Другие мужчины

Это была дурацкая идея. Самая лучшая на свете. Она пришла в голову к Джоске, когда Джотаро зажал его у школьных шкафчиков. — Достал набрасываться, как зверь. Хоть бы домой позвал, чаем угостил. Пару раз Джоске уже ходил к Джотаро домой. Они делали домашку и стеснялись лишний раз вздохнуть, потом обнимались, целовались, боялись трогать друг друга. Джотаро боялся водить Джоске к себе, когда дома была мама. Уж лучше втихаря. Хотя при случае, конечно, у него нашлась бы отговорка. Ну да, ко мне одноклассник заходил, что такого. Друг. «О, Джоджо, милый, наконец-то у тебя появились друзья. Я так рада». (Друзья с живыми глазами.) Иногда ему хочется, чтобы дома был отец, чтобы он застал их вдвоем и наорал на Джотаро, залепил ему оплеуху и выгнал их обоих из дома, сказал, что Джотаро ему больше не сын; чтобы за один короткий миг он проявил больше эмоций и внимания, чем за всю его жизнь, но отца никогда нет дома. Никогда. Интересно, а Джоске как-нибудь пригласит Джотаро к себе домой? Но он всё не приглашает. Может, никак не подвернется случай, или с этим какие-то проблемы. Джотаро не против. Всё равно ему проще и удобнее оставаться на своей территории: в комнатах, где он знает каждый уголок, в котором можно спрятать человека. Да его мама всё равно узнает, если захочет. Она не слепая, но и Джотаро старается быть предельно осторожным. В этот раз Джоске ни слова не говорит про домашку — он хочет только чая и Джотаро. Еле сдержались у шкафчиков. Они идут вместе домой, держат в одной руке по портфелю, а другой оба тянутся друг к другу. Опасно, нельзя. Они заходят внутрь, и Джотаро закрывает за ними двери. Джоске бросает их портфели и обнимает его сзади. Джотаро страшно и жарко. — А чай? — спрашивает он. — Потом, — бормочет Джоске ему в плечо. — Всё ты виноват. Джотаро ведет его в свою комнату, усаживает на кровать — толкнул бы, но боится. Джоске сегодня слишком в настроении. Слишком любит, когда его где-нибудь зажимают: еле дают вздохнуть, выцеловывают шею. Джотаро делает то, что любит Джоске, а тот взамен снимает с него гакуран, стягивает фуражку. Только ему Джотаро разрешает её трогать. Они остаются в футболках, штанах. У Джотаро колотится сердце, и он не знает, что произойдет дальше. — Как... что ты хочешь? — бездыханно спрашивает он. Надо прийти в себя, притормозить. Джоске тяжело пыхтит. У него рассеянный взгляд. — Ну... уф... ничего серьёзного, не переживай. Не знаю. Заткнись и дай сюда свои плечи. Ничего серьёзного. Фух. Ладно, хорошо. Джотаро тоже не готов к серьёзному, и он с удовольствием отдает в распоряжение Джоске свои плечи. Тот мнется и барабанит пальцами по его коже, кусает губу. — А можно на тебя... посмотреть, что ли. Без футболки, — неловко просит он. — Просто посмотреть. Джотаро ухмыляется и чувствует, как жар ползет по щекам. — Ну, можно. На физре не нагляделся? — Ты рехнулся? Мы же договорились не палиться в школе. Принципиально отворачиваюсь от тебя в раздевалке, чтоб без проблем. — В штанах? — Молчи и раздевайся, Куджо! — Лицо у Джоске красное-красное, и он несмело мнет край футболки Джотаро. — Блин. Вот опять ты виноват! До тебя я так на людей не рявкал... Джотаро смеется и чмокает его в макушку. — Не хочу, чтобы ты так рявкал на кого-то ещё. У него дрожат руки, но он собирается с духом и стягивает с себя футболку. Джоске помогает ему. Они никогда не видели друг друга голыми: не в такой близи. Черт. Вроде бы ему нечего стесняться: Джотаро стал заботиться об этом ещё в те времена, когда думал, что впечатлять придется девчонок, а не парней, и всё-таки он волнуется. Джоске пожирает его грудь и пресс удивленным взглядом. — Вау, Джотаро... Где были мои глаза... — Ты просился посмотреть, а не пообсуждать. — Прости. — Джоске виновато поднимает глаза кверху, подальше от паха Джотаро, к его голым плечам и шее. Когда Джоске нервничает, то начинает лепетать. Что угодно, лишь бы сменить тему. — О... А что это у тебя там за пятнышко такое интересное? Между шеей и плечом. Родинка? — Ну... да, вроде того. Родимое пятно. Оно странное. — А дай посмотреть. Ладно. Подумаешь, родинка. Джотаро неловко изворачивается, показывает Джоске спину. Звезда, выжженная на его коже. Джоске странно усмехается, когда видит её. Ну да, родинка в форме звезды. Забавно. Джотаро ждет, что Джоске пошутит по этому поводу, но вместо шуток тот бормочет: — Ха-ха, как странно... а у меня... такая же. Джотаро леденеет от страха. — Что? — Ну, может, не совсем такая же, но похо... — Показывай, — гаркает он. — Т-ты чего это? — Показывай! — Ладно, ладно... Сейчас... Джоске нехотя стаскивает с себя футболку, и Джотаро торопливо помогает ему. Пожалуйста, нет. Не может быть. Бред какой-то. Ничего не такая же, просто похожая, просто в том же месте. Да мало ли у кого какие родинки на спине. На теле. Джотаро хватает Джоске за плечи и впивается взглядом в его спину. У него щиплет в глазах, и он не верит им. Родинка там. Та самая, звезда Джостаров. Такая же, как и у него. Как и у его мамы. У деда. Нет, нет, нет. Не может быть. Пожалуйста, пусть окажется, что он что-то путает, у Джоске ведь есть родители, у него есть семья, своя, совсем другая семья, не имеющая ничего общего с... Джоске осторожно касается локтя Джотаро. — Эй, ты чего замер?.. Ну да, странно, но это просто совпадение... Ты ведь не думаешь, что... — Ты Джостар, — страшно шепчет Джотаро. — Ч… Ч-чего? — Джо... — Ему трудно говорить, трудно дышать, но он заставляет себя продолжить. — Джостар — девичья фамилия моей мамы. У неё точно такое же родимое пятно. У деда тоже. И у меня. У всех в нашем роду. — Слушай, что за бре... Если Джоске будет упрямиться, Джотаро не поленится встать и принести ему зеркало — пускай сравнит, — но Джоске умолкает, не договорив. Нет, нет, нет. Раньше у Джотаро внутри взрывались фейерверки, а теперь вместо них затягиваются узлы. Неужели он не может сохранить рядом с собой хотя бы одного человека? — Джоске, ты говорил, что живешь с мамой. А отец? Джоске испуганно косится на него и отвечает на три секунды позже, чем следовало бы. — Умер. — Врешь, — шипит Джотаро. — Никогда не умел врать. Джоске морщится. — Может, и вру. Я его не знал. Вообще. Ясно, ага? И мать ни слова не говорит. «Хороший человек, хороший человек» — и всё. — Сколько ей было лет, когда она родила тебя? Джоске поджимает губы и скрещивает руки на голой груди. — Джотаро, блин, отвали. Как на допросе. — Отвали? — шипит он. — Хочешь, чтобы я отвалил? А тебя не смущает, что минуту назад ты мог хотеть своего брата? — Да что за пургу ты несешь, а? Остынь. Неужели ты серьёзно думаешь, что моя мама... не знаю, была с твоим отцом, или что-то такое? И это — из всех людей в городе? Из всех людей в мире? Джотаро раздраженно выдыхает и хватается рукой за лоб. Жарко. Ему жарко и плохо. — Нет, ты не понял. Мой отец — Куджо, а не Джостар, и если твоя мама — Хигашиката, то... Значит... — Джотаро качает головой. Перед глазами всё плывет. — По-моему, ты уже сам запутался, а. Ладно, вот сам посуди: мама меня родила, когда училась на последнем курсе университета. Ей был... двадцать один год? Так что мой отец — либо студент, либо, упаси боже, преподаватель, либо вообще кто-то со стороны. У него дрожит голос, и ему тяжело произносить слово «отец». А у Джотаро звенит в голове. Стойте. Университет. Студент — нет, студентка. Студентка и преподаватель. — В каком университете она училась? — Д-да разве ж я вспомню... А, нет. Ну, этот... Токийский университет?.. Факультет менеджмента. Джотаро легонько пихает его в плечо, потому что Джоске что-то не договаривает. — Но... последний год она училась в Нью-Йоркском университете по обмену. Я же полукровка. Ну, наверное, там она с моим отцом и познакомилась. Любит рассказывать, как ей в Америке понравилось. Джотаро вспоминает семейный ужин. Вспоминает хохот, поток воспоминаний и просьбу его мамы к деду: «А расскажи Джотаро, как тебя студенты в Нью-Йорке доставали, и Садао ещё грозил однокурсникам, чтоб не лезли к его зятю! Каждый раз смеюсь!» Отец Джотаро тоже приехал в Нью-Йоркский университет по обмену. Из Японии, из того же города. Джоске сказал, что всю жизнь здесь живет. Живет и не знает. — Ты чего? Не молчи, — просит Джоске. Он снова касается его, но Джотаро отталкивает его руку. Как кипятком ошпарило. И кто они теперь друг другу? Перед ним сидит Джостар: сын деда, брат мамы, его... Дядя? Джотаро сейчас заплачет от смеха. — Мой дед какое-то время преподавал в Нью-Йоркском университете. Джозеф Джостар. Он был женат. До сих пор женат. — Это всё, что Джотаро может из себя выдавить. Он больше не хочет слышать ни единого слова в своей жизни. Его родители познакомились в Нью-Йорке. Отец всегда добивался для себя самого лучшего, но вообще-то ему было всё равно, где учиться: он не расставался с саксофоном и был счастлив; уже давал концерты в Токио, договорился о них и в Нью-Йорке. На один из таких концертов пришла мама Джотаро. Красивая история. Он всегда так думал. А сейчас выясняется, что родители Джоске тоже познакомились в Нью-Йорке. Где-то на другом конце города, пока мама Джотаро обнимала его папу, дед обнимал маму Джоске. Прошло восемнадцать лет. Теперь Джотаро обнимается с Джоске. Всё повторяется. И это должно прекратиться. Сейчас же. Чокнутая семейка. Любители кровосмешения. Извращенцы. У Джоске влажные щеки, красные глаза. Наверное, у Джотаро тоже. Откуда ему знать. Он знает лишь то единственное, о чем знать не хотел. — И... что теперь? — Джоске давится словами и слезами. — Не знаю, — отвечает Джотаро. — Ничего. Совсем ничего. Джоске не двигается. Джотаро не смотрит на него, только замечает боковым зрением, как приоткрывается его рот. Джоске хочет что-то сказать. Нет, не надо. Сказали достаточно. — Джоске, одевайся и уходи. Пожалуйста. Потом разберемся. Я устал. Нет, не разберемся. Джоске дрожит и шмыгает носом. — Ага, к-как же. Будешь тут один с ума сходить? — Убирайся, кому сказал! — рявкает Джотаро ему в лицо. Тишина. Его ор отскакивает от самых стен: отпечатывается оплеухой на щеках. Джоске хватает свою футболку и гакуран, отпихивает Джотаро, спрыгивает с кровати. Он одевается на ходу, шипит и топает, подбирает портфель. — Выпусти меня, дебила кусок! — орет он из коридора. Вот же черт. Джотаро закрыл за ними дверь, когда они входили. Нет больше никаких «них». Он почти не замечает, как встает и двигается, как идет к двери. Замечает только дрожащие плечи Джоске — плечи, которые он больше не сможет обнять, — и злые, опухшие глаза. Голубые, как у него самого. Голубые, как у деда и мамы. Джоске замирает у порога. Обида срывается с языка: — Ну давай, запирайся, ага, — выплевывает он в лицо Джотаро. — Попробуй. Я и не такие двери ломал. Он уходит и нарочно хлопает дверью о косяк так, чтобы у Джотаро зазвенело в самой черепушке.