нежно перебирал в пальцах распустившийся густой смоляно-черный хвост собутыльника. Парень с удовольствием перешел бы к ласкам поинтимней, но Баамбаг в начале пьянки запретил. Пообещал оторвать ушонку загребущие, сунувшиеся к нему под набедренную повязку лапки. Мотивировал орк решительный отказ просто. Прорычал на выдохе, обнажив клычищи: — Стыдись, чужой просватанный жених. И вааще, у тебя нету титей, мять, и сочной ракушки между ног. Куда я мою мужскую гордость загоню? В срань — фу, не хочу. Не то место. Тогда еще кристально трезвый Вова ужасно обиделся — ведь маг всего лишь намеревался скинуть с внутренней части бедра орка заползшего туда муравья, но убрал руки от паха Баамбага с похвальной поспешностью. Теперь, когда орк расслабился и потерял бдительность, он ненавязчиво возобновил приставания, пока — крайне робкие и абсолютно невинные. Сейчас уже — вполне преднамеренные. И парню абсолютно не было стыдно, им вела разбуженная огненной водой и близостью вкусно благоухающего свежим потом мужига похоть. «Пьяная эльфийка сладкой ракушке не хозяйка», — гласила ушонковая народная мудрость. Фэка, она касалась не только эльфиек. Почти утративший на данный момент контроль над телом Вова был тому прямым доказательством. — Пол… торы луны, — бормотал маг, спотыкаясь на слогах. — Пол…торы, Баам… У меня… дырка мхом… напр…чь заросла! От неу… потреб… ъения! Ста…рею, те…ряю лучшие годы жизни, а Урр… Сплош…ной мох! Кара…ул… Баамбаг не проникался, осоловело помаргивал в небо и, хитрюга, изображал тупого. Орк не верил в заросшие мхом эльфьи дырки. Что бы ни проклюнулось у Вовы в блудливой срани, оно выведется наружу, едва ее обладатель присядет по большой нужде под куст. — Не морочь мой бедный мозг, — бурчал в ответ орк. — С запорной хворью обращайся к Сычу, Сыч полечит! Заварит слабительных травок, черникой накормит… Асси-лбя, Вова имел в виду отнюдь не затруднения с работой кишечника, другое и тихо, безутешно расстраивался. Рядом есть мужиг, горячий, практически нагой, но… Недоступен, словно одет в полный гномий стальной доспех. «Целовать нельзя, — путано рассуждал готовый расплакаться, отвергаемый эльф. — Трогать нельзя. Лежи, захлебываясь голодной слюной, страдай нетраханный. Нечестно». — Так нечестно, — упрекнул он Баамбага и, горестно всхлипнув, приглашающе огладил орка по твердому, с привлекательнейшими кубиками пресса, животу тыльной стороной кисти. — Ты жадина. Я тебя не лю… блю. Вот напущу на тебя… мужское бес…силие… Ну пожалуй…ста. Фэка, Баамбаг, вроде, и не просил у ушонка любви. Орка никогда не интересовали парни, да еще — вредные худышки типа Вовы. Не эльф — сплошные выпирающие кости, везде. — Я женат, — строго напомнил медленно закипающий гневом юнец жаждущему разврата магу через вдруг напавшую, противную икоту. — У нас дочка. Кыш, позорище. — Он оттолкнул придвинувшегося вплотную эльфа и, трезвея, резко сел. Принялся удивленно озираться. — Смотри-ка, — протянул, — смеркается… Не согласный Вова пополз на локтях следом, змеюка-змеюкой. Выгибался в пояснице, повиливал сранью и жадно облизывал пересыхающие губы юрким влажным языком. — Темнота — друг молодежи, — довольно четко возразила сия настроившаяся на соитие красота, хватая орка за щиколотку, — в темноте не видно рожи. Представь — я твоя жена. Растянусь сам. Лады? Баамбаг аж рот приоткрыл — опешил. Вова ну никак не походил на фигуристую орочью бабу. Где ни пощупай — плоско, тьфу. — Ик, — юнец похлопал себя по верхней части груди, — дык тити… Ни-ни, у меня не получится. Ты придумал чушь. — Воин уже ужасно сожалел, что неблагоразумно украл в собутыльники именно Вову. — Выпороть бы тебя, чудовище, — он, колотясь брезгливым ознобом, рывком освободил плененную эльфом ногу и с трудом поднялся. Клацнул зубами. — Или удавить, как бешеного. Убирайся в омут, мерзость! Миг, и орк, шатаясь, метнулся от реки прочь. Юнец ни разу не оглянулся назад. Ага, хладнокровно оставил плохо соображающего ушонка на растерзание прожорливым ночным духам. Пусть те выпьют порочную, низкую