Что значит быть пригвожденным к месту словно бабочка? Словно переливающийся жук? Оставляет ли это шрамы? Входит ли гвоздь прямо в горло? Можешь ли ты двигаться, когда тебя пронзили таким образом? Когда все твое было отнято, каков твой первый инстинкт? Бежать или дать отпор? Или остаться на месте и наблюдать за гвоздем как за непреодолимой силой?
Бэкка Дэ Ла Роза и Мэйбл Мартин. Мэйбл, эпизод 32:«Временный Змей»
Он с силой заставил ее сесть рядом, когда у него проходил прием истцов. Майкл восседал на троне из костей, беглый взгляд на который вызывал мурашки. Он был рядом, во всей своей славе падшего ангела, в бархатных одеждах с неисчезающей улыбкой. Его пальцы покоились на подлокотниках, сделанных из черепов, пока огромный зал заполнялся душами, что пребывали в агонии — бесконечные ряды мертвецов, что надеялись на чудо отпущения грехов. Ей приходилось храбриться после каждого интервью, что всегда было более ужасающим, чем предыдущее. Майкл не спешил. Он делал вид, что задумывается над каждым случаем, рассматривая его со всех сторон. И когда казалось, что душа прощена, он вонзал нож. — И что ты почувствовала, когда убила своего мужа? — Ласково спрашивал он, взгляд был полон ложного сострадания, когда он перевел глаза на плачущую женщину. Мэллори задержала дыхание, молясь, что хоть раз, сможет услышать верный ответ. Женщина плакала сильнее, прижимая руки ко рту, но слова сами ускользали: — Я была счастлива. Чувствовала облегчение. Ужасные слова отозвались эхом по тронному залу, и Мэллори прикрыла веки. Это было пыткой слушать как эти люди обрекают себя на вечные страдания, что развлекали Майкла. — Он заслужил, — продолжала женщина, стоящая в шаге от вечного проклятия, — нужно было дважды думать прежде изменять мне, этот ублюдок… Майкл улыбался, словно отец нашкодившего ребенка, мотая головой: — Я понимаю, Сьюзан. Но, к сожалению, для тебя, парень на верху не благосклонен к убийцам, — он подошел ближе, — для него ты всего лишь мусор. А моя задача избавится от тебя. Он взмахнул рукой, и земля поглотила ее полностью, словно ее никогда и не было. — Зачем ты это делаешь? — Спросила Мэллори, царапая ногтями кожу у предплечья. — Зачем? Как я и говорил — это моя работа, дорогая, — Майкл театрально закатил глаза. После случая за обедом, его отношение к ней разительно изменилось. Раньше он относился к ней словно та была неприятным неудобством, а теперь она казалась восхитительной загадкой. Восхитительной в том смысле, что ничто, кажется, не приносит ему большего удовольствия, чем колкости, что он бросал в нее, ожидая реакции. Он показывал ей ужасы подземного царства, подталкивал к самому краю ее здравого смысла, а затем, наклонившись от любопытства, рассматривал трещины, в надежде, что она сломается. Она пыталась игнорировать его, но это лишь больше горячило его. Словно разгневавшийся ребенок, он набрасывался на своих подданных с бессмысленными наказаниями. Он мог быть жестоким, лишь для того, чтобы доказать свою правоту. Поэтому, теперь, она веселила его. Позволяла играть с собой как с игрушкой, думать, что он одержал верх над ней, пока она медленно изучала его — его непостоянное настроение, и его слабости. Порой, ей казалось, что она замечает проблески того, кого он пытается спрятать за личиной ужаса — проблески одинокого парня, запертого в своем личном аду на всю вечность. (Порой ей сопутствовал успех). — Зачем ты делаешь это, если никогда не исполняешь их мольбы? — Спросила Мэллори, и он повернулся — взгляд, как и всегда, просчитывающий, интенсивность которого обещает ей однажды поглотить ее всю. — Иногда исполняю. — И как часто? Он сделал вид словно задумался: — Может единожды на миллион? Это моя работа, иначе не было никакого смысла. Видишь ли, у них должна быть надежда. Это ключ ко всему — они надеются, а это делает отрицание еще более разрушительным. — Он улыбнулся. С каждым словом, его глаза горели огнем. Девушка чувствовала пульсацию крови у кончиков пальцев. Каким-то образом, боль помогала ей прийти в себя. — Ты обманываешь их, — прошептала она, — ты никогда не даешь им шанса. — В конце концов, воробушек, ты поймешь, что человечество злое по своей природе. Почти каждый носит тьму внутри, что очерняет их души. Мой талант состоит в том, чтобы вытащить эту тьму на свет. — Ты лжешь, — покачала она головой, — ты всегда лжешь. В таком случае, ты уже даже не знаешь, как остановиться. Он сжал зубы: — Дай мне свою руку, — приказал Майкл, протянув ей ладонь. Мэллори сомневалась, рассматривая предложенную руку, словно она заразится бешенством. — Я хочу поделиться своими силами с тобой, — Раздраженно пояснил он, а затем крепко сжал ее руку. Его взгляд был сосредоточен на свежей крови под ее ногтями, и на красных отметинах на предплечьях. Майкл цокнул языком. — Так, давай-ка, не будем делать этого снова, — он провел указательным пальцем по ранам, что она сама и сделала, а затем коснулся ее губ. — Я не люблю, когда моя собственность портится. — Он коснулся языком своего пальца, пробуя ее кровь. Мэллори пыталась вдохнуть, хотя ей это больше не нужно. Кровь приливала к ее ушам. Его руки такие холодные на ее разгоряченной коже. Словно ничего и не произошло, он махнул следующему в очереди. — А теперь, — сказал он Мэллори, — сосредоточься на нем. Ты должна проникнуть в его разум. Она подняла взгляд на мужчину впереди. Он стар, у него были белые усы и доброе лицо. Старик упирался на трость левой стороной, и сердце Мэллори отбило стук грусти. — Смотри в середину, — шепнул Майкл прямо ей на ухо. По коже прошли мурашки. Через их соединенные руки, она почувствовала прилив его сил, и потянулась к ним. Они не подходят ей, словно большие, не по размеру перчатки — правильно и неправильно одновременно. Неприятное ощущение, но вместе с тем, терпимое. С каждой секундой, их было легче контролировать. Она ворвалась в его память. Его зовут Ноа, ему было восемьдесят девять, когда он умер. У него трое дочерей, пять внуков. Ноа любил рыбачить и плавать. В его воспоминаниях он расслабляется на лодке, готовит рыбу со своей семьей и ударяет веслом своего внука. Мэллори откинулась назад, словно от ожога. Крик ужаса застрял в ее горле. Рука Майкла сжала ее сильнее, и он заставлял ее взглянуть глубже в воспоминания. — Видишь, — шепнул он, а она дрожала всем телом. Кровь в подвале. Предсмертные крики. Она вырвала руку и встала, дрожа телом. Ее зубы клацали о друг друга. Ей было сложно видеть сквозь слезы, но впервые на лице Майкла не было улыбки. Она повернулась спиной а затем убежала, забирая с собой ужасные картины, что не умаляли весь ужас. — Только посмотри, что ты сделал со своей хозяйкой, — она слышала воистину сердитый голос Майкла позади. Земля ломалась пополам с громкой трещиной, но она не смотрела. (Порой ей сопутствовала неудача).***
Она не ела. Майкл насмехался над ней, но его раздражение росло с каждым приемом пищи, где она не ела. Он объясняет, снова и снова, что еда украдена из мира наверху, и именно поэтому она выглядит не настолько аппетитно как другие блюда на столе, и именно поэтому у них изменилось расписание, ведь у этой еды был срок годности. Эта еда не отравит ее. И какого черта ему вообще травить ее? Если его величайшим наслаждением было наблюдать как она неловко краснела в его компании? Но она не верила ему. Ее голод превратился в зияющую пустоту, в тупую, постоянную, пульсирующую боль, но она переживет это, потому что ей приказала мисс Корделия. А она найдет выход, и Мэллори увидит солнце вновь. Вдохнет запах роз. Почувствует ветер, что спутает ее волосы. Бог найдет ее. Не хлебом единым. Она будет жить. Гнев Майкла рос, окутывая весь подземный мир. Она ненавидела видеть его таким, и делала все от нее зависящее чтобы избегать его — спала днями, пропускала ужины и забывала приходить в тронный зал суда. Его слуги всегда находили ее, умоляли встретится с хозяином, но, каким-то образом, они слушались также и ее. Она отсылала их прочь, и они повиновались, идеальные лица искажались. Все чаще, Мэллори задумывалась, а не было ли ее заточение простой галлюцинацией? Мэллори блуждала по бесконечному коридору за двойной дверью в подземном царстве. Ее рука замерла перед дверью, она пыталась набраться смелости войти и заговорить с душами. Что если все действительно испорчены? Что если Майкл прав? Семя сомнения, что он посеял, росло сильнее и сильнее, точно так же, как и ее бунтующая натура, которая верила, что в людях есть добро. В некоторых оно просто спрятано дальше, тогда почему она должна сдаваться? Человеческая часть сомневалась и колебалась. Но любовь и вера всегда преобладали. Она толкнула дверь. Мэллори оказалась внутри ада подростка — тощая, рыжая черлидерша навечно застывшая посреди класса. Другие дети, из круга вокруг нее, выкрикивали оскорбления и бросали вещами. Она унижала их, всех их, так сильно, что две девочки, одна с порезанными запястьями, покончили с собой. После обзывания, в ход шли ножницы. Сначала в ее глаза, затем в грудь, в ноги, в руки и так до тех пор, пока она не захлебнулась своей кровью — восемь мучительных минут на полу, и она умерла. Затем это повторялось снова. Ей было пятнадцать. Мэллори наблюдала с проема, стараясь разглядеть в этом смысл. Как долго это продолжалось? Когда это прекратиться? Прекратится ли? Может Он забыл? Она сделала шаг вперед, входя, и протянула руку: — Хватит, — выкрикнула девушка, вложив в слова всю свою уверенность. Дети-демоны, повернули к ней ужасные, пустые глаза. Они стояли смирно, держа ножницы в руках. Девочка подбежала к Мэллори и схватила ее за руку — ее лицо было красным и все в слезах: — Ты здесь чтобы спасти меня? — Спросила она и Мэллори кивнула, спрятав девочку за свою спину, толкнув ее к выходу. Она не сводила глаз с демонов, и удерживала их на месте. Свободной рукой она пыталась нащупать ручку. Дверь открылась, но за ней стена. Девочка закричала и стала цепляться за кирпичи, пока ее ногти не отслоились и красные линии не расцвели на стенах, где были ее пальцы. Мэллори схватила ее крепко за запястье: — Все будет хорошо, — сказала она. Ложь. Ужасная ложь. — Мы что-нибудь придумаем. — Нет, нет, нет, — рыдала девочка, а затем упала на пол. Мэллори опустилась рядом и крепко обняла, прижав к себе. — Это никогда не прекратится, они всегда хотят большего. Я не могу…не могу. — Тише, — шепнула Мэллори, убрав ее рыжие волосы с лица. Девочка плакала у нее на плече. Мэллори чувствовала как разрывается ее сердце в груди. — Я хочу к моей маме, — плакала девочка, — хочу к маме. Мэллори нежно гладила ее, убаюкивала, касаясь лицом ее волос. — Ее мать наверху. Она никогда ее не увидит. Мэллори подняла лицо и увидела Майкла. На лице не было ни одной эмоции. При виде его, девочка в ее руках задрожала от испуга и прижалась к стене. Мэллори поднялась, вставая между Майклом и девочкой. Ее глаза пылали. — Что ты наделала, Мэллори? — Спросил мужчина. — Ты повелитель этого царства, так ведь? — Ее голос был уверенным. — Ты можешь прекратить это. Под этим светом, он выглядел совсем иначе. Откровенней. Более настоящим. Меньшим монстром, каким был в ее кошмарах. Больше похожий на человека из плоти и крови. — Могу. Но нет ни одной причины для этого. — Майкл, прошу. — Его имя, вырвавшееся с ее губ, было неестественным. Тень пала на его лицо, и она увидела желваки на челюсти. — Она достаточно настрадалась, она всего лишь ребенок. Освободи ее. Он смотрел за ее плечо, на создание, дрожащее у стены, а затем на застывших демонов. И наконец-то он остановил свой взгляд на ней. Огненная синева его глаз, выжигала ее душу. — Я могу дать тебе час, но не более. После этого, ты должна будешь уйти и никогда не возвращаться. После этих слов, он исчез. Мэллори опустилась, а девочка обхватила ее талию тонкими руками. Они облокотились о стену, касаясь лбами. — Как тебя зовут? — Спросила Мэллори, разгладив ее спутанные волосы. Девочка не спешила, пытаясь вспомнить: — Роуз. Меня зовут Роуз, — она взяла руку Мэллори, сжав, — пожалуйста, помни обо мне. — Обещаю, — ответила Мэллори и оставила поцелуй на лбу девочки. — И я буду молиться о тебе.***
Она сделала глоток вина. Оно окрасило ее губы и зубы в кроваво-красный, обжигая язык вкусом, от которого она так долго отказывалась. Кислота поднялась, сжимая желудок. Плохая идея. Ужасная. Но она пила дальше и больше, пока тошнота не перестала иметь значение. Демоны кружили вокруг нее словно овцы несметной толпой. Слишком много и слишком близко чтобы составить компанию, но Мэллори словила себя на мысли, что ей плевать. Восседая на троне Майкла во главе стола, окруженная его подданными, она наконец-то почувствовала малую долю власти. Никто из них не смел тронуть ее. Они всего лишь наблюдали своим голодным, изумительным выражением красивого лица, застыв при этом как статуи. Она откинула голову назад, алкоголь ударял сильнее и быстрее. Ее голодное тело не оказывало сопротивления. Мир вращался. — Хозяйка, — ее служанки подрагивали рядом, — Вы должны поесть. Хозяин приказал. Мэллори осматривала содержимое стола через полуприкрытые веки. Все эти изящные блюда на хрустальных тарелках выглядели соблазнительней предыдущих. — А он приказывал вам насильно меня кормить? Они помотали головами. Между одним морганием и другим, Мэллори увидела, как их лица исказились, глаза искривились, впадая туда, где должны быть их скулы. Эти двое были идентичными — одна часть красота, другая ночной кошмар. Они отображали недостатки друг друга. Мэллори моргнула снова, но ужасная картина не исчезла. — Тогда, думается мне, что сегодня не его день, — пробормотала девушка, отталкивая тарелку подальше. Прекрасная толпа плыла перед глазами. Секунды сменяли секунды, а цветные атласные одежды превращались в чешую и шрамы. Улыбки искривлялись, обнажая ряды оскалившихся зубов, длинных и острых словно иглы. Продуманные прически превратились в рога. Они никогда не покидали своего места. Едва заметная надежда застыла на их лицах, придав им непристойности из-за их деформированных и мутирующих тел. Ее болезнь мстительно вздымалась, и Мэллори, перегнулась через подлокотник, рвала. Девушка содрогалась, привкус кислоты и вина обжигал горло, и она тянулась за вином дабы смыть привкус. Комната вращалась, и она встала, а монстры расступались, уступая ей место. Мэллори шла по дворцу, что был умощен мрамором и подпираем золотыми колонами, который окутывала тьма и всеохватывающих холод. Она вошла в тронный зал со стаей демонов на своей спине. Мэллори рассматривала души мертвых, что еще не материзовались, а уже стояли в очереди, ожидая на прощение, которое никогда не будет им дано. Ей хотелось плакать, более того, она хотела кричать, гневаться и бороться с этой несправедливостью. Она ступила к ним и схватила женщину-призрака за руку, что оказалась рядом. Девушка пыталась вытянуть ее из очереди: — Ты тратишь свое время, — сказала она, но заметила, как та отчаянно пыталась вырваться и встать обратно в очередь, издавая глухие стоны, как загнанное животное. — Вы все тратите время! — Девушка пыталась попытать удачу с кем-то другим, но безрезультатно. Души делали шаг назад от нее, испугавшись (его гнева или ее?). — Он — монстр! — Кричала Мэллори, проливая вино из бокала. — Он злобный, эгоистичный и он ненавидит вас почти так же сильно, как и ненавидит себя самого. Слова срывались с ее губ в непреодолимом потоке, она не могла остановится. Бога ради, почему она не может остановится? — Он никогда не поможет вам, лишь будет мучить вас всю вечность пока вы просто не забудете свое имя…пока ничего не останется, — бокал проскользнул сквозь пальцы, образуя кровавую лужу из вина в вперемешку с кровью на белом полу. Красную, мертвую, — ничего, кроме боли. Кровь проливалась океаном перед ней, и Мэллори падала. Она падала, но так и не ударилась о пол. Майкл был рядом, его руки держали ее. Через полузакрытые веки она заметила ярость на его лице, такую ужасную, устрашающую. К удивлению, она не боялась. Майкл поднял ее бережно — одна рука под ее коленями, другая покоилась на спине. Мэллори прижималась лицом к месту, где шея переходит в плечи. Его холодная кожа — блаженство против ее лихорадочной горячей. Все звуки исчезли, кроме ее бьющегося сердца. Она одновременно горела от жара и дрожала от холода. Она сжимала его шарф, когда очередной приступ тошноты подступал к горлу. Майкл говорил что-то, прижимаясь к ее волосам, но она ничего не понимала. Не хотела понимать. Больше не хотела. И когда он ступил в темноту — пародия на жениха, несущего свою невесту — она отпустила его.