душонку эльфа. Цена бритому магу с серебряной серьгой — на базаре ломаный медный звон. Предал, гаденыш, выходившего и полюбившего его Урюрюга! Фэка до рвоты!!! Убегая, Баамбаг не заметил крадущейся за ним следом крупной тени. Мчался, рискуя напороться на низко провисающую ветку и остаться без глаза. Впрочем, тень тащилась за юнцом недалеко — кто-то заступил ей дорогу. — Баамбаг не виноват, — сказал этот кто-то глухо. — Не бесись. Урюрюг — тенью оказался именно он, мрачно кивнул: — Да знаю. Налюбовался вдоволь. Орки замолчали, подавленные. Сейчас любые слова были бы лишними. Шаман сочувственно вздыхал. Чем старик мог утешить преданного любимым ученика, коровья вонючая фэковая лепешка? Правильно — ничем. Лишь крепко обнял потерявшегося во времени и пространстве Урюрюга, вздыхал. — Помолвке конец? — спросил на пределе слышимости, вдоволь навздыхавшись. — Заберешь клык у Вовы обратно? Урюрюг простонал неразборчивое, грязное ругательство. — Заберу, — подтвердил, захлебываясь горем. — А не отдаст — придушу. Сыч несогласно тряхнул рассыпавшейся по плечам белой волосней. — Не забирай, — шаман хмыкнул. — Ты ужасно поторопился с помолвкой, тебе теперь и исправлять содеянное. Не будь мстительным, будь умным. Урюрюг не понял, сморщил нос. — Вова — пьянь и блудник, — мужчина напряг скулы. — Что тут исправлять-то? Сыч тихо заржал. — Вова — здоровый молодой парень, мучается без постоянного мужига в постели, — возразил он уверенно. — Прежде всего — телом. Упился, натворил групостей. Вы едва знакомы для любви. Пооботретесь рядышком хотя бы до весны, поохотитесь парой по лесам на оленей и зайцев, понаваляетесь вдоволь по сеновалам — тогда дерзай, требуй верности. Пока — не в праве. Не заслужил еще. Урюрюг продолжал не понимать, клокотал в горле рыком. Шаман взял тупящего мужчину за плечи и решительно развернул мордой страдальчески перекошенного лица к реке. — Вова — там, не в поселке ушонков, — сказал, усмехаясь. — Твой клык при нем. Иди, возьми законное. И запомни — настоящего мужига не волнует, скольких его жених или невеста в прошлом сменили любовников. Перекрой их всех собой, затми и сотри в порошок. Отныне лучше тебя в мире нет. Соображаешь? Вот сейчас Урюрюг, кажется, начал въезжать в тему. Взгляд вождя резко прояснился. Опыт в постельных кувыркалках мужчина имел предостаточный, пожалуй, план шамана мог сработать. — Мне выпороть Вову за не разрешенную мной пьянку, учитель? — он неуверенно замялся, поскребывая дергающийся кадык когтями. — Нет? Сыч считал — этим вечером всыпАть эльфу розог, как наказание, бессмысленно. — Огненная вода повышает болевой порог, — старик продолжал ненавязчиво подталкивать ученика в сторону реки. — Но как любовная игра вполне сгодится. Ты — сильнейший, ты хозяин. Налети на него хищным коршуном, малость прибей для острастки, скрути, напуганого, в бараний рог и затрахай до полной потери голоса. Пусть вспомнит место и осипнет от стонов напрочь. Урюрюг намотал сказанное стариком, за отсутствием усов, на торчащие изо рта клыки и ожил, воспрянул к подвигам. За любовь необходимо бороться, ахха-хэ, а не ныть разобиженной, случайно обрюхаченной залетным солдатом девкой — мол, обманули, бросили, о-о-о, озеро слез. Он покажет бритому эльфьему магу, что есть настоящий орк-мужиг. Вова потом дней пять коленки вместе не сведет и дней пять же не сядет. — Спасибо за вразумление, — с глубоким поклоном поблагодарил вождь наставника. — Ты и правда мудр. Вернусь не раньше полуночи, надеюсь, не один. Сыч благословлением наподдал мужчине коленом под накачанную воинскими упражнениями твердокаменную, аппетитно выпуклую срань. — Сгинь уже, фэка, — велел, строжа, и поспешно спрятал под дряблыми веками шалые смешинки, танцующие в зрачках хороводики. — Вова ждет, в тоске и песке. Отрубится в пьяный сон — не добудишься. Урюрюг поддался преданному шаманом ускорению и бодрым кабанчиком потрусил туда, где видел жениха в последний раз. По дороге орк зорко присматривал и срезал ножом подходящие для порки ивовые тонкие ветки